Endmatter

ВАРИАНТЫ

ТРИ ГОДА

Варианты журнала «Русская мысль»

Стр. 7

                 

24	Слов: и всё в таком роде; он вспоминал — нет.
Стр. 8.
24	утеряна навсегда / утеряна
37	московкой / московской
39—40	полный, красный / полный, сытый, красный
Стр. 9.
9	подал руку / в потемках подал руку
11	Слов: Было темно в гостиной. — нет.
21	После: жест. — Если желаете, можете выписать доктора не только из Москвы, но даже из Парижа или Берлина.
33	После: задумалась. — Лаптев смотрел на нее и завидовал тем, которые умеют нравиться, которые остроумны, находчивы, умеют петь или красноречиво говорить.
34	Лаптев, знал / Он знал
36	худ / узкоплеч
39—40	симпатичными; / симпатичными, на фотографии почему-то всегда выходил он с удивленными глазами,
41	презирал себя за это / презирал себя за свое бессилие и готов был с злорадством попрекать себя, что, несмотря на свои, в сущности, громадные средства, он не может купить себе красоты, гибкости и талантов, хотя бы даже поддельных
42	В его обществе / в его присутствии
43	Опять о болезни сестры? / Опять о болезни?
43	После: болезни сестры? — Но неужели ничем нельзя предотвратить рецидив? — спросил он. — Неужели медицина так бессильна?

Стр. 10.

            

2—6	похвалил гигиену и сказал ~ должен получать / то есть, что она лечит одни только симптомы и, несмотря на свои успехи, до сих пор еще не понизила процента смертности. — Да и успехи ее, главным образом, выражаются в ее постепенном самоуничтожении, — продолжал он, обращаясь к Юлии Сергеевне. — Она мало-помалу съедает самоё себя. Лечились прежде травами, потом химия понемножку прогнала из аптеки все эти травы, и теперь нас лечат алколоидами; прежний объем аптек поддерживается искусственно, и надо ждать, что, в конце концов, на месте их ничего не останется. Медицину вытесняет гигиена. — «В сущности, для девушки это нисколько не интересно», — подумал с досадой Лаптев и продолжал: — Гигиену очень хвалят и говорят даже, что местами удается понижать процент смертности такими гигиеническими мерами, как устройство народных столовых, ночлежных домов. Меня лично вопрос этот очень интересует, кстати сказать. Мне советуют устроить в Москве ночлежный дом, и у нас даже уже есть смета. Если план наш осуществится, то рабочий, приходя вечером ночевать, за пять — шесть копеек будет получать
9—10	чутьем влюбленного / по чутью влюбленного
13	После: в гости. — Им овладело такое же отчаяние, как давеча, когда он увидел ее с дамами.
15—17	с раздражением и досадой ~ очевидно не понимая / с раздражением, обращаясь уже к доктору, который глядел на него как-то тускло и с недоумением, как бы не понимая
20—22	попадет в руки наших московских святош ~ начинание / попадет в руки святош и филантропов-карьеристов... И получится у нас не место отдыха, а дисциплинарный батальон. Нет, уж лучше подождать
24	После: руку. — Казалось, что она еще больше утомилась от того, что посидела.
28	немного погодя / через минуту
40	Для чего? / Для чего? Какой смысл?
41	После: кончится? — Возвращался он домой тем же широким переулком, в котором пахло сеном и липой, и произносил вслух слова, не имевшие никакого отношения к его мыслям: «Ну, что ж? Вот тебе и всё. Вот тебе и всё...»
42	Дома он пошел к сестре / Придя домой, он пошел к сестре
Стр. 11.
9—10	Теперь Саша закрыла / Саша закрыла

                 

12—13	сел и стал читать вслух / сел возле сестры и стал читать
15	юность ее и двух братьев / юность ее
16	После: семье. — Она была старше своих братьев и потому прислуга и мальчики одно время называли ее нянькой.
16	Детство было длинное / Детство у нее было длинное
17	обходился сурово / обходился с ней сурово и надменно
18	а мать чем-то долго болела и умерла; / мать чем-то долго болела и умерла, и потом маленький брат Федор всё не спал по ночам и всё кричал, что он видит свою мать;
20—22	попы и монахи ~ не любили. / попы и монахи, которые читали детям длинные наставления и закусывали при этом. Гувернантка, которую наняли для девочки, тощая особа с большими зубами, похожая на рыбу, ничему не учила и только смотрела за поведением.
22—23	Мальчикам посчастливилось поступить в гимназию / Мальчиков отдали в гимназию
28	После: тайно. — Неповиновение дочери оскорбило старика.
30—31	казался ее отцу ~ и, когда потом / казался ему совершенным ничтожеством. Когда, полгода спустя
36	были прожиты / с течением времени были прожиты
39—40	и это вызывало каждый день ~ жила открыто. / и это возбуждало в обществе большой ропот, так как незаконная семья его жила открыто, но к местному общественному мнению он относился с глубочайшим презрением, говоря, что если б у него были средства, то он завел бы себе десять семей, чтобы только досадить этим дуракам и ослам, которые ничего не понимают. Терпел он постоянную нужду в деньгах. В последние годы, впрочем, московская контора высылала его законной семье по 250 рублей в месяц, без ведома старика, и эти деньги записывались на счет братьев то Федора, то Алексея.
Стр. 12.
4	После: слезы. — Когда брат читал про любовь, разлуку или измену, она представляла себе героя не иначе, как в виде Панаурова, и ей было то весело, то страшно.
5	Алексей Федорыч / Алексей Федорович Далее так по всему тексту.1
11—12	сказала она / сказала она таким тоном, как будто собиралась рассказать что-то очень смешное
15	После: какой-то. — Нина Федоровна боялась смерти и сама каждый день молилась об исцелении, но с детства у нее душа не лежала к старцам, монахам и странникам. Она сохранила смутное воспоминание о седых, длиннополых

                      

	людях, которые льстили ее богатому отцу и грубо обращались с больною, запуганною матерью, с детьми и прислугой, и она неохотно говорила о них.
22	Слова: милая — нет.
30—31	После: вернется. — «Барыня, — кричат, — отдайте нам деньги!»
Стр. 13.
1	В полночь / В двенадцатом часу
2	После: Юлией Сергеевной. — Каждый раз, когда он днем или вечером проходил в верхнем этаже по комнатам, какая-нибудь мелочь давала ему почувствовать, что в этом доме о порядках уже некому думать.
4	пила чай. Какой беспорядок! Дети не спали / пила чай; дети не спали
6	что лампа хмурится и скоро погаснет / что в лампе уже нет керосина и что она хмурится, скоро погаснет
7—9	Все эти большие и маленькие люди ~ угнетенное / Все находились в угнетенном настроении от целого ряда неблагоприятных примет
11	рассказывали, что из ботинки / из ботинки
12	После: мышь. — Приехала из деревни старая нянька. Всё равно, она приезжала каждое лето, но теперь ее приезд объясняли предчувствием, наитием свыше: приехала-де на похороны.
12—13	И страшное значение ~ детям / И значение всех этих зловещих примет прислуга объясняла детям
17	исподлобья / исподлобья, сурово
20	В гостиной у него сидел / В гостиной сидел
41	не сыскать днем с огнем / днем с огнем не сыщешь
43	После: скотина! — И имейте в виду, это тип, таких много.
Стр. 14.
3—4	никакой лирики нет / пейзаж давно уже вырубили, а Горемыка ушел в извозчики. Никакой лирики нет
6	здешнюю, так сказать, интеллигенцию / здешние, так сказать, сливки, интеллигенцию
13—15	представить. Ничего они не знают ~ рак? / представить! Всё они забыли, ничего не знают, не понимают, ничем не интересуются. Я вот не доктор, но понимаю в медицине больше, чем все эти господа. Спросите-ка их, например, что такое рак? Что такое, в сущности, рак или скирр?
17—19	Он был специалистом ~ речь / Он казался специалистом по всем наукам, так как брался объяснять
23—27	умоляющим голосом, щурил глаза ~ сказал Лаптев / умоляющим

             

	голосом. Ему было уже 48 лет, но по застарелой привычке и теперь, как 15—20 лет назад, он щурил глаза, вздыхал, томно покачивал головой, и улыбался милостиво, по-королевски, и в каждом его движении, в каждом взгляде чувствовалось, что он очень доволен собой и что ему кажется, что своим присутствием и разговором он доставляет другим большое удовольствие. Лаптев слушал безучастно, не стараясь понимать, и только думал: «Какой кокет!» В ушах его раздавалось: лимфа, клеточки, желчь... Наконец это ему наскучило, он поднялся с места и сказал: «Мне что-то есть захотелось».
30	Немного погодя / Через четверть часа
31	в столовой и ужинали / в столовой
32	Панауров же ничего не пил / Панауров же только ел
32—33	Он никогда не пил / Он никогда ничего не пил
34—35	и наделал много долгов / и был много должен
35	После: долгов. — Про него говорили, что свое состояние он проел и пропил на лимонаде.
35—37	Слов: Чтобы прожить так много ~ талант. — нет.
37	Панауров любил вкусно поесть / В самом деле, он любил вкусно поесть
Стр. 14—15.
39—5	бросал на чай по десяти и даже ~ «прорва» денег / бросал на чай рублей пять или десять. Рубль он считал слишком мелкою, неприличною бумажкой и стыдился давать ее. Он любил участвовать во всевозможных подписках и лотереях, посылал знакомым именинницам букеты, покупал чашки, подстаканники, запонки, галстуки, трости, духи, курил только потому, что имел пристрастие к мундштукам, трубкам и портсигарам. Ночные сорочки у него были шелковые, кровать из черного дерева, с перламутром, халат настоящий бухарский
Стр. 15.
8—14	Вы влюбитесь и будете страдать ~ пустяками... / Если вы влюбитесь и будете страдать, ошибаться, раскаиваться, если разлюбите, то знайте, что рано или поздно настанет время, когда всё это вами забудется или когда вы сами на всё это будете смотреть уже оком равнодушного историка. Всему бывает конец. Вам будут изменять, потому что нет женщины, которая бы не изменяла, вы будете страдать, приходить в отчаяние и сами будете изменять. Но настанет время, когда всё это станет уже воспоминанием и вы будете холодно рассуждать, что без этих измен обойтись

             

	нельзя и что, в сущности, они ничего не значат и никому не приносят вреда.
16	После: бородку — на белый жилет и думал: «Вот бы мне такую фигуру!...» Или: «Вот мне бы такие манеры!...» И он входил теперь в положение своей сестры
20—21	После ужина Панауров не остался дома ~ проводить его / После ужина Панауров отправился к себе на другую квартиру. В цилиндре, оранжевых перчатках и с великолепною тростью он казался Лаптеву, который вышел проводить его, каким-то недоразумением
22	только один Панауров / только он один
24—25	щегольская фигура, его цилиндр и оранжевые перчатки производили / щегольская фигура производила
28—29	Луна светила ярко ~ и Лаптеву казалось / Луна светила так ярко, что можно было разглядеть на земле каждую соломинку. Город спал крепко, и в тишине, в общем спокойствии нельзя было уловить даже признака жизни. Лаптеву показалось
36	Дома он увидел на стуле зонтик / Дома, внизу, он стал ходить по комнатам, смеясь над собой и называя себя сумасшедшим. Руки и ноги у него дрожали и голова всё еще чувствовала прикосновение пуха. Он вдруг увидел на стуле зонтик
39—41	ручка была из простой, белой кости ~ пахнет счастьем / ручка была белая, но не из кости, а из какой-то композиции. Лаптев долго, с умилением рассматривал его, потом сел и раскрыл его над собой. Теперь ему было очень хорошо, легко, свободно. По привычке он следил за своими ощущениями, изумлялся и говорил себе, что никогда раньше не испытывал такою восторга. Ему казалось, что около него даже пахло счастьем
Стр. 16.
7	После: у женщин — сам был вял и равнодушен
11—12	Фразы: Пусть будет опять люблю. — нет.
23	После: без конца — но всегда, хоть убейте, буду стоять на том, что люди, верующие в бога, в торжество справедливости, в страшный суд и в вечное блаженство, гораздо содержательнее и ближе к правде, чем мы, беспредметные идеалисты, ни во что определенно не верующие и только уверяющие себя, что истина есть и достижима.
23—27	Вы нравы, пусть будет ~ люблю... / Люблю я ее также за то, что она училась в Москве, любит нашу Москву и одевается по-московски.

               

39	После: образуется...» — Лаптев любил употреблять в письмах подчеркивания и кавычки.
40	Лаптев лег в постель / он разделся и лег в постель
42	что мешает уличный шум / что мешал ему уснуть уличный шум
Стр. 17.
3	После: всё время. — Он оделся и вышел на улицу.
8—12	постояла у открытого окна, и улыбка у нее была ~ масленицу / постояла у открытого окна. Потом она пила кофе, ела масло, и улыбка у нее при этом была широкая, наивная, недоумеваюшая, и Лаптев, глядя на нее, вспоминал одного знакомого художника, который называл ее лицо ликом и говорил, что с нее, когда она весела, можно писать русскую масленицу
16	ловили его, и в доме стало шумно / ловили его и висли ему на шею, он топал на них ногами и сам смеялся до слез. В доме стало шумно
17—19	справиться насчет ее здоровья ~ служили молебны / и справлялись насчет здоровья Нины Федоровны. Приносили ей просфоры и сообщали через прислугу, что за нее сегодня почти во всех церквах заказывали молебны
20	ее любили / ее уважали и любили, и теперь жалели
21—22	так же как брат Алексей ~ не соображая / и эта черта, казалось, была у нее врожденной, как у брата Алексея, который тоже раздавал деньги очень легко, никогда не соображая
23	После: дать или нет. — Обыкновенно в домашнем быту у Нины Федоровны только и слышно было о том, как бы выпросить у знакомых для одного бедного мальчика подержанные, но еще приличные брюки, чтобы тому не стыдно было ходить в ученье или на службу; как бы другому купить сапоги, третьего определить на телеграф сверх штата.
23	Нина Федоровна платила / Она платила
24—25	наряжала небогатых невест, и если ей / наряжала небогатых невест. Если ей
27—28	или заметки о чьем-нибудь бедственном положении / или объявления о бедственном положении
29—32	Теперь у нее в руках ~ 82 рубля / Теперь ей подали пачку каких-то бумажек. Это были записки, по которым ее просители в разное время забирали товар в бакалейной лавке. Тут же было и письмо от купца, которым просил уплатить ему 82 рубля.

           

33—35	говорила она ~ Восемьдесят два! / проговорила она, осматривая свои записки. — Шутка ли?
37	Я сегодня заплачу, — сказал Лаптев / Я сегодня заплачу ему, — сказал Лаптев, прочитав письмо
38—40	Зачем это, зачем ~ Спаси вас господи / Ну, вот... Я тебя и так уж обобрала. — Не всё ли равно, я заплачу или ты? И потом к чему это выражение: обобрала? — Конечно. Довольно и того, что я каждый месяц по 250 получаю,
Стр. 18.
2	сказал он / проговорил он, начиная слегка раздражаться
2—4	еще раз повторяю, милая ~ раз навсегда / Я тебе еще раз повторяю: ты имеешь право тратить столько же, как я и Федор
4	из каждых трех копеек / из каждых трех копеек поэтому
9	беспокоила / раздражала
11—12	и которые заставляют ее страдать / и которые ее беспокоят. — Я знаю, что ты добрый, — проговорила она после некоторого раздумья, — если уж тебе так хочется, то одолжи мне рублей двести. — Лаптев нетерпеливо махнул рукой. — Что с тобой говорить! — вздохнул он. — Ты напоминаешь мне хохла, который говорил, что если б он был царем, то украл бы сто рублей и убежал.
16—18	— Ру-ру-ру, — напевал он ~ потом спустился к себе вниз. / — Посмотрим, — говорил он нараспев. — Посмотрим. — У Лаптева пропало хорошее настроение. Чтобы не встречаться с доктором, он вышел в столовую и, постояв немного, спустился к себе вниз.
18—26	Для него было ясно ~ Скорей, скорей! / В последнее время он убедился, что сойтись с доктором покороче и бывать в его доме запросто — дело невозможное, и казалось ему, что это было главною причиной, почему он так редко виделся с Юлией Сергеевной; другой на его месте давно бы уж махнул рукой на доктора и нашел бы сколько угодно способов видаться с его дочерью вне дома, он же стеснялся, много думал и не знал, что делать. И теперь, зная, что она дома одна, он все-таки не решался пойти к ней запросто, а как мальчишка терялся в трусливых соображениях, приличен ли будет его визит и не лучше ли послать зонтик с прислугой.

                       

27—28	и, сильно волнуясь, полетел на крыльях любви / и вышел на улицу, сильно волнуясь
28	На улице было жарко / Было жарко
28—29	у доктора, в громадном дворе, поросшем бурьяном и крапивой / На дворе у доктора
34	После: голоса. — Девочки-подростки с детьми на руках и маленькие девочки, все босые, сновали тут же, не участвуя в игре; когда в какую-нибудь невзначай попадал мяч или мальчик, запутавшись в траве, падал на землю, то слышался пискливый, торжествующий смех всех девочек.
35—36	заложив руки назад / неподвижно, заложив руки назад
36	После: игру. — Глядя с улицы во двор, Лаптев спрашивал себя, она ли это, и никак не мог понять, зачем это она стоит на припеке с непокрытою головой.
37	окликнул Лаптев / окликнул он
38	После: оглянулась. — По-видимому, хорошее настроение детворы сообщилось и ей.
Стр. 19.
1—2	там нет таких больших дворов, бегать там негде / там нет таких просторных дворов, негде играть
2	добавила она / добавила она небрежно
11	протянула руку, чтобы взять зонтик / протянула руку к зонтику
12—13	проговорил страстно, неудержимо ~ восторгу / проговорил страстно, с умилением, чувствуя, что в нем пробуждается тот самый восторг
19	ничего в нем нет / ничего в нем не вижу
27	После: цветочками — и остановилась на лестнице
28—29	ответила она, останавливаясь на лестнице / ответила она, запыхавшись
32—34	где трудятся каждый день ~ и женщины / где девушки уже 12—13 лет знают, что такое труд и забота. Женщина должна трудиться каждый день
37—38	чистой и радостной жизни / честной и радостной жизни
40	для самого себя, не узнавая / для себя и не узнавая
42—43	на какую бы я ни пошел / на какую бы ни пошел
Стр. 20.
9	Испытывая стыд, унижение человека / Ничего не испытывая, кроме стыда, чувства унижения человека
17—30	Зачем он солгал ~ можно заняться чужими делами / Точно после сурового позорного приговора, мало-помалу впадая в безразличное настроение, в мрачный покой, он думал о том, что слава богу теперь всё уже прошло, и нет

              

	этой ужасной неизвестности, уже но нужно по целым дням ожидать, томиться, думать всё об одном; теперь всё ясно; нужно оставить всякие надежды на личное счастье, жить без претензий, а чтобы не было скучно, заняться чужими делами.
40	После: в отчаяние. — Тихая жаркая погода давно уже переменилась, дул сильный ветер и на улице было пасмурно от пыли, наступал уже вечер, а она все сидела у себя на постели за ширмами и никак не могла успокоиться.
41—42	познакомилась с ним случайно / только как случайного знакомого
Стр. 21.
2—3	озабоченный / и озабоченный
7	и своею внезапностью / и своею неожиданностью, и тем, что речь шла об ее судьбе на всю жизнь
13—14	был не интересен, она не могла ~ отказом / был не интересен. Для нее не было сомнения, что при каких бы обстоятельствах он ни сделал ей предложение, она всё равно ответила бы отказом
20—22	В одиночестве с каждым часом ~ чувством. / Она чувствовала, что в одиночестве с каждым часом ее тревога становится всё сильнее и что ей одной не под силу справиться с этим настроением.
23	и сказал ей, что / и убедил, что не произошло ничего особенного и что
24—26	не было уже давно ~ серьезно / не было с семи лет, отца же она считала странным человеком и не могла говорить с ним откровенно
27—29	чрезмерною обидчивостью ~ начинал говорить / мелкими несправедливостями, брюзжаньем и своею манерой при всяком разговоре резко пожимать плечами и делать неопределенные жесты; и стоило только завести с ним разговор о чем бы то ни было, чтоб он тотчас же начал говорить
29—31	И во время молитвы ~ не знала наверное / Сердечна и откровенна она была с одним только богом во время молитвы, теперь же только взглядывала на образок и не молилась, так как всё еще не могла сообразить
35	После: стакан. — Самой же ей не хотелось пить и всё было противно, как во время болезни.
35	Борисыч / Борисович Далее так по всему тексту.1

            

37—38	не из угла в угол ~ точно зверь в клетке / описывая полукруг
42	После: и покраснела — и ей стало тотчас же досадно, зачем она это сказала
43	поглядел на нее / поглядел на нее с удивлением
Стр. 22.
2—3	было вероятно, что она ~ но он старался / и когда ему в голову приходила мысль, что она должна рано или поздно выйти замуж и оставить его, то он старался
6—7	апоплексический удар, но об этом он не любил говорить прямо / апоплексический удар. Но своего недовольства он никогда не высказывал прямо
8—9	сказал он и пожал плечами / сказал он, пожимая плечами
12	больного, полоумного / больного и полуумного
15	то все были бы рады / то это было бы к лучшему... и все были бы рады. Я знаю, я всем мешаю жить и всех сделал несчастными. И надо удивляться твоей доброте и твоему терпению, что ты еще до сих пор не ушла от меня
17—27	но он уже был не в силах остановиться ~ старика болвана / но все-таки он продолжал по инерции: — Небось не особенно-то весело жить в одном доме с сумасшедшим. Я удивляюсь, я давно удивляюсь, — продолжал он, разводя руками в недоумении, — отчего меня до сих пор не посадили в сумасшедший дом? Почему на мне этот сюртук, а не горячечная рубаха? Я верю еще в правду, в добро, в человеческие права, а разве в наше время это не сумасшествие? На мою правду, на мое честное отношение мне всегда отвечали тем, что бросали в меня камнями и ездили на мне верхом. И даже у близких родных своих я никогда не встречал сочувствия... Никакого сочувствия!
28—29	С вами нельзя говорить по-человечески! — сказала Юлия. / — Это невыносимо! — проговорила Юлия Сергеевна раздраженно. — С вами нельзя говорить по-человечески!
32	После: несправедлив. — Я человек больной, — продолжал доктор, — мне немного осталось жить. Скоро, скоро обрадую всех вас, освобожу от своего присутствия. — Он был искренно убежден, что у него малокровие и расстройство нервов оттого, что он мало ест и мало спит, между тем, ел он всегда очень много, каждый день за обедом и ужином выпивал по три рюмки водки и спал, сколько хотел. И эти постоянные жалобы на нездоровье возмущали Юлию Сергеевну своею несправедливостью. Она была вспыльчива,

               

	часто ссорилась с отцом и давала себе клятву уйти из этого дома навсегда.
32	Но немного погодя / Но характер у нее был отходчивый, и она всякий раз первая шла мириться, и теперь также; немного погодя
37—39	Юлия обошла все комнаты ~ ходит по крыше / Юлия Сергеевна прислушалась к завываниям ветра и к шуму деревьев, и показалось, будто кто-то ходит по крыше. Она обошла все комнаты и перекрестила все окна и двери, и в кабинете приласкала старого пуделя, который стоял посреди комнаты и, расставив свои слабые, больные ноги и опустив голову, думал неизвестно о чем
42	хорошо ли / разумно ли
Стр. 23.
1—5	Правда, это нелюбимый человек ~ о ком мечтала / Правда, выйти без любви, за нелюбимого человека, значит — пренебречь всеми своими мечтами и надеждами, своими понятиями о счастье и супружеской жизни, но встретит ли она когда-нибудь интересного человека
5—6	Ей уже 21 год. Женихов в городе нет. / А ей уже 21 год, и сама она не особенно красива и не богата, и легко может случиться, что она навсегда останется в этом доме, будет каждый день слушать своего отца, видеть этого пуделя. Женихов в городе нет и едва ли они скоро будут.
10	как бы ни было / как бы то ни было
13	где шумно, прекрасные театры / где шумно день и ночь, театры
17—18	нет ли преувеличения в этом ~ в семейной жизни? / нет ли преувеличения в том, что любовь составляет необходимое условие честной, безупречной семейной жизни?
20—21	не в любви, не в счастье / не в личном счастье
23	имеет в виду любовь к мужу / имеет в виду, главным образом, не романтическую любовь, а любовь к мужу
25—26	Ночью Юлия Сергеевна ~ стала на колени / Всё это бродило в голове у Юлии Сергеевны, и каждая новая мысль всё больше смущала ее и сбивала с толку. После полуночи она внимательно прочла вечерние молитвы, прогоняя посторонние мысли, вздыхая, благоговейно покачивая головой; потом она стала на колени
33	После: то же самое? — И она просила у бога, чтобы он дал ей силы полюбить Лаптева или же поскорее устроил бы так, чтобы определилась ее судьба.
37	После: звонок. — Кто-то дернул так сильно, что слышно

                  

	было даже, как зашуршала проволока. Юлия Сергеевна укрылась с головой и в страхе притаила дыхание. Прошла минута, и опять звонок.
Стр. 24.
7—8	стала одеваться ~ то внизу горничная уже / стала одеваться. Благодаря дурному характеру доктора, кухарки и горничные часто менялись в доме. Между ними попадались ленивые, непослушные, дерзкие, очень глупые и такие, которые не могли убрать комнату без того, чтобы не украсть кольцо или платок. А года три назад одна горничная, рыжая, с веснушками, когда ее рассчитывали, бранилась и намекала на то, что доктор с нею находился в связи. И Юлия Сергеевна относилась к женской прислуге с брезгливым чувством. Когда она, одевшись, вышла в коридор, то внизу уже горничная
10	сказала она / сказала она, поднимаясь по лестнице со свечой. Она была в одной сорочке, босая, и заспанные глаза ее щурились от огня и всё лицо морщилось. — От больного, — повторила она и вздохнула.
11	После: к себе. — Ложиться в постель не хотелось.
12	колоду карт и решила, что / колоду карт, чтобы погадать. Она решила, что
17—19	Это ее успокоило ~ переменить свою жизнь. / Утром она опять молилась богу. Она сознавала, что может теперь, если захочет, переменить свою жизнь, и боялась ошибиться, и это волновало ее.
19—20	Мысли утомили ее ~ больной / Она изнемогла, ослабела
23—24	теперь он покажется ей лучше ~ до сих пор... / он интереснее, чем казался ей до сих пор.
31	который противен / который и противен, и, быть может, гадок
33—34	она не замечает его или считает / она презирает его и считает
37	После: страдает — и, севши рядом, стал разговаривать, уже не чувствуя смущения
39—40	И уходя сказала Лаптеву / Уходя, она сказала Лаптеву
Стр. 25.
15	и жил / и жил сносно
16	это бессмыслица, я не могу / это такая же бессмыслица, как если бы меня, например, посадили в тюрьму или сослали
18	Ему было понятно / Он угадывал
20	может / могла

                     

21	После: нового? — Полюбить его в продолжение этой бессонной ночи она не могла — таких чудес не бывает.
22—25	по улыбке и даже по тому ~ для нее / робкой, точно горькой улыбке и даже по тому, как она держала голову и плечи, идя рядом с ним, он видел, что она по-прежнему не любит его, что он чужой для нее и не нравится ей совершенно
26	После: дома. — Увидев Лаптева, он пошел к нему навстречу, с широкою дружескою улыбкой и взял его фамильярно под руку.
30—31	Раньше он не бывал ~ заключил / Раньше он ни разу не был так приветлив. Лаптев заключил
32—34	Он сидел теперь в гостиной ~ мещанскою обстановкой / Гостиная при дневном свете тоже не понравилась ему; она поражала своею бедною, мещанскою обстановкой
36	всё же / всё-таки
41—43	И Лаптева ~ стало мучить одно подозрение. / Пока Лаптев сидел в гостиной и говорил с доктором о своей больной сестре, его стало мучить одно неприятное подозрение.
Стр. 25—26.
43—2	Не затем ли Юлия Сергеевна ~ предложение? / Он уже боялся, что всё это не более и не менее, как маневр: Юлия Сергеевна была у сестры Нины и потом привела его сюда для того, чтобы обьявить ему, что она принимает его предложение.
Стр. 26.
2—4	Фразы: О, как это ужасно ~ подозрений. — нет.
4—5	вечером и ночью / вечером или ночью
6	и потом пришли к соглашению / и согласились, наконец,
11	После: добра!» — Теперь он видел, как она то садилась, то вставала, то выходила из гостиной и, чтобы скрыть сильное волнение, подносила платок ко рту, и ему казалось, что она еще не решила окончательно и всё еще борется с собой.
12	Доктор собрался к больным. / Доктор сказал, что ему пора к больным.
13	сказала / заметила это и сказала
15	уверила себя / убеждала себя
18—19	возможность изменить / возможность коренным образом изменить
24	Отец вышел. / Отец вышел из гостиной.
29	Он нагнулся / В сильном смущении он нагнулся
32	и есть много лишнего, и ему хотелось закричать / и есть

                     

	много лишнего, есть расчет, пошлая обывательская психология, и ему хотелось затопать ногами, закричать
34—36	и страсть вдруг овладела им ~ уже поздно / страсть овладела им, он сообразил, что само приличие теперь требует, чтоб он приласкал ее, что рассуждать уже поздно
Стр. 27.
1	Что с вами? / Что, что?
5	я буду верною / буду верною
8	он вспоминал всё это / он вспоминал то, что произошло
10—11	вероятно, только потому / только потому
12—16	Можно допустить ~ смутный / Пожалуй, можно допустить, что Юлия, девушка чистая и верующая в бога, ни разу прямо не подумала о деньгах и о роскошной жизни, но ведь она не любила его, значит, руководил ею только расчет, хотя, быть может, и не вполне осмысленный
16—17	После: расчет. — Как иногда бывает жаль прошедшей молодости, так и ему теперь было жаль своей восторженной, поэтической, первой и, вероятно, единственной любви, которая нашла себе место в таком обыкновенном, банальном романе.
20	самое имя / само имя
22—23	незнакомые друг другу / не зная друг друга
24—26	и для него теперь оставалось только одно утешение ~ что так / и для себя теперь он мог придумать только одно утешение, такое же пошлое, как и самый этот брак, что так
27—29	и что Юлия со временем ~ полюбит / и что Юлия с течением времени, быть может, покороче узнает его и полюбит. Он не обвинял ни Юлию, ни себя, но ему было обидно на судьбу, на жизнь, которая складывалась так, а не иначе
33	думала / сначала думала
35	сказала она / сказала она со вздохом
42	будут попроще / как будто посолиднее и попроще, чем эти дворяночки
Стр. 28.
1	Григорий Николаич / Григорий Николаевич Далее так по всему тексту.1
1	не любил меня / не любил меня и женился на мне из-за денег
7	последние слова / последнюю фразу
11—15	говорила о том, будет ли прилично ~ что надо / заговорила о том, что будет очень прилично, если она благословит

       

	Алешу образом, ведь она старшая сестра и заменяет ему мать, и что надо
16	После: люди. — Она ужасалась, как это бедная Юлия обойдется теперь без матери; нужно ведь позаботиться о приданом, чтобы всё вышло прилично, а ведь то чудище, — так она назвала доктора, — ничего не понимает. К вечеру погода утихла, стало хорошо, и Лаптев пошел с Юлией в городской сад. Гуляя с нею под руку, он рассказывал ей про свое детство, по университет, вообще про московскую жизнь, — она слушала с большим вниманием. В темной аллее он не удержался, страстно обнял ее и поцеловал в губы, и она поцеловала его в щеку. Этот поцелуй в щеку и ее серьезное внимание он променял бы за одну ее улыбку; его стесняло то, что она уже готовится к роли «верной и преданной» жены, — скорее супруги, чем жены, — и, даже обнимая ее и испытывая восторг, он не мог забыть, что она его не любит.
21—30	очень нравились. Тут были темные стены ~ замкнутую жизнь. / очень нравились; в них когда-то жила ее мать, и это почему-то чувствовалось, особенно в вечерние сумерки, когда еще не зажигали огня. В них преобладали темные цвета и пахло то очень хорошими духами, то лампадным маслом. Было много икон в ризах. Из того, что она живет в самых дальних комнатах, что кровать и туалет ее скрыты за ширмами и дверцы в книжном шкафе задернуты извнутри зеленою занавесочкой и что на полах ковры, так что совсем не бывает слышно ее шагов, — из всего этого он заключил, что она прячется, то есть живет своею собственною внутреннею замкнутою жизнью.
30—33	В доме она была еще ~ ни копейки. / Скоро он убедился, что у нее нет собственных денег, и часто во время прогулок она признавалась, что у нее нет ни копейки.
33—34	выдавал ей отец понемножку ~ в год / выдавал ей отец, но всякий раз понемножку, так что тратила она на себя не больше ста рублей в год
34—36	Да и у самого доктора ~ практику. / Несмотря на хорошую практику, дела у доктора были очень плохи.
37—39	Кроме того, он покупал дома ~ неисправно / Кроме того, была у него еще слабость к выгодным покупкам. В последнее время он покупал дома в обществе взаимного кредита с переводом долга и отдавал их внаймы; жильцы платили ему очень неисправно, и, случалось, нечем было процентов платить

           

42—43	и уже начал строить ~ чтобы заложить его / чтобы построить на ней большой двухэтажный дом и заложить его
Стр. 29.
2—3	и делал многое такое ~ прежде / машинально и почти бессознательно делал многое такое, чего бы он не решился сделать в нормальном, бодром состоянии
3—6	Он раза три ходил с доктором в клуб ~ квартире. / Так, он раза три ходил с доктором в клуб, ужинал с ним и сам предложил ему денег на постройку. Между прочим, он даже побывал у Панаурова на его другой квартире.
6—7	Как-то Панауров пригласил его ~ согласился. / Как-то, гуляя с ним и находясь в отличном расположении духа, Панауров пригласил его к себе обедать, и Лаптев, не подумав, согласился и, только уже входя в дом, догадался, что приглашение это было сделано из вежливости, от избытка чувств.
9	Слов: по-видимому, не русская — нет.
9—14	На ее лице лежали белые пятна от пудры ~ несчастна. / На ее не русском, не свежем лице лежали белые пятна от пудры, улыбнулась она приторно и пожала руку крепко, порывисто, так что зазвенели на белых руках браслеты, и всё это не понравилось Лаптеву. Ему казалось, что она улыбается так потому, что смущена и хочет скрыть от других и от самой себя свою преждевременную старость и то, что она несчастна.
17—20	но зато на столе блестели ~ золотая перечница / но зато стол был убран изысканно; на нем блестели золотые вилочки, флаконы с соей и кайенским перцем, необыкновенно вычурный судок, золотая перечница; Лаптев мял в руке кружевную салфеточку и думал, что если бы простоватая Нина Федоровна догадалась устроить для Панаурова такую обстановку, то, быть может, он не разошелся бы с ней
22—23	как это в сущности, было некстати ~ обедать / как, в сущности, бестактно поступил он, придя сюда обедать
23—24	всё время улыбалась, показывая зубы, Панауров объяснял / всё время приторно улыбалась, показывая зубы, и Лаптева томила мысль, что ей известно всё: и то, что его не любят, и то, что выходят за него только потому, что он богат. Панауров тоже был смущен и, покачивая головой, объяснял
36—37	и Юлия казалась ему поэтической ~ а сущность / и Юлия не переставала казаться поэтической и возвышенной, но ведь, как бы то ни было, сущность

                   

40	После: не бежать ли? — Но, казалось, легче и приличнее было пустить себе пулю в лоб, чем бежать, бежать глупо и смешно, как гоголевский Подколесин. Чем ближе к свадьбе, тем хуже становились нервы.
41—42	встретится в Москве с госпожой / встретится с госпожой
42	к друзьям / к московским друзьям
Стр. 30.
4—5	в своих длинных письмах писал / в своих длинных письмах, томительно скучных, резонерским слогом писал
12—13	в черном платье / изящная, в черном платье
14—15	прощались с Ниной Федоровной ~ покривилось / перед отъездом прощались с Ниной Федоровной, всё лицо у больной судорожно покривилось от плача
29	После: произошло?» — Когда же, на другой день утром, они приехали в Москву и услышали крик извозчиков, то настроение их изменилось. Шел дождь, и было холодно, но Москва все-таки произвела отличное впечатление, и оба почувствовали себя на свободе и стали смеяться.
38—41	«не раскидывался», то есть не отпускал ~ на миллион / «не раскидывался». Несмотря на крутой, тяжелый характер, старик был щедр и отпускал в кредит без разбору и в этом отношении с каждым годом становился все беспорядочнее, так что за последние десять лет одних безнадежных векселей набралось на громадную сумму, почти на миллион
Стр. 31.
38—43	Это сходство постоянно напоминало ~ на вид / Это сходство беспокоило Лаптева; оно постоянно напоминало ему об его собственной наружности, и теперь, видя перед собой человека небольшого роста, с румянцем, с начинающею уже плешиветь головой, с худыми непородистыми бедрами, неинтересного и неинтеллигентного
Стр. 32.
12	Степаныча / Степановича Далее так по всему тексту.1
18	После: сложения — с широкою, как у акробата, грудью и с большими руками
19	и морщины / морщины и сутулую спину
21	из его широкой груди / из его груди
Стр. 33.
3	и «барышня» / и небрежное слово «барышня»
10—11	как ему начало казаться, что его сейчас обругают / и прислушаться к голосу отца, чтобы стало казаться ему, что его тоже обругают

                       

12—13	Федор похлопал покупателя по плечу и сказал брату / Чтобы переменить неприятный разговор, Федор похлопал покупателя по плечу и сказал
18—19	тощий старик / тощий, слабогрудый старик
23	высокий мужчина / высокий, худощавый мужчина
30	обыкновенные слова / обыкновенные, общеупотребительные слова
38	Васильич / Васильевич Далее так по всему тексту.1
Стр. 34.
10—11	После: скороговоркой — производили на слух какое-то странное впечатление;
31	После: боятся его — и что от него зависит их кусок хлеба
Стр. 34—35.
43—2	получали они по три тысячи ~ не больше / получали они не больше, как по три тысячи в год вместе с наградными
Стр. 35.
14—15	и испытывал, не пахнет ли от кого водкой: «А ну-ка дыхни!» / и говорил то одному, то другому: «А ну-ка дыхни!» — и если от кого пахло алкоголем, то ему читалось длинное наставление
27—30	что из них разве ~ и «плантатора» / что они должны были видеть в нем своего врага и разве одни только испорченные стариковским воспитанием серьезно могли считать его благодетелем
36	похлопывал / фамильярно похлопывал
38	и в этой новой роли ~ его / и Алексей в этой новой роли не узнавал его
Стр. 36.
15—16	потом выслушал ~ вологодского купца / потом встретил покупателя, вологодского купца, выслушал его
23	то я минуты там не останусь / то я разорву с ним окончательно
25	не переменился / но не переменился
37—38	произошла в Федоре / произошла с Федором
Стр. 37.
5	и уже заранее ему было неприятно / и уже заранее ему было стыдно за своего неинтеллигентного отца и он всю дорогу молчал. Юлия же Сергеевна ехала с удовольствием
7—8	ошибкой ~ и если бы ей / грубою ошибкой, непоправимым несчастием и была уверена, что если бы ей

              

9—10	то, казалось ей, она не перенесла бы / то она не перенесла бы
10—16	Москва же развлекала ее ~ несчастной. / В Москве она могла непрерывно развлекаться, молиться, читать и не думать о себе самой; московские улицы, дома и церкви нравились ей очень, и теперь ей казалось, что если бы можно было ездить целый день по Москве и при очень быстрой езде дышать прохладным осенним воздухом, то она чувствовала бы себя даже счастливой.
17	недавно оштукатуренного / недавно вновь оштукатуренного
25	После: лицом — красный и с университетским значком на лацкане.
Стр. 38.
4	начал дьякон / начал дьякон низким, густым басом
8—9	его жена; пока / его жена, и теперь, пока
13—14	ему было досадно: к чему ~ эта церемония / ему было досадно на Федора, который неизвестно для чего собрал такую толпу и затеял всю эту церемонию
14—15	Это было слишком по-купечески. / Это было слишком по-купечески, а ему хотелось, чтобы жена на первых порах видела в нем и в брате не купцов, а университетских людей.
15—18	Но когда она вместе со стариком ~ и успокоился. / Но когда он заметил, что она усердно молится, и когда она вместе со стариком подставила голову под евангелие и потом несколько раз опускалась на колени, он понял, что ей всё это нравится, и успокоился и уже сердился только на то, что певчие долго тянут.
24	начал священник / начал священник, глядя на Юлию Сергеевну
30	После: дом сей?.. — Далее, называя торговлю Лаптева и его дом виноградником, он пояснил, что все родные и служащие с трепетом ожидали прибытия супруги старшего хозяйского сына, с трепетом потому, что отныне благополучие и даже судьба многих из этих людей будет зависеть от нее. Она, имея власть, может принести много добра, но и много зла.
39	После: не нужно. — Затем Юлия Сергеевна видела всё, как во сне.
40	Приказчики поздравляли и говорили что-то / Приказчики поздравляли ее и говорили ей что-то

Стр. 39.

                       

2	к разорению. / к разорению; затем он, по обыкновению, начал хвастать:
3—5	проживают, — говорил он ~ отдохнуть. / проживают. Дети с одним делом возятся, а я в это время, гляди, уж десять дел кончил и за одиннадцатое принимаюсь.
11	красные пятна / красные пятна и пот
15	что всё обошлось благополучно и сверх ожидания / что самый тяжелый визит отдан и что, сверх ожидания
20—21	Она бледнела и дрожала в его присутствии. / Она боялась его как зверя, и бледнела и дрожала в его присутствии.
21—25	когда мать была уже истощена постоянным страхом / когда мать была уже окончательно запугана и истощена постоянным страхом
27—28	и я, просыпаясь / и я тоже дрожал в его присутствии и, просыпаясь
33—34	то мне припоминается мое детство / мне припоминается мое ненавистное детство
Стр. 40.
12	он вспомнил, что до сих пор / он вспомнил, что вел себя по отношению к ней по-мальчишески, так как до сих пор
19	После: сзади. — Движения у нее были угловатые, резкие, и была она вполне женщиной только когда сидела за роялью или стояла неподвижно на одном месте, на улице же, когда она торопливо шла на урок в своем длинном пальто и шапке, надетой до ушей, ее легко можно было принять за молодого послушника.
23	После: не упасть. — Но она все-таки нравилась.
24—25	Слов: но движения угловатые, резкие — нет.
34	и участием в квартетах / и аккомпанированием в квартетах
Стр. 41.
1—4	Слов: и одевалась дурно ~ молодого послушника — нет.
11	После: согласился Лаптев. — Страшно хочу чаю. Я ведь сюда прямо с урока.
16	пожаловалась / опять пожаловалась
28	со знакомыми / с знакомыми
39	После: голосом — боясь, что она скажет еще что-нибудь подобное
40	я сам уже говорил / я уже говорил
Стр. 42.
9	ненависти и боли / ненависти и выражения той боли, какую должно испытывать гордое, несчастное, голодное и

                    

	глубоко оскорбленное существо, когда видит своего счастливого, богатого оскорбителя и должно молчать. Лаптев хорошо понял это выражение и подумал: «За что я ее обидел? Жизнь проклятая!»
10	Лаптев боялся ехать / Он боялся ехать
18—19	считала их всех / считала их
21	После: музыка — и она никак не могла понять, как это женщины не платят в ресторанах, а позволяют платить за себя мужчинам. По ее мнению, это было возмутительно и гадко.
24	Лаптев всю дорогу думал о ней. / Слушая, как она нервно дышит, Лаптев всю дорогу старался придумать доброе, теплое слово, которое могло бы ее утешить.
27—29	бескорыстно и, сойдясь с ним ~ до изнеможения / бескорыстно; сойдясь с ним, она не допускала даже мысли о подарках и по-прежнему продолжала ходить на уроки и трудиться до изнеможения, и, живя с ней, он еще больше укрепился в сознании, что счастье не в деньгах
35	такие толкачи / до́лбни
Стр. 42—43.
43—1	у праздных людей ~ менее унизительно / у людей, которые учатся у вас музыке с жиру, для вашего самолюбия менее унизительно
Стр. 43.
7	После: презирать. — Вам ненавистна эта привилегия, она дает вам понять, что есть кое-что повыше ваших миллионов, и вы рады были бы купить ее и уничтожить. Но этого не будет!
10	слышанных / слышанный
24	всё еще дрожа / всё еще продолжая дрожать
31	вам в женщине нужны не ум / вам в женщине нужны, прежде всего, не ум
Стр. 44.
9	Я вижу. / Я вижу, как она мечется...
14	После: Лаптев. — Кто не любит и презирает деньги, тот не боится их...
16	После: нет. — По-вашему, значит, я боюсь денег? — спросила Рассудина. — Да, вы слишком много о них говорите. Вы придаете им то значение, какого у них нет.
16	честный, чистый / честный и чистый
17—18	уйти от отца, вот и всё. / уйти от отца, так же, как теперь ей не хочется оставаться со мной, и потому, что она была

               

	уверена, что для супружеской жизни достаточно только верности и преданности
20	спросила Рассудина / спросила Рассудина и рассмеялась
27—28	о том, что жена теперь ~ ужинает / о том, как жена теперь сидит в докторском клубе и ужинает
36—37	и судорожно вцепилась ~ зарыдала / и вернула его. — Но согласитесь, вы поступили со мной жестоко. — Она заплакала, и голова ее упала к нему на плечо. — Я потеряла вас, — проговорила она, — и мне кажется, что я умерла... — Она зарыдала и судорожно вцепилась ему в руку около плеча.
Стр. 45.
11—13	Это был единственный человек ~ и разве, кроме того / Помимо того, это был единственный человек, который был к нему привязан, разве
16	После: молодость — и, как выразилась она, Reinheit
20	давно прошел / давно уже прошел
26	он, глядя на нее / он никак не может понять, что, собственно, ей нужно от бога, и, глядя на нее
27	но о чем молится? О чем?» / а со мной и с собой поступила, в сущности, как продажная
27—30	Он в мыслях оскорблял ее ~ за что платит / Он даже пробовал утешать себя цинически, что за что он платит, то и берет
31—32	смелая, грешная женщина ~ чистые глаза... / наглая, смелая, распутная женщина, — ну, тогда такое утешение, быть может, и годилось бы в пьяную или злую минуту, но ведь тут молодость, благородные черты, религиозность, кротость, а главное, он любил ее до боли и не был вполне уверен, что она сделалась его женой только за деньги.
33—36	трогала его ~ настоящей правды / умиляла и трогала его, теперь же, когда она стала его женой, эта условная определенность взглядов и убеждений представлялась ему заставой, из-за которой не видно было настоящей правды, и возмущала его
37	уже всё было мучительно / не было уже ничего такого, что не давало бы повода переживать каждый день мучительные минуты
38—39	в театре, вздыхала ~ ему было горько / в Малом театре или у Корша, ахала, вздыхала или искренно хохотала, он вспоминал, что точно такое милое, беспечное выражение было у нее на Петров день, когда дети играли в мяч, и ему было горько

                      

40	После: восторгом. — Не дальше, как сегодня, она, выходя со двора, чтоб ехать на концерт, сердито крикнула Косте: «Вы не умеете ходить с дамами под руку!» — и он, Лаптев, подумал: «Но отчего со мной она не так искренна?»
42—43	а только хандрил и молча ревновал / а только ныл, хандрил и молча ревновал, и Костя недаром называл его то киселем, то бабой, то тряпкой
Стр. 46.
3	получаса / полчаса
4	глухо раздались шаги / глухо раздались по зале шаги
5	После: Юлия. — Лаптев узнал ее по характерной, торопливой походке: туп, туп, туп.
16—17	и его фотографии ~ записка, состоявшая / его фотографии и записку, состоящую
20—21	и изменялась в лице / изменялась в лице и под конец у нее появились странности, каких раньше не замечалось
21	Несмотря на сильные боли / Так, несмотря на сильные боли
23	лежала в постели одетая / лежала в платье и ботинках
23—24	И под конец она стала очень разговорчива. / И также стала она разговорчива.
25	тяжело дыша / тяжело дыша, и, по-видимому, эти рассказы доставляли ей большое удовольствие
29	и в комнату с улицы доносился шум / и в комнате слышно было, как кричали кучера и скрипели полозья
30	которую / которой
38	и помер, от водки сгорел. / и помер. Говорят, от водки сгорел. А может, и не сгорел, — народ пустое говорит.
39—40	лет семи. Сироточка... / лет семи, славненький такой, жалкенький... Сироточка моя милая!
Стр. 47.
19	Господи помилуй. / Господи помилуй, будто в грудь вступило.
36—37	Няня пошла наверх ~ на больную / Придя в спальню и взглянув на больную, няня вышла и, тотчас же вернувшись
38—39	суетилась и умоляла ~ и выбежала / бегала по комнатам и умоляла, сама не зная кого, сходить за папой, потом надела пальто и платок и, пугаясь темных комнат и лунного света на лестнице, выбежала
41—42	на Базарной / на Базарной улице
43	и скоро стала грузнуть в снегу и зябнуть. / а когда, миновав церковь Петра и Павла, в которой венчался дядя Алеша, повернула в переулок, то стала грузнуть в снегу и зябнуть. Какой-то молодец в полушубке крикнул ей:

                       

	— Жидовочка, что ты плачешь?
Стр. 48.
1—2	не наняла его: пожалуй, завезет ее / не наняла его из страха, что он завезет ее
24	После: на мать. — Тогда на даче была у нас легавая собака, Каро, — рассказывала Нина Федоровна тихо, делая передышку после каждого слова. — Мы все ходили на станцию гулять, встречать и провожать поезда. Вот гуляем себе, — дело девичье, хохочем, — а какой-то господин, высокий, красивый, статный, погладил Каро и говорит: «Это дорогая собака, сударыня». Я сконфузилась. Этот господин в Химках у родных жил... и стал он гулять со мной...
25—26	взял у Нины Федоровны ~ швырнул на комод / взял у нее из рук свечу и швырнул ее на комод
30—31	После: на спину. — В Химках, — проговорила она. — Это первая станция от Москвы по Николаевской дороге... — Больше она не сказала ни слова.
Стр. 49.
15	с озабоченным лицом / с серьезным, озабоченным лицом
18—20	рыжеватыми усами; но самое заметное ~ ноги. / рыжеватыми усами, и в фуфайке, плотно облегавшей его узкую грудь, на длинных ногах, размахивая длинными руками, походил на паука-косаря. Тяжело дыша и вытирая с лица пот, он подошел к телефону и сказал густым, низким басом, чтобы ему принесли из большого дома чаю.
21	После: лет — с большою темною бородой
22	принес самовар / немного погодя принес самовар
33	на окна / на окна флигеля
40	После: в неделю — заниматься
Стр. 50.
6	После: Саша — заменявшая ей мать,
14	После: книжку — потом по другой щеке
21	После: Лаптев — отводя его в сторону
29—30	Фразы: Валяй о потопе. — нет.
40	После: верьте. — Но девочки не слушали его.
Стр. 51.
3—4	и сказал в телефон Юлии Сергеевне / и позвал к телефону Юлию Сергеевну
5	После: плачут — сказал он.
21—25	Кушанья подавал Петр ~ топил печи / Юлия Сергеевна наливала суп, а Петр разносил тарелки. Петр прислуживал за обедом, за чаем и ужином, каждый день ходил в

             

	почтамт, в амбар и для Кости в окружной суд, по вечерам читал или набивал папиросы, ночью бегал отворять дверь и в пятом часу утра был уже на ногах
28—29	выпивая перед супом рюмку водки. / чокаясь и выпивая перед супом рюмку водки с каплями. — Дай бог, чтобы жилось не так душно!
30—33	В первое время ~ тривиальными. / В первые дни знакомства Костя не нравился Юлии Сергеевне; особенно не нравились ей его бас и манера выражаться, когда он бывал не в духе: выставил, заехал в харю, мразь, изобрази самоварчик. И ей казалось тривиальною его привычка чокаться и причитывать за рюмкой, и ничего хорошего она не находила в стихотворении про старшего дворника, которое он часто читал с злорадным смехом.
34—35	узнавши его покороче ~ очень легко / узнавши его покороче и поняв, как он прост, не хитер и как любит Лаптева, ее, девочек и даже Петра, она стала чувствовать себя в его присутствии очень легко и даже радовалась, когда в большом доме раздавался его бас
36—37	о чем-нибудь / о чем-нибудь интимном
42	В своих романах он описывал / В его творчестве, главным образом, были заметны две особенности: во-первых, он описывал в своих романах
Стр. 52.
3	После: делу — и, во-вторых, он писал всякий раз только на злобу дня; так, если ему почему-либо была несимпатична какая-нибудь вновь учрежденная должность, то он изображал несимпатичного героя в этой должности
3—4	будто стыдился, природу описывал часто / будто стыдился. Героини у него были нравственно и умственно выше героев. Природу он часто описывал
9	Адвокатская деятельность нравилась ему, но всё же / Адвокатская деятельность, дававшая столько знакомства и так много поводов говорить о важных материях, нравилась ему, но все-таки
16—17	устраивал концерты ~ с певцами / любил устраивать концерты с благотворительною целью, продавать билеты и афишки, знакомиться с певцами
18	Во время обеда разговаривали. / После супа подали жаркое, потом сладкое и кофе.
19—20	сказал Лаптев, — опять меня поставил в тупик / сказал Лаптев, вставая из-за стола, — опять меня сегодня поставил в тупик

               

21—22	чтобы хлопотать / чтобы начать хлопотать
22	серьезным / серьезнейшим
23	После: поделалось? — Совсем изменился человек. — А каким он был раньше? — спросила Юлия — Таким же, как я, как все. Откуда эта перемена?
25—26	Говорили о Федоре ~ что-нибудь. / Долго говорили о Федоре и о том, что теперь у русских интеллигентных людей мода напускать на себя мистицизм, мракобесие, бурбонство и умственное убожество, и многие даже изменяют голос и походку, чтобы только казаться грубыми и тяжелыми.
29—30	то он даже меняет голос ~ начальник / то он обходится с ним как начальник
30	После: начальник. — Около напускного находит себе приют настоящее суеверие, — сказал Лаптев, — и если у кого мозг болезненно склонен ко всякой галиматье, то уж такому не выкарабкаться, пиши пропало. И я заметил, что всё то, что непонятно, неясно, смутно, не досказано, — все эти господа валят в одну кучу и получается странная каша. Если кто из нашей братии занимается спиритизмом или магнетизмом, тот уж непременно и гомеопат, и метафизик, и символист, верует в три свечи и в тринадцатое число, ругает цивилизацию во имя китаизма, о котором он понятия не имеет, так как не был в Китае, и подавайте ему науку не иначе, как национальную. Такое состояние ума, конечно, не удовлетворяет, человек испытывает смутное недовольство собой, всегда он раздражен, озлоблен и, одержимый духом противоречия, готов уж просто из самолюбия уверять, что идеалы русского человека — в невежестве, в розгах, в нищете...
31	После: кабинет — и занялись там разговором
32	о декадентах / о декадентах, литературе
32—33	и Костя прочел ~ ему казалось / и Костя пришел в восторг и прочел целый монолог, и ему казалось
34	Потом сели играть в винт. / Потом, когда стемнело и Петр зажег лампу и свечи, сели играть в винт.
37	По вечерам, в темноте / По вечерам, одинаково, в темноте
41—43	Фразы: И было непонятно ~ умерла мама. — нет.
Стр. 53.
4	После: принимал. — И девочкам было непонятно, как это можно говорить о таких пошлостях и смеяться, когда умерла мама.
7	говорил / волновался

          

8—9	После: опоздал. — Он не мог себе представить, что будет с девочками, если Панауров не приедет, и какую они проведут мучительную ночь.
10	Девочки сидели / Они сидели
27	Иван Гаврилыч / Иван Гаврилович
31—32	портило его и то, что он стриг волосы низко, почти догола / портило его наружность и то, что он низко стриг волосы
Стр. 54.
7	После: естественника. — Знакомство с естественными науками кладет на словесников какой-то особый отпечаток, который чувствуется и в их методе, и в манере делать определения, и даже в физиономии. Главным правилом у Ярцева было: стараться быть выше своих инстинктов и жить сознательно. Например, он верил в то, что русский суровый климат располагает к лежанью на печке и к небрежности в туалете, и потому никогда не позволял себе ложиться днем, рано вставая, не носил халата и туфель и каждый день менял сорочку. Но все-таки одёжа на нем всегда имела подержанный вид и сюртук сидел на нем мешковато.
13	тайно от отца, по десяти / тайно от отца, присылала по десяти
14	хватало на прожитие и даже / хватало не только на прежитие, но даже
26	попреки / попреки, насмешки
34—36	Когда хоронили ~ с факельщиками. / Он любил торжественную обстановку, многолюдные собрания и всякого рода процессии, и когда хоронили какого-нибудь профессора, то шел впереди вместе с факельщиками. По его рекомендации к Лаптевым была приглашена гувернантка Марья Васильевна, очень худая, смуглая девица, которую Киш рекомендовал как особу умную, интеллигентную и отзывчивую. Было условлено, что она будет приготовлять уроки с девочками, гулять с ними и за особое вознаграждение смотреть за библиотекой Лаптева. Отзывчивая особа начала с того, что написала на каждой книге плохим почерком: «Сия книга принадлежит Алексею Федоровичу Лаптеву»; потом оказалось, что она страдает нервами. Когда она не могла решить Саше задачу или когда Костя, проходя к себе наверх через комнату, где занимались, забывал поклониться, то она начинала швырать всё, что попадалось ей под руки, била себя в грудь кулаками и рыдала, а девочки умоляли ее успокоиться и потом уводили гулять на Дмитровку.

               

	И теперь Лаптевы никак не могли придумать благовидного предлога, чтобы расстаться с ней.
39	После: ужина — и было не заметно, как бежало время
Стр. 55.
2—5	Если в произведении протест ~ полезно. / В «Записках охотника» мы видим протест против крепостного права, а в «Анне Карениной» автор вооружается против высшего света с его пошлостями, и потому эти произведения значительны и полезны.
7	После: разлюбил — и прочая мантифолия с уксусом
8	и черт их побери / и пишутся для того только, чтобы портить воображение гимназистам и поповнам
11—12	третий — встречу после разлуки / третий пишет повесть на ту тему, что в наш век уже не умеют любить по-настоящему, а сегодня я читала, что мы все погибаем от любви и что спасение наше только в воздержании от любви
13—14	больных, несчастных ~ противно / голодных, больных и несчастных, которым не до любви и противно
14	После: читать. — Вчера мы с Алексеем проезжали через Хитров рынок, и там стоят толпами оборванные, пьяные, отвратительные люди с обмороженными щеками. Про них бы лучше писали! — Лаптеву было известно, что еще скажут Костя и Ярцев, так как он уже много раз сам участвовал в таких спорах.
15	Лаптеву было неприятно / Теперь для него было ново и неприятно только то
17	После: это так. — О вкусах не спорят, — сказал Ярцев, — а мы спорим именно о вкусах и потому никогда не кончим.
19	сказал Ярцев, — то обратитесь / то оставьте ее и обратитесь
21	научные фельетоны. / передовые статьи и научные фельетоны. Вы хотите, чтобы поэзия довлела дневи и специализировалась, но для чего вам это нужно, если в вашем распоряжении такая масса специальных сочинений.
22	вместо любви / вместо любви и жаворонка
31	После: гуманных идей. — Ах боже мой, если они вам не нравятся, бросьте их и читайте то, что вам нужно и по вкусу. Мне же скучно читать те повести и рассказы, в которых нет любви. Только когда я читаю, то рассчитываю всякий раз, что автор сообщит мне о любви что-нибудь важное и новое: если же он повторяет старое и говорит неинтересные пошлости, то я зеваю и бросаю книгу, но

                 

	вовсе мне не приходит желания, чтобы этот бездарный писатель занялся наукой или проповедью.
35	потом пять, десять, а он всё продолжал / потом четыре, пять, а он говорил
41	Засмеялись все, и сам Киш. / Ярцев засмеялся. Смех у него был громкий, заразительный; засмеялись все, и сам Киш.
43	он поздоровался / он поздоровался со всеми
Стр. 56.
1	он избегал / почему-то он избегал
8	После: делать. — Что нужно, сделают Початкин и Макеичев, а я только помешаю.
12	После: любит. — Это я тебе не мораль читаю, а просто так, по душам. Не хочешь торговать с нами, так на службу иди.
15	После: стаканов десять — и это утомляло его знакомых.
22—23	и, гляди, пятидесяти лет тебе еще не будет / и, честное слово, будешь департаментом управлять, а то и в товарищи министра угодишь. Пятидесяти лет тебе еще нет
24	После: плечо. — Глаза у него горели и на лице была написана детская радость.
25—27	Лаптев ничего не ответил ~ что ответить. / Лаптев понял, что всего этого — и тайного советника, и ленты — хочется самому Федору; ему стало неловко, он отошел и сел у камина. — Прости, но в последнее время ты сильно изменился, — сказал он, помолчав немного. — Может быть, — вздохнул Федор.
33—37	Спора уже не было ~ физически невозможно. / — Я думаю, что равенство людей на земле невозможно, — сказала Юлия, очевидно, продолжая прерванный разговор. — Даже религия признает господ и рабов, богатых и бедных. — Вследствие разности климатов, энергий, вкусов, возрастов, равенство среди людей физически невозможно, — сказал Ярцев тоном учителя, объясняющего своим ученикам.
39	После: медведями. — В этом отношении вполне можно положиться на воспитание.
39—42	Достиг же один ученый ~ с людьми. / Сделал же один ученый так, что у него кошка, мышь, кобчик и воробей ели из одной тарелки.
Стр. 56—57.
43—4	на наших глазах, и очевидно ~ девок на собак. / на наших глазах. И я положительно убежден, что настанет время,

                

	когда иметь миллионы в банке и наживаться на счет фабричных для культурного человека будет таким же абсурдом, как теперь менять девок на собак. Воспитание мало-помалу сделает капитализм смешным, и он потеряет всякое значение.
Стр. 57.
5—7	Это будет не скоро ~ покажутся абсурдом / Это будет через пять тысяч лет, — сказал Костя и усмехнулся. — Через пять тысяч лет Ротшильду станут смешны
9	нет-с, дядя / нет-с, дядя, довольно
9	После: бороться. — И боритесь, если угодно, только что же выйдет из этого? Если культурный человек, который богаче вас, не проникнут сознанием, что деньги — зло и предрассудок, то вы ничего не можете поделать силой, так как, во всяком случае, сила на его стороне. — Так ли? А вы думаете, на уступочки он не пойдет?
11	Ее заставили силой / ее просто заставили силой
12—17	Я и Федор богаты ~ счастливее вас? / После того, что за целый день услышишь, в голове такая каша! — сказал Лаптев и потер ладонью лоб. — Видите ли, Иван Гаврилыч, я думаю, что большинству современных капиталистов давно уже указал сам опыт, что не в деньгах счастье, что деньги зло и проч. Но для того, чтобы начать иную жизнь, у них не хватает уверенности. Ни один из них не уверен окончательно, что бросить деньги — это хорошо. А у меня лично не только нет этой уверенности, но даже иногда кажется, что если бы отец дал мне сразу миллион, то я сделал бы много хорошего. — Да и к роскоши привыкли, сударь, — сказал Кочевой. — К какой роскоши? Что мне дали до сих пор деньги, позвольте вас спросить? — сказал Лаптев, строго глядя на Костю. — И чем я счастливее вас или Ярцева?
20—21	сто миллионов / миллион
24	Какое там добро! / Заблуждение, Киш!
25	который ищет должности / кончившего курс, который без места и прочее
26	как и вы / как вы
26—27	Я могу дать денег ~ что он хочет. / Правда, я могу дать денег, но ведь это не значит помочь.
37—38	опустила глаза / опустила глаза нарочно
Стр. 58.
1	Наступило молчание. / Наступило неловкое молчание.
2	все ели / все машинально ели

                 

4—5	что он вмешался в разговор / что он заговорил
5	После: в разговор. — Вы сказали, что жизнь идет все вперед и вперед, — начал Костя, чтобы переменить разговор, — а по-моему, если желаете знать, она идет всё назад и назад. — Оставьте, пожалуйста! — рассердился Ярцев. — Кто не имеет музыкального слуха, тому кажется, что музыканты дерут и что только он один это замечает. Жизнь, поверьте, идет своим естественным порядком, никто не дерет, и только тем, у кого нет слуха, кажется, что происходит страшный беспорядок. Успокойтесь, прошу вас!
6—8	После ужина ~ он прислушивался / Придя после ужина к себе в кабинет, Лаптев напряженно, с биением сердца, ожидая еще новых унижений, прислушивался
8—10	Там опять начался спор ~ романс. / Как ни в чем не бывало, Ярцев и Кочевой продолжали спорить; потом Ярцев сел за рояль и с чувством спел «Средь шумного бала».
10—11	на все руки: он и пел ~ фокусы / на все руки, и одни называли его большим талантом, другие — дилетантом
16—17	потому что обыкновенно он не ездил ~ понял это так / под тем предлогом, что у него гость, но ему было понятно
19—26	И его досада, его горькое чувство ~ с ненавистью... / Он был рад, что с ним поступают так жестоко, что им пренебрегают, что он глупый, скучный муж, золотой мешок, и был бы еще больше рад, если бы его жена изменила ему в эту ночь с лучшим другом.
27	к встречным / к встречным мужчинам
28—30	ему страстно хотелось ~ от этого кошмара / ему хотелось застать ее на месте преступления, чтобы потом принять яд и заставить ее нравственно страдать
37	он взял извозчика / он, не отдавая себе отчета, для чего это нужно, взял извозчика
39	После: над собой — нарочно распахивая шубу, чтобы простудиться.
40—41	у него стучали зубы ~ у Яра он прошелся / Стыдясь своей ревности и проклиная ее, он у Яра прошелся
Стр. 59.
2	не умно / глупо
2	заставило его / побудило его
5	Он останавливался у дверей / А когда он, то и дело останавливаясь у дверей
7	и ему казалось / то ему казалось

                            

14	После: в четвертом часу — чувствуя себя несчастным и смешным
37	А она смотрела на него / А она протянула к нему обе руки и смотрела на него
39—40	продолжал он, задыхаясь / продолжал он, торопясь говорить и задыхаясь
43	После: оскорбления — простонала
Стр. 60.
3	они мне не нужны / они мне не были нужны
17	После: жаль ее. — Я, Юля, виноват перед тобой, моя голубка, — сказал он мягко и погладил ее по волосам. — Обещаю тебе, что больше уже никогда не будет таких объяснений.
18	После: с головой — ей уже было стыдно своих слез
18	он разделся / а он разделся
26—27	уедет с Панауровым / уедет на курьерском с Панауровым
Стр. 61.
9—10	сказала / засмеялась
21	и сел рядом с Юлией / и, по-видимому, довольный, что время проходит так не скучно, сел рядом с Юлией
31	увы, я инвалид / увы, я не гожусь даже в запас. Я инвалид
39	протестовала / протестовала, ужасалась, мучилась
39—40	это только значило / это было признаком
43	После: удовольствие. — Он всегда полагал, что его внимание, близость и прикосновения к нему приятны женщинам.
Стр. 62.
1	и стала смеяться / и когда близко увидела его красивое лицо и темные, кроткие, будто женские глаза, то стала смеяться
12	с конфетами / с конфектами Далее так по всему тексту.1
15	Он поймал / Он поймал и скушал с удовольствием
16—17	и клал себе в рот / и кушал
35	После: легла — лицом к спинке
43	После: она — но всё же ей стало грустно
Стр. 63.
10	И почему-то / Она была уверена, что не встретит в этом доме ничего нового и приятного, но всё же почему-то
15	она подумала / и ей показалось
16	и, растроганная / и она, растроганная

                   

17	и сказала ~ долго, до Пасхи / и дала ему слово прожить с ним до Пасхи
18	Переодевшись у себя в комнате, она пришла / Но когда она, переодевшись у себя в комнате, опять пришла
22—23	сказал он / начал он
23	Я за тебя очень рад... / Конечно! Я за тебя очень рад...
27—28	Он сказал, что он старый ~ ездят все. / Дальше он назвал себя старым, двужильным ослом, на которого всё взвалили.
28—29	лечение Нины Федоровны, заботы об ее детях, ее похороны / не только лечение Нины Федоровны, но даже заботы об ее детях, ее похороны; нужно было ходить к ней раза по три в день
33	сказал доктор / говорил доктор
36	После: недальновидности — и насмехался над ним, что он хотя и купеческого происхождения, но не знает своей пользы
37	После: выгодно. — Я ему предлагал, — говорил он, пожимая плечами. — Я писал ему. И если он, чудак этакий, не понимает дела, то поручил бы мне.
Стр. 63—64.
42—3	Она уже отвыкла ~ не было жаль прошлого. / Ей было грустно, скучно и обидно, что она так скоро отвыкла от родного города и родного дома и что ее не тянет теперь ни на улицу, ни к знакомым, и при воспоминании о прежних подругах и о девичьей жизни не становится жаль того, что было и уже не повторится.
Стр. 64.
7—8	будто произошла какая-то перемена ~ самой / будто в церкви произошла какая-то перемена, уже не было прежнего настроения и разные мысли мешали молиться
9—10	пели ирмосы / пели поэтические ирмосы
13—14	ждала только, когда кончится служба / вспомнила об этом только, когда уже кончилась служба
14—16	она уже боялась ~ да и в карманах у нее / она не могла подать нищим, так как в карманах у нее
19	и похоронная процессия / а перед рассветом приснилась похоронная процессия
22—23	и со всего размаха ударили им в дверь ~ вскочила в ужасе. / и ударили им в дверь: «бу!» И опять: «бу!» И в третий раз «бу-бу!» Юлия вскочила в ужасе и зажгла свечу.
25	После: слышно. — Боже мой, это ужасно! — проговорила она. — Этак с ума сойдешь!

                

26—27	Закашлял доктор. Вот, слышно ~ вернулась. / Вот, слышно, горничная сошла вниз, потом вернулась. Закашлял доктор.
28	сказала она / сказала печально горничная
32	Юлия со свечой вышла к ней. / Юлия набросила капот и со свечой вышла к ней.
39	сказала она и захохотала / захохотала она
40	После: весело. — Это знакомые прислали из Москвы, — сказала она отцу. — Если бы ты знал, какие они умные, милые! Что за люди!
Стр. 65.
5	гувернантку / гувернантку Марью Васильевну
5	После: Костю. — Заплатил за всех Лаптев. Увидев флаги у подъезда, девочки стали очень серьезны, говорили уже шёпотом и не вошли в залу, прежде чем дядя не дал им билетов в руки.
6	После: художников — с некоторыми из них был знаком
9	что у него много вкуса / что у него развитое чутье и много вкуса
10	После: художник. — Но бывали у него минуты особенного настроения, когда он не сомневался, что живопись и скульптура на него не действуют вовсе и что в них он ровно ничего не понимает.
12—15	высказывал свое мнение, покупал ~ исчезала / высказывал свое мнение; антикварий слушал внимательно и соглашался — очевидно, льстил его невежеству и презирал его в душе; и Лаптев чувствовал это и из упрямства покупал какую-нибудь вещь, антикварий брал с него, сколько хотел, и купленный антик лежал потом, забитый в ящик, в каретном сарае, пока не исчезал
17	бронзу / бронзу, безделушки
19	После: бумаги — и выдавал свое невежество
23	После: подделкой. — И таких примеров много. Между тем, он не мог припомнить ни одного факта, который говорил бы за развитое чутье и богатство вкуса.
23—25	что, робкий вообще в жизни ~ Отчего? / И замечательно, что, робкий в собраниях, в театре, у себя в амбаре, он был смел и самоуверен на картинных выставках. Сознание, что он может купить все эти картины, придавало ему уверенность, и он всякий раз ловил себя на этом и ему становилось неловко. А когда он, стоя перед какою-нибудь картиной, высказывал громко свое суждение, то что-то на самой глубине души, должно быть, совесть, шептало ему,

                        

	что в нем это бурлит кровь купца-самодура и что он, так смело критикующий художника, мало отличается от брата своего Федора, когда тот отчитывает провинившегося приказчика или учителя.
30—32	Слов: и что вся цель искусства ~ как настоящие. — нет.
34	После: то же... — Это не художник, а гербарист...
39	равнодушно / равнодушно, со скукой
Стр. 66.
6	ей стало казаться / она почувствовала себя одинокой и стало казаться
8—11	она почувствовала себя одинокой ~ вечного / и что если всё идти, идти и идти по тропинке, то захочется вечной жизни.
12—13	проговорила она, удивляясь / говорила она, удивляясь и радуясь
16	После: не понимали ее. — Выражение лица у нее было такое, как будто она только что очнулась от забытья и еще находилась под влиянием сна.
17	После: улыбкой — с умилением
20	хотела / страстно хотела
26	И после того золотые карнизы / После того, как она побывала на выставке, золотые карнизы
29	уже возбуждали в ней / уже пугали ее и возбуждали в ней
29—30	чувство скуки и досады, и порой / чувство досады, а порой
32	Театральный сезон / Театральный и концертный сезон
33	После: время — и уже трудно было придумывать развлечения.
37	После: свидетелей. — Дело было неинтересное, кража со взломом.
38	в краже со взломом / золотых дел мастер
38—41	Было много свидетельниц ~ прачечной; / Длинный ряд свидетельниц, по профессии прачек, показал, что подсудимый часто бывал у хозяйки, содержательницы прачечной, называя себя ее родственником, и любил, чтоб его угощали, а напившись, всякий раз обижал девушек, и грозил, что наведет на всех них «позолоту», а что это значило, никто не знал, но было обидно;
Стр. 67.
1	мятных пряников / жамок
2	до рассвета / до света
9	без малейшего волнения / нисколько не взволнованный, громко
9—10	После: присяжных. — После длинного вступления, совершенно

                  

	ненужного, он выпил воды и стал говорить о каторжной жизни рабочего класса, о невежестве, поголовном пьянстве, голоде, о том, что у бедняка уже ничего не осталось, кроме чести, и что даже для такого незаметного, плюгавого человека, как подсудимый, честь дороже всего на свете.
11	Он объяснял / Потом он объяснял
12—15	Говорил очень ~ он хочет? / Говорил он очень подробно, убедительно, жестикулируя обеими руками, и Лаптев, слушая, удивлялся этой его способности говорить долго и серьезным тоном одни общие места и банальные истины, которые давно уже набили всем оскомину. Он возмущался и никак не мог понять, чего собственно Костя хочет?
16	Из его длинной речи / Ведь из его длинной речи
17	такой вывод / один вывод
20	что нужно / что нужно было
21	понравилась / понравилась Юлии
21—22	Когда вынесли оправдательный приговор / Когда оправданный подсудимый пересел на другую скамью
24	В мае / Когда на московских улицах распустились тополи и березы
25	После: беременна. — Она переносила свою беременность легко, без капризов и без болезней, и только иногда курила папиросы и сердилась, что ее зовут Юлией, говоря, что это имя к лицу только хорошеньким горничным; и Кочевой, и Ярцев, смеясь, называли ее Констанцией.
33—34	Матери видят в своих детях ~ природа устроила / Так уж природа устроила, что матери видят в своих детях что-то необыкновенное
36	После: восхищается — и всё ей кажется, что она делает открытия
36—38	Если кто посторонний целует ~ доставляет ему / Если вы целуете ребенка или нянчитесь с ним, то ей, бедной, кажется, что это доставляет вам
38—39	И ни о чем мать не говорит, только о ребенке / И только и разговору, что о ребенке
40—41	После: необыкновенная. — Я рассуждаю беспристрастно.
Стр. 68.
4	кого вы любите больше: мужа или ребенка / оттого, что вы так сильно любите ребенка, не уменьшилась ли ваша любовь к мужу
9	Прежде я была глупа, страдала / Прежде я была дурой, страдала от этого

                     

11	После: всё вздор. — Всё это, Иван Гаврилыч, одне выдумки, честное слово.
12—13	привязывает вас к мужу? Отчего вы живете с ним? / заставляет вас жить с мужем?
16—17	Он умный, честный ~ простой... / Для моего счастья достаточно сознания, что это умный, честный, очень добрый человек, что называется человек-рубаха.
18—19	Алеша умный, Алеша добрый ~ поднимая голову / Какая он рубаха? — проговорил Костя брезгливо. — Он не рубаха, а старая тряпка из бабьей юбки. Алеша умный, Алеша добрый, — продолжал он, лениво поднимая голову
20—22	И какой толк в его доброте ~ уме? / Его не узнаешь, пока он не раскачается. Это такая рохля!
27	После: не годны. — И таких много-с, и, благодаря этому, в нашем обществе рядом с широким развитием гуманных идей, рядом с быстрым движением вперед, вы встречаете татарщину и всякие безобразия.
26—27	Фразы: Да и вообще ни на что не годны. — нет.
31	После: смотреть. Поезд быстро промчался и через минуту от него осталось одно только воспоминание.
35	ленивая / ленивая, с перевальцем
36—38	А всё-таки без любви ~ не хорошо. / Положительно не понимаю, господа, что вы все имеете против любви? — сказал Ярцев, идя за ней. — Ведь как ни философствуйте, а в конце концов она все-таки благо. Если подчас она бывает жестокой и разрушительной, то причина ведь не в ней, а в нас самих. Когда одни сыты, умны и добры, а другие голодны, глупы и злы, то всякое благо ведет только к раздору, увеличивая неравенство людей. Мы все только говорим и читаем о любви, но сами мало любим, а это мне кажется большим пробелом в нашей жизни.
39	Всё это пустяки / Право, все это пустяки
41	табак / никоциана
Стр. 69.
5	После: прекрасны — и стояли именно там, где им нужно стоять;
8—9	аккомпанируя себе на рояле / сам себе аккомпанируя
13	пел Ярцев. / пел Ярцев, — люблю... твоя... твоя...»
37	Она окуталась / Зубы у нее застучали, она окуталась
39	После: крикнула она. — Этакий забулдыга!
Стр. 70.
12	Природа, черт бы тебя подрал! / Природа, обними меня!
20	таинственное / мистическое

                        

30	После: удержался — если бы в этой тишине раздался человеческий голос, то, пожалуй, стало бы жутко
Стр. 71.
1	относились почему-то враждебно / относились с предубеждением
6	самой приятной и здоровой / самою подходящей для своего здоровья
19	даровито и интересно / даровито и здорово
21—22	бездарной, нездоровой, не оригинальной / бездарной, пошлой, нездоровой и я даже заболеваю
39	запел он. / запел он, — люблю...»
Стр. 72.
18—19	выздоравливают / выздоровели
23	уходила во флигель, говоря / уходила во флигель под предлогом
37—40	Был осенний день ~ пришла Рассудина. / Однажды, когда Юлия только что пошла во флигель плакать, а Лаптев лежал в кабинете на диване и придумывал, куда бы уйти, Петр доложил, что пришла Полина Николаевна.
Стр. 72—73.
40—2	Лаптев обрадовался очень ~ стал забывать. / Лаптев, обрадованный, вскочил и пошел навстречу своей бывшей подруге.
Стр. 73.
37	После: недоставало? — Самка, машинка для высиживания цыплят! А вы, сударь, годны только на то, чтобы быть самцом. Вы безнадежны. Я на вас уже крест поставила.
Стр. 74.
15—16	и на лице не было ни кровинки, несмотря на холод / и в то время, как от свежего осеннего ветерка у всех прохожих, даже стариков, были красные или розовые щеки, на ее лице не было ни кровинки
18—19	внутренняя сила / оригинальность и внутренняя сила
24—25	с седыми кудрями / с седыми кудрями и с маленьким лицом
35	Лаптев прочел / По уходе ее Лаптев прочел
Стр. 75.
16	У меня то мрачное настроение, то безразличное. / У меня преобладает мрачное настроение или безразличное.
20—21	делаю добро и испытываю при этом / делаю добро и что же? — испытываю при этом
27—28	как богата, разнообразна / как богата

Стр. 76.

                       

1—2	Образы истомили меня ~ и я чувствую / Образы до такой степени истомили меня и такая теснота в голове, что я чувствую
6	прожить ее получше / прожить ее со вкусом
13—14	начинался разговор, было уж не до работы / и у них начинался разговор на самые разнообразные темы
32	Тон / Холодный тон
37—38	послышались опять гаммы / но послышались холодные бесстрастные гаммы
40	пришел / приходил
42	и засмеялся. / и засмеялся: — Га-га-га!
Стр. 77.
3	это... это всё равно / это не важно
7—9	Так она думает ~ богатеет. Га-га-га! / Га-га-га!
14	о настоящей любви / о настоящей любви с поцелуями и цветами
19	После: бал — а на этом балу сидит одна, молодая, поэтическая, прекрасная, как небо, и думает обо мне
21—22	и, как ни в чем не бывало, пел романсы / хохотал там, как ни в чем не бывало, и пел Юлии Сергеевне романсы
23—24	После: с Ярцевым — и объяснял себе это тем, что женщина не может долго оставаться без привязанности
35—36	страдал, представлялось ему теперь далеким. / страдал, делал глупости, представлялось ему теперь далеким и не серьезным, и он уже готов был по-прежнему уверять, что любви никакой нет, а есть лишь физическое влечение полов, психоз и проч.
41	После: плакать — и, по-видимому, чувствовала себя покойно
Стр. 78.
2	Она не любила больших комнат / В московской квартире, как в доме своего отца, она не любила залы и гостиной
11	После: скучнее — и гости, расходясь, обыкновенно чувствовали раздражение против хозяев или распорядителей и говорили: «Бог знает, какая скука!» Недоставало темперамента и искренней веселости.
28—29	Всё это раздражало / Всё это, вместе взятое, раздражало
32—33	На карточке, которую он подал, было / Лаптев взял карточку и прочел
33	После: Милан». — Проси, сказал он, — но предупреди, что я занят.
34	поднялась / поднялась с chaise longue

                  

40—41	Звон браслетов ~ он узнал / И по звону ее браслетов, и по пятнам пудры на лице Лаптев узнал в ней
43	вторая жена / незаконная жена
Стр. 79.
3—4	и я приехала / и потому я приехала
7—8	После: повыше локтей — и ощупал очень мягкое тело и тонкие кости, и ему стало немножко гадко.
19	После: успокоилась — и продолжала, глядя на него красными глазами
21	После: усы — и опять почувствовал физическое отвращение
25—26	После: отрада. — Я не могу без него жить, и если он оставит меня, то я убью себя и детей.
33	снимал всех в доме, и это новое занятие / снимал Юлию Сергеевну, девочек и Петра. Это новое занятие
40—41	было ему неприятно. — Можешь поздравить / было ему почему-то неприятно, и он старался не заходить в кабинет, но как-то зашел, чтобы взять папирос, и в это время Федор взглянул на него и сказал: — Можешь поздравить
42	Слов: сказал Федор — нет.
Стр. 80.
4—5	написана она была скучно, бесцветным слогом / написана она была тяжелым, претенциозным слогом
6—8	втайне самолюбивые люди ~ в сверхъестественное / неискренние, втайне озлобленные люди, и главная мысль ее, как понял Лаптев, прочитавши, была такая: русской православной душе присущ идеализм в высшей степени, составляя ее главную и основную черту; западник может не верить в сверхъестественное
14	После: сказал Лаптев — испытывая ненависть к тетрадке и к почерку брата
21—22	и сказал: — Глубоко, бесконечно жаль / и сказал: Alea jacta est Жребий брошен (лат.)1. Я остановился на этом направлении и буду держаться его честно до самой смерти. И мне глубоко, бесконечно жаль
28—30	именитый род? — проговорил Лаптев ~ драли / именитый род? Драный род! — крикнул Лаптев в сильном гневе и швырнул стул к камину. — Драный, хамский род! Дед наш уже не был крепостным, но мне за достоверное известно, что помещики его драли, драли...
32	После: драл отец. — Драный, поганый, подлый род! — Лаптев

                       

	быстро вышел, но тотчас же вернулся и продолжал, ударив кулаком по столу:
36—37	Ни гибкости / Как моллюск, мозгляк какой-то, ни гибкости
39	идиотами, скотами / идиотами и скотами
41—42	швейцаров, городовых ~ потому что я родился / швейцаров, полных дам, а за границей я хожу, как виноватый... Я родился
Стр. 81.
1—2	О, если бы дал бог ~ род! / Нами должен кончиться этот род, иначе — и я в этом глубоко убежден — в следующих поколениях мы дадим только трусов, преступников и сумасшедших! Федор вздрогнул в сказал: — Это грубо, Алеша. Не надо так.
9	создал / создал и держит в руках
11—14	Человек без особенного ума ~ без цели / Мужик без особенного ума, без способностей затрачивает на булавки и нитки десять рублей, случайно становятся торгашом, потом богачом, торгует изо дня в день, без всякой системы, без определенных целей
16	После: к ним. — И совсем ему не нужна эта торговля. Он самодур, а не делец.
18—19	Он старостой / Отец старостой
23—24	Купец любит не торговать ~ а застенок! / Купец-самодур любит начальствовать
38—39	сказал Лаптев ~ глядя на брата / засмеялся Лаптев, глядя с ненавистью на брата
43	обезличили меня! Я ваш! / обезличили меня, и я теперь в вашей власти. Я ваш!
Стр. 82.
2	у Юлии / Юлии
3	прошел в гостиную / в сильном замешательстве прошел в гостиную
10	стало жаль / стало стыдно и жаль
11	и та теплая / та теплая
24	стоял / считая себя виноватым, стоял
27	пошел за ними, чувствуя себя виноватым / пошел за ними и лег в изнеможении на диван, первый раз в жизни чувствуя себя серьезно несчастным, и ему хотелось умереть
28	Юлия уложила / А Юлия уложила
Стр. 83.
6	металась в постели / металась в постели, как отравленная

            

16	жалась к нему в страхе... / а она жалась к нему в страхе и бормотала: — Страшно жить!.. Сегодня на улице я видела слепого ребенка. Надо скопить двадцать-тридцать миллионов и помогать... спасать людей... Страшно, страшно!..
20	После: по комнатам. — Приходил после обеда Панауров и говорил с ним о госпоже Милан, а он не слушал и соглашался. — Она вам жаловалась, что я бросил ее, — говорил Панауров. — Но это вздор, мой милый. Я хочу только убедить ее, что моя новая должность несовместима со свободною любовью и что если увидят у меня в доме гражданскую супругу, то, пожалуй, попросят меня подать в отставку. И если мы будем жить в разных городах, то от этого нам обоим и детям не будет хуже. — Да, да, да... согласился Лаптев. — А любовь и все эти страстные чувства такому перестарку, как она, пора уже бросить. Глупо ведь. Что же касается, мой дорогой, финансовой стороны вопроса, то она превосходно решена вами. Она говорила, что вы обещали высылать ей ежемесячно по двести сорок рублей. Что ж? Это прекрасно. Дорогой друг, a мой новый адрес, надеюсь, вы уже сообщили в конторе? — спросил он вкрадчивым голосом. — Да, да, да...
22	душевная болезнь. / прогрессивный паралич. Лаптевыми овладела тревога и такое чувство, как будто всем им угрожала опасность погибнуть.
23	Лаптев / Алексей Федорович
39	тяжко / тяжело
Стр. 84.
19	Она взяла его под руку / Она, готовая заплакать от сострадания, взяла его под руку
29—30	сказала Юлия и вздохнула. / вздохнула Юлия. — Неужели вы еще не простили вашей дочери? Ведь ее не прощать нужно, а молиться за нее. Она была святая.
40—41	чувство жалости / чувство жалости к себе и к людям
43	После: детей. — Он по прежнему был гордецом, самохвалом, несмотря на слепоту и одиночество, и неоткуда было взяться раскаянию, так как он считал себя высшим, непогрешимым существом и уважал свое прошлое.
Стр. 85.
39	После: богу — о здравии благодетелей наших

Стр. 86.

              

16—17	серая полужизнь / серая полужизнь, состоящая из одной скуки
28—29	его не бывает вовсе / оно невозможно
31—32	спросил он, обернувшись к жене / обернулся он к жене
Стр. 88.
11—12	и хотел что-то сказать / и хотел что-то сказать в свое оправдание
Стр. 89.
6	это дело я ненавижу, / и судьба на одного меня взвалила это дело, которое, признаюсь, я ненавижу;
38—39	После: дыхание. — Люблю, люблю...
Стр. 90.
14—15	быть может, даже святая жизнь / святая жизнь
32—33	платье светлое кремового цвета / платье прохладного кремового цвета
Стр. 91.
10	Но ведь придется / Прожито с женой только три года, но ведь придется
31—34	и думал о том ~ в будущем? / и спрашивал себя: что, если Ярцев полюбит его жену?

СУПРУГА

Варианты сборника «Почин»

Стр. 92.

          

3	Евграфыч / Евграфович
Стр. 94.
7—8	Иванычем / Ивановичем
Стр. 97.
11	я тебе хочу сказать / я хочу тебе сказать
Стр. 98.
16	навязать / навязать мне
Стр. 99.
12	с недоумением / он с недоумением
15—16	лживого, пошлого, мелкого / лживого

БЕЛОЛОБЫЙ

Варианты журнала «Детское чтение»
и сборника «Сказки жизни и природы русских писателей»

Стр. 104.

 

23	«Пускай приучаются». / «Пусть приучаются».

АРИАДНА

Варианты белового автографа (БА)
и журнала «Русская мысль» (РМ)

Стр. 107.

                           

11	Но главное — о женщинах. / Главное — о женщинах.
Стр. 108.
17—18	мы идеалисты / мы [в большинстве] идеалисты (БА)
20	поэтизируем и боготворим / поэтизируем [любовь] и боготворим (БА)
33—34	что женщины лживы, мелочны / что женщины [мелочны] лживы, мелочны (БА)
41	доставляли / доставляют (БА)
Стр. 109.
23—24	в большую росу / в большую росу [по утрам] (БА)
25	за лугом / [а] за лугом (БА)
29	После: от солнца — и на лугу лязгают и сверкают косы (БА)
30—31	кричат соловьи и дергачи / кричат соловьи, дергачи, кукушки и прочие пернатые (БА)
32	в доме играют на рояле / из дома звуки рояля (БА)
32—33	одним словом, такая музыка / и всё это сливается в такую музыку
38	университета / курса (БА)
39—40	куда-нибудь выберут ~ влюблен / куда-нибудь выберут. Главным же образом дома удерживала меня любовь. Я был сильно влюблен
Стр. 110.
7	у меня / моя
7—8	которые беседуют ~ магнетизмом / беседующим с духами и лечащим баб магнетизмом
16	пухлыми пальцами / пухлыми [руками] пальцами (БА)
17	бывало / он бывало
19—20	Надо вам заметить / Надо вам сказать (БА)
24—25	года два-три / года [чет<ыре>] два-три (БА)
25	с богатой теткой, которая / где богатая тетка
26	После: в свет — и успела даже наделать долгов и поссориться с этой теткой.
27—28	редкое и красивое / редкое, красивое
29—30	гибкая, стройная / гибкая, как угорь, стройная (БА)
34	гордая. Она / гордая молодость. Описывать женскую красоту мудрено, вам придется поверить мне на слово. Ариадна (БА); гордая молодость. Она (РМ);

                      

36	Первые / так как я почувствовал в ней существо изумительное. Впоследствии она оказалась обыкновенной смертной, но первые (БА)
39	был какой-то широкий, изумительный замысел / был широкий, красивый замысел (БА)
42	После: жажду жизни. — Любовь облагораживала меня, поднимала от земли, и я чувствовал себя очень добрым и необыкновенно чистым, и настроение у меня было благоговейное. (БА)
Стр. 111.
8	После: свойства. — Так, она не понимала, что значит нельзя, и если бывало захочет чего-нибудь, то не слушает никаких рассуждений, а только глядит вам через плечо куда-то в пространство и напевает что-то вполголоса, точно не слышит. Уж если захотела, то подавай ей тотчас же, во что бы то ни стало. Препятствий для нее не существовало.
32	от восторга / от [волнения] восторга (БА)
38—39	быть тоже очарованною / быть очарованной (БА)
41—42	Но любить ~ так как была холодна / Но, к несчастью, для настоящей любви, той самой, какую я испытывал в ту пору, она была холодна (БА)
Стр. 112.
1	божественна / божественна, создана для поклонения (БА)
3—4	дана жизнь ~ и знатною / [нужна] дана жизнь, верила, что она необыкновенное существо и что, стало быть, ожидает ее незаурядное будущее. Она воображала себя не иначе, как очень богатой и знатной (БА)
19	После: ничтожный. — Он был плешив, болен чем-то и всё, бывало, смеялся каким-то идиотским смехом. (БА)
34—35	После: металлического соловья. — Знаете, теперь продают таких искусственных певчих птиц.
36	ей было досадно / чувствовала в себе фальшь и разлад (БА); ей было досадно на себя (РМ);
40—41	из любопытства, чтобы испытать себя / из любопытства, от скуки (БА)
Стр. 113.
2	Какой вы... чудак! / Какой вы рохля!
5	тем и кончилась бы / тем бы и кончилась (БА)
9—10	Михаил Иваныч / Михаил Иванович
12	тощенький, плешивый / тощенький (БА)
32	по две тысячи / две тысячи (БА)
36—37	После: от семенной жизни — было начато: [Познакомившись] (БА)

                    

42	тоже смеялись. / тоже смеялись. Помню, Ариадна даже чуть не задохнулась от смеха, когда он со смехом рассказывал нам о том, что у него уже дочь невеста. (БА)
Стр. 114.
6	конфект / конфект и закусок
16	чайку попить!» / чайку попить...» Или нежно погладит барашка и — «Хорошо бы тебя, каналью, зажарить!»
25	он сказал / он опять завел разговор на эту щекотливую тему
26—27	нравитесь. Удивляюсь ~ зеваете. / нравитесь, сказал он. — Удивляюсь вам, что вы зеваете.
38	После: сам по себе. — Ариадна говорила мне про него: — Если бы вы знали, какая ужасная женщина его жена! Жена и мать выжимают из него последние соки. Вот вы живете под крылышком отца и никогда не бывали в таком положении. Бедный Лубков! — вздыхала она. — Бедный Лубочек! Он рассказывает о своих несчастиях со смехом, а мне его так жаль!
Стр. 115.
3	мужчина хоть куда / мужчина первый сорт
11—12	прости господи, размазня / простокваша
20	он не похож на вас, он мужчина... / он мужчина. Да, мужчина, а вы рохля. (БА)
22	Однажды за ужином / [За ужином] (БА)
38	Я советовал / Зная, что у нее нет ни гроша, я советовал (БА)
43	очень дешево и что он тоже / очень дешево и что если ему удастся занять где-нибудь или выпросить у дяди, то он тоже (БА)
Стр. 116.
1	После: от семейной жизни. — [Чувствуя, что любовь моя смешна, и что я сам смешон] (БА)
7	После: и т. п. — Я недурно пел и играл на рояли, но теперь эти мои козыри потеряли свою силу, меня уже не слушали; каждую ночь мне снились рассказы про жену и кредиторов, снилась широкая тесьма от pince-nez, и с ужасом я видел, как мое сокровище, моя Ариадна удалялась от меня куда-то в пропасть.
18	бога ради / бога ради, [что] (БА)
21	я посвящаю / что я посвящаю
24—25	но с кем? Господин Лубков тоже собирается / но с кем? На какие средства? Господин Лубков обещает ей в письме достать для нее денег, но, извините, порядочная девушка

            

	не может согласиться на это... И он тоже собирается (БА)
27—28	пишет Ариадне «ты». Извините, но это странно! / пишет Ариадне «ты»... (БА)
38—43	Князь обожает ее ~ каждый день. / Князь обожает ее, и, — впрочем, вы не верите в это В БА вместо: впрочем, вы не верите в это — клянусь вам1, — не дальше, как в среду на прошлой неделе его дед Иларион, — дух его мы вызвали, — положительно, как дважды два, подтверждал В БА вместо: положительно, как дважды два, подтверждал — настойчиво утверждал.2, что Ариадна будет его женой... И вдруг... О, боже мой... Я не перенесу этого... Извините...
Стр. 117.
3—4	потом рыдал в риге ~ не простившись. / потом рыдал в риге и кучер пристыдил меня. Я взял у отца денег и уехал на Кавказ с чувством трехугольного камня в груди и довольный, что уезжаю внезапно, не простившись...
6—16	но неужели всё это ~ уже не просто / но всё это не так просто в наше время, и не могу же я, согласитесь, я, культурный человек, одаренный сложною духовною организацией, объяснять свое сильное влечение к женщине только тем, что формы тела у нее иные, чем у меня. Грязная, животная любовь не согласна с моим человеческим достоинством и невыносима для моего чувства. Мне хочется думать, что боровшийся с природой человеческий гений боролся и с ней, как с врагом, и победил ее, опутав целою сетью иллюзий братства и любви; и для меня уже это не просто (РМ)
8	сложною духовною организацией / сложной духовной организацией, [свое сильн<ое>] (БА)
10—11	чем у меня? ~ Мне хочется / чем у меня. Грязная, животная любовь не согласна с моим человеческим достоинством и невыносима для [меня] моего чувства. Мне хочется (БА)
12—13	и с физической любовью / и с ней
13—14	и что если он и не победил ее ~ сетью / и [что он] победил ее [возвысив до себя, облагородив и] опутав [ее] целою сетью (БА)
17	и каждое / когда каждое
19—24	В самом деле ~ в наше время / Отвращение к животному инстинкту, которое воспитывалось веками в сотнях поколений,

                   

	унаследовано мною с кровью и составляет часть моего существа, и если я теперь поэтизирую любовь, то это так же естественно и необходимо
25—26	Мне кажется, так мыслит / Вероятно, [так же, как я] подобно мне мыслит (БА); Вероятно, подобно мне мыслит (РМ)
29	говорят, что оно / говорят, что [с него начинает<ся>] оно (БА)
30	многих помешательств / и многих помешательств
31	мы предполагаем в тех / мы [иногда бываем смешны, так как] предполагаем в тех (БА)
32	ну, а это / а это
34—35	Но уж лучше, по-моему, пусть будет так, то есть лучше страдать / Но уж лучше, по-моему, страдать
Стр. 118.
8	спутницы не было / спутницы не было и что деньги на дорогу взяла она не у тетки (БА)
Стр. 119.
3	жесткие груши / черствые груши
7—8	и когда мне непременно ~ то мне становилось / то мне непременно встречались русские, обманутые так же, как я, и мне становилось (БА)
10	пароходы / пароходы [изд] (БА)
19	во всяком / на всяком (БА)
19	После: курорте — парк, где прозябает тропическая и оранжерейная флора, не ароматная, не красивая, жесткая, и лишь одиночками там и сям стоят старые грустные платаны, или буки, уцелевшие с того времени, когда еще не было здесь этих глупых, развратных казарм.
20	После: пальм — и геометрически строгие линии аллей и кругов
21	на аллеях / на них
27	как вяло и слабо / как вяло и слабо [работает у них воо<бражение>] (БА)
28	После: и желания. — В самом деле, нет людей более ограниченных в своих желаниях и в праве свободного выбора, как все эти горбоносые банкиры, принцы, контессы и бароны и наши русские von Jaschtschikoff и de Prianikoff, которые послушно, как школьники, гуляют по песочку и могут питаться, развлекаться и наслаждаться природой не иначе, как только по прейскуранту содержателей отелей, бывших лакеев, обкрадывавших когда-то своих господ.

                

30	После: в отелях — или из ненависти к пошлым В РМ — пышным.1 паркам и белым манишкам лакеев (БА)
37	за нею шел Лубков, одетый во всё новое / [за ней] за нею шел Лубков, одетый [франтом] во всё новое (БА)
Стр. 120.
10—11	У нас есть много знакомых, мой милый, мой хороший! / У нас очень много знакомых, дуся.
13	После: шляпу — эта у вас какая-то странная...
16	Потом мы пошли в ресторан. / [Мы пош <ли>] Потом мы пошли в ресторан. [и она <? >] Ариадна (БА)
28	После: по происхождению — как светская, избалованная барышня, не знающая счета деньгам. И почтенное семейство было очаровано ею В РМ фразы: И почтенное семейство было очаровано ею. — нет.2.
39	После: ужасны. — Если бы я встретила когда-нибудь его мать и жену, я бы им показала! О, я бы их отчитала! В РМ слов: я бы им показала — нет.3
Стр. 121.
22—23	После: над кредиторами. — Вообще же за границей он был немножко задумчив и угнетен какой-то заботой. — Плохо мне спится здесь за границей, — говаривал он. — Черт бы побрал эти семейные дела. Дядя сообщил жене и матери мой адрес, и обе они бомбардируют меня телеграммами и письмами.
32	подавали café complet. / подавали кофе, но не просто по стакану кофе, a café complet, т. е. с молоком, маслом, булками, подковками;
40—41	завтраку. Я тосковал перед картинами / завтраку. Любить искусство нельзя с полным желудком, и если бы я был художником, то презирал бы тех, кто ест за табльдотом. Впоследствии, когда я, серьезно заинтересовавшись искусством, стал читать и посещать галереи, я уже не обедал, а питался только редиской и хлебом и чувствовал себя легко и свободно, как на крыльях, а с Лубковым и Ариадной я тосковал перед картинами
Стр. 122.
4—5	гипнотизировали нас / загипнотизировали нас (РМ)
9	благодаря нашей сытости / [быть может] благодаря нашей сытости (БА)
12	После: не поссорились. — Нет, повторяю, путешественники не должны есть.

                         

16	когда есть прошлое / если есть прошлое (БА)
Стр. 123.
1	в тайне от жены / в тайне
6	недоеденная булка / недоеденные булки (БА)
24—25	казались мне почему-то беременными / казались мне беременными
32	После: язык. — Целый рой вопросов, надоедных, как мухи, на которые отвечаешь тоже вопросами, неотвязчиво кружился в моем мозгу.
34—35	в связи ~ пошляком? / в незаконной связи с таким заурядным, неинтересным человеком?
39	После: до одурения. — И в то же время, вспоминая про свои последние поездки, я говорил себе: «Эка тебя носит! Эка тебя носит!»
Стр. 124.
8	и даже страхом / и страхом (БА)
12—16	Приятно, надевши полушубок ~ бане... / Что за наслаждение, надевши полушубок и валенки, в ясный морозный день делать что-нибудь в саду или на дворе, потом читать у себя в жарко натопленной комнате, или сидеть в кабинете отца перед камином, или мыться в своей деревенской бане...
17	жутко / жутко бывает
19	После: уютнее, — чем поэтичнее воет ветер в трубах
23—24	После: хоть пропадай. — Я воображал Ариадну в объятиях Лубкова, и вопросы, всё одни и те же, на которые я отвечал себе каждый день всё одно и то же, толкались в моем мозгу, быстро сменяя друг друга, — и как я страдал, если б вы знали!
30	не менее моего / не меньше моего (БА)
31—32	для князя было / для князя было [величайшим наслаждением] (БА)
38—39	Слова: печальным — нет. (БА)
43	не скучно? / не скучно? А?
Стр. 125.
32	Но не будем говорить / Но, дуся моя, не будем говорить
39	После: спасением — так как продолжать жить в долг было уже невозможно
41	воспоминания / воспоминание
43	вызывали в ней / вызывало в ней
Стр. 126.
25	кое-что / еще кое-что (БА)

Стр. 127.

          

7—8	После: менялись — и что ни слово, что ни улыбка, то тонкая политика
31	чтобы только добыть денег / чтобы таким образом добыть денег
33—34	необыкновенного мнения / преувеличенного мнения
Стр. 128.
3	Часто, глядя / Я страдал. Часто, глядя
3—4	спит или ест ~ выражение / спит или ест (БА)
7—8	Да и была ли она умна? / И в этом обжорстве, в лукавстве, в желании постоянно нравиться, я видел — простите опять за ученое слово — печальное явление атавизма. Передо мной была лукавая раба, ведущая подпольную борьбу со своим притеснителем мужчиной, это была женщина каменного периода или свайных построек. И в умственном отношении тоже это была настоящая дикарка. Она была умна, очень хитра, находчива, но не развита. Спорить с ней было невозможно, потому что логически мыслить она не умела. Ее ум был блестящим, поскольку он был хитростью, в тех же случаях, когда она не хитрила, приходилось изумляться ее невежеству и дикости.
14	После: человеком. — Хитрость, эта основная сила ее, выручала ее всюду и никогда не изменяла ей. Затем, и жестока была Ариадна, как дикарка. (РМ)
18	После: оправдывали. — Назначайте женщин судьями и присяжными, и оправдательных приговоров не будет вовсе. Благодаря нашим знакомствам, мне приходилось встречаться со многими женщинами, русскими и иностранками, я присматривался к ним от нечего делать, изучал их и в конце концов убедился, что все они, как капли воды, похожи на мою Ариадну. В каждом взгляде, в жесте, в каждом слове, в каждом бантике и челке на лбу я чувствовал лукавство, умственное убожество, чувственность, жестокость... Насколько мужчины-европейцы утешали и восхищали меня своею культурностью, настолько женщины оскорбляли своим резким консерватизмом, своею отсталостью и ясно выраженным стремлением назад, в область мрака. В них я чуял серьезного врага, я возмущался, и бывали минуты, когда мне казалось, что если бы с Марса свалилась глыба и погребла под собой весь этот прекрасный пол, то это было бы актом величайшей справедливости.
31	напевала «Addio, bella Napoli» / напевала «Funiculi» или «Addio, bella Napoli»

                  

35	этой нашей жизни / нашей жизни
Стр. 130.
3	что, пожалуй / что, [она] пожалуй (БА)
12	в деревню! / в деревню, к своим бычкам и уткам.
19	но, как бы ни было / но, рассуждая по-человечности (БА)
20	После: жениться. — Принцип прежде всего...
33	женщина мало-помалу исчезает / [так что] женщина [исчезла, опять у нас господств] мало-помалу исчезает (БА)
34	самка / самка [так что мужчина] (БА)
37	мужчину / мужчину и [во всяком с <?>] (БА)
40	После: обо всех женщинах? — С полною искренностью я заметил ему, что во всех тех слоях русского общества, которые доступны моему наблюдению, мне приходится встречать немало женщин образованных, вполне интеллигентных, великодушных, проникнутых благородными стремлениями, женщин, которые мыслят и работают нисколько не хуже мужчин. (РМ)
Стр. 130—131.
39—5	Я спросил ~ было невозможно. / Чтобы показать ему, как он неправ, я заговорил о стремлении женщин к образованию и равноправию. (БА)
Стр. 131.
6	После: перебил он. — Учиться в институте трем языкам и алгебре и потом, вступая в жизнь, не знать, что делать с этими языками и алгеброй... какое это образование? К тому же они хитры, страшно хитры, и я не верю в это стремление к образованию. Тут желание нравиться и больше ничего. Впрочем, не буду спорить, есть между ними образованные, как есть образованные скворцы и попугаи; между ними, согласен, не трудно найти искусную фельдшерицу или пианистку, но найдите мне справедливую, не жестокую, логически рассуждающую женщину!.. Что же касается равноправия полов, то это, извините, одно только недоразумение.
13	Ужасно хитрые, страшно хитрые! / Ужасно хитрые.
15	к стенке / к стенке [1—2 слова зачеркн. нрзб.] (БА)
23	После: вместе. — Воспитание должно быть главным образом философское. Фразы: Надо воспитывать женщину ~ всегда права. — нет. (БА)
27	что мужчина прежде всего / что на этом свете главное бог, как начало любви и справедливости, и что мужчина прежде всего (БА)

       

29	обобщать / обобщать [требуйте от нее серьезного отношения к наукам и искусствам] (БА)
31—40	Текста: вообще культурным задачам ~ и ничего с ней не делается — нет. (БА)
40	После: не делается. — Она В РМ — Женщина1 должна одеваться, как мужчина, и стыдиться наготы, как мужчина. Губную помаду, пудру, папильотки, всю эту мерзость, конечно, за борт.
41	Затем должно быть полнейшее / Затем полнейшее (БА)
Стр. 132.
22—23	поблагодарила / поблагодарила [и поблагодарила] (БА)
31	с ее братом / с [брат<ом>] ее братом (БА)

УБИЙСТВО

Варианты журнала «Русская мысль»

Стр. 135.

                     

11	Буфетчик Сергей Никанорыч / Сергей Никанорыч
41—42	об леригии / об религии
Стр. 136.
26—27	брезжит огонек / брезжил огонек
Стр. 137.
38	Кузьме Николаеву Жукову / Кузьме Николаевичу Жукову
39	книгы / книги
Стр. 138.
7	к леригии / к религии
14	маменька благословили / маменька благословила
Стр. 140.
10	на сковородке / на сковороде
Стр. 142—143.
41—1	и, как бешеные, носились по дороге / и, задрав хвосты, бешено носились по дороге
Стр. 143.
21—22	и бешено, задрав хвосты, носились по дороге / и бешено носились по дороге
Стр. 144.
11	придававшими его лицу / придававшими лицу
Стр. 145.
16	После: Покайтесь!» — Или же он учил, что надо жить обыкновенно, как все. Всё это казалось Якову пустяками.
17	Яков видел / он видел

                  

24	После: быть богатым. — Если послушаться и начать брать с проезжих дешево и вести дело в убыток, то уж это будет не торговля, а беспорядок и глупость. А учение Матвея о том, что надо жить обыкновенно, как все, он не понимал вовсе.
26—27	раскрывал книгу / раскрывал служебную книгу
31	выходил из себя и кричал / выходил из себя, ненавидел брата и кричал
41	он спал теперь нехорошо / он теперь спал нехорошо
Стр. 147.
12	После: не дождаться! — Аглая презирала Матвея за его легкомыслие в делах веры и за развратную жизнь, своего же родного брата Якова любила и боялась. Когда она бранила и унижала Матвея, то у нее было такое чувство, как будто она этим самым защищала Якова и его веру. Она могла кричать долго, до хрипоты, до изнеможения, и противоречить ей или перекричать ее было невозможно, и она продолжала кричать даже, когда все уходили со двора и оставляли ее одну.
27	После: вздыхал — и, казалось, даже телом ощущал порядок и важность того, что он делал
39	изумился Матвей / изумлялся Матвей
Стр. 148.
19—20	Братец, — говорил Матвей, — я человек больной / Что же оно такое? — забормотал Матвей в сильном смущении. — Что же оно такое? Братец, — сказал он умоляющим голосом, — я человек больной
23—25	Ему очень хотелось развязаться ~ да и во всем роду / Ему очень хотелось, чтобы Матвей ушел, но дать денег он не мог, так как все деньги были при деле, и во всем роду
30—31	Когда, наконец, Матвей ушел / Дождавшись, наконец, что Матвей ушел
34	После: голос. — Что он читал, что Аглая пела и что лампадки горели — всего этого ему было уже мало и хотелось еще чего-то, но чего именно, понять он не мог.
36—37	днем же это его пугало ~ казаться / днем же не знал, чем объяснить; это его пугало и начинало казаться ему
Стр. 149.
27—28	старается взять больше / старается взять больше, этого требуют правила торговли
Стр. 150.
5	изнутри / извнутри

                  

27—28	показалась ему такою дикою / показалась ему дикою
29	сообразил / вспомнил
33—34	Слов: и вернулся в комнату — нет.
Стр. 151.
41	После: поклонами. — Он во всем обвинял теперь только одного Матвея; но ему казалось, что брат смутил его не словами, а тем, что, мешая ему молиться, нарушал благоговение и, таким образом, делал его молитву неугодною богу.
Стр. 152.
15—17	молиться как-нибудь иначе ~ не нужно... / молиться как-то иначе; а может быть, всё это только смущает бес и ничего этого не нужно...
21	пошел в комнаты / пошел в комнаты, чтобы выгнать брата из дому
Стр. 153.
9—11	Вон из моего дома сию минуту ~ и его голос / Вон из моего дома сию же минуту! — крикнул Яков; ему были противны и его морщинистое лицо, и голос
Стр. 154.
8—9	буфетчик Сергей Никанорыч / Сергей Никанорыч
32	Слов: догнав Сергея Никанорыча — нет.
Стр. 155.
1	После фразы: и дорога опять побелела. — знак главы: VI.
1—5	Но вот почти около самой станции ~ Я согласен. / В десятом часу, когда было уже совсем темно, послышались шаги; кто-то быстро вошел во двор и, походив около дома, постучался в окно: тук-тук-тук... Яков, сидевший в сенях и ждавший каждую минуту, что со станции придут жандарм и рабочие, похолодел. — Кто там, — крикнул он громко, не своим голосом. — Я... Не беспокойтесь, Яков Иваныч. — Это был Сергей Никанорыч. — Вы давеча обещали, — проговорил он тихо, не решаясь войти в сени, и слышно было, как у него дрожало дыхание и стучали зубы, — вы обещали одолжить... Так вот, я, того... Вы принесите, а я подожду там... за двором. — Проговорил это и ушел. Значит, об убийстве еще не знали на станции.
6	Знака главы: VI — нет.
7—9	Деньги Якова Иваныча лежали ~ немного / Деньги Якова Иваныча частью лежали в городском банке, частью были розданы под вторые закладные, а дома у себя он держал немного

              

11—12	успел разглядеть Матвея, который лежал / успел разглядеть, что Матвей лежал
Стр. 156.
4	После: Что ждать? — Вы, Яков Иваныч, свезите его в Лимаровский лес... Оставьте там на дороге, а потом скажете, что он ушел в Веденяпино... Подумают на прохожих... Право...
7—10	Фразы: Он решил, что свезет его ~ убили прохожие. — нет.
24	сказал он / спросил он
35—36	Допрашивали прежде всего Якова / Допрашивали первого Якова
Стр. 157.
8	толпились мужики / стояли мужики
9	и казалось, все были рады / и Аглая кричала громким, визгливым голосом почти всю дорогу, то бранясь, то причитывая, как по покойнике. И в деревнях, через которые они проходили, народ тоже говорил: «Богомолова ведут!» — и казалось, что все были рады
10—12	Жандарм на допросе показал ~ и что у Матвея / Жандарм на допросе высказал предположение, что Яков убил Матвея, чтобы не делиться с ним, и удостоверил, что у Матвея
14—15	И Дашутку спрашивали ~ тетка Аглая / Дашутка показала, что дядя Матвей и тетка Аглая
41	Через одиннадцать месяцев / Через восемь месяцев
Стр. 159.
26—27	Тоска по родине ~ с тех самых пор / Он не переставал чувствовать тоску по родине. Началась она у него с тех самых пор

АННА НА ШЕЕ

Варианты газеты «Русские ведомости»

Стр. 161.

      

2	Знака главы: I — нет.
13	затеял / придумал
23—25	шептал ей что-то, обдавая ее ~ дул в ухо / шептал ей что-то, дул в ухо
Стр. 162.
4	довольно полный, пухлый, очень сытый / довольно полный
9	переходило в жирные, дрожащие, как желе, щеки / переходило в щеки

Стр. 163.

                   

42	брюнет, похожий лицом на армянина / брюнет, очень сытый
Стр. 164.
16—22	Заметив, что на нее смотрит Артынов ~ было весело / Она заметила, что на нее смотрит Артынов, и заговорила громко по-французски с знакомой дамой, и оттого, что слышалась музыка и луна отражалась в пруде, и оттого, что на нее смотрел Артынов и всем было весело
24—27	напевала польку ~ и вернулась / она напевала вальс, звуки которого посылал ей вдогонку военный оркестр, игравший где-то там за деревьями, и вернулась
32—34	уходил на службу ~ модный журнал / уходил на службу, Аня ложилась на кушетку и читала романы или рассматривала модные журналы
38—40	Слов: и что выше всего на свете он ставит религию и нравственность — нет.
Стр. 165.
1	муж отдыхал и громко храпел / муж ложился отдыхать
3—5	осуждали ее за то ~ скучного человека / говорили о том, что она вышла из-за денег, за нелюбимого
6—9	стесняли, оскорбляли их ~ обедать без нее / стесняли их, но любили они ее по-прежнему и всё еще не могли обедать без нее
9—11	Она садилась ~ пахло свечкой. / Она садилась с ними и ела щи, пшенную кашу и картофель, жаренный на сале.
12—14	наливал из графинчика ~ третью / наливал из графинчика рюмку и выпивал быстро, с жадностью, потом другую, потом третью
23	слабость, доброта / слабость и доброта
24—35	После обеда обыкновенно он наряжался ~ инструмент! / После обеда он, бледный, с порезанным от бритья подбородком, вытягивая тощую шею, долго стоял перед зеркалом и прихорашивался, причесываясь и накручивая свои черные усы, потом надевал перчатки, цилиндр и уходил на частные уроки, а если был праздник, то оставался дома и писал красками или играл на фисгармонии.
Стр. 166.
2	тотчас уже / тотчас же
23—26	Текста: Аня кланялась ~ последнюю дурочку. — нет.
26—30	Выходила она за него ~ трепетала его. / А денег у Ани было так же мало, как до замужества. Брать тайно или просить она не могла, так как боялась мужа.
31	она носит / она носила

                           

32	Когда-то в детстве / Еще в детстве
36	и которую / и которой
39	и теперь вот, наконец / в, наконец,
42—43	страшного громадного белою медведя / страшного кома
Стр. 167.
1—4	таких, как ее отец ~ ужас / как ее отец, и она боялась сказать что-нибудь против, и натянуто улыбалась
6	у него / у ее мужа
7—8	но какое это было страдание / но что это был за ужас
29—30	Фразы: И часто он отпирал ее комод ~ вещи целы. — нет.
31	Знака главы: II — нет.
40—41	Слова: Понимаешь? — нет.
Стр. 168.
1—6	Она взяла ~ как куклу / Но, заказывая бальное платье, она советовалась не с чиновницами, а с отцом и со своею матерью, которую видела, когда закрывала глаза. Ее покойная мать сама одевалась всегда по последней моде, и Аню тоже одевала изящно, как дорогую куклу
8	прослужила в гувернантках / прослужила в гувернантках у графов NN
10	Слов: мыть в бензине перчатки, брать напрокат bijoux — нет.
12—13	принимать красивые позы ~ загадочно. / и становиться в красивые позы...
21	Вот ты у меня какая... вот ты какая! Анюта! / Вот ты у меня какая... Анюта!
25	Фразы: Рада бога! — нет.
27—31	Текста: Вот и дворянское собрание ~ солдатами. — нет.
31	После: Аня — в дворянском собрании
Стр. 169.
2—4	что близость старого мужа нисколько не унижает ее ~ таинственности / что близость старого мужа кладет на нее печать пикантной таинственности
5—6	В большое зале ~ танцы. / В большой зале уже начались танцы.
8—14	подумала ~ красивых и безобразных / и сразу отличила в толпе знакомых офицеров, учителей, адвокатов, его сиятельство, Артынова и дам высшего общества, разодетых и сильно декольтированных
19—20	точно из под земли вырос и пригласил на вальс / подошел и пригласил ее на вальс
20—21	и ей уж казалось, будто / чувствуя себя так, как будто
23	танцевала страстно, с увлечением / танцевала с увлечением

                        

26—27	ни о ком и ни о чем / ни о ком
27—29	Она имела успех ~ хотела пить. / Она имела успех у мужчин и понимала это, задыхалась от волнения, махала на себя веером и хотела пить.
34	и никогда еще я так не жалел / и я жалею
40—41	и мельком, через плечо ~ видела / и, глядя через плечо своего кавалера, мельком видела
Стр. 170.
2—5	он важно и тяжело, словно туша в мундире ~ а она порхала около / он важно ходил, поводил плечами и грудью, притопывал ногами с таким видом, как будто ему страшно не хотелось танцевать, а она порхала около него
10	Но мало-помалу / Но вот и
12—15	вошел в азарт ~ ей казалось / и войдя в азарт, двигался легко и молодо, а она только поводила плечами и глядела лукаво, и в это время ей казалось
17—18	расступилась / расступилась перед ней
19—23	Это шел к ней ~ хорошеньких женщин. / Это шел к ней его сиятельство с двумя звездами, глядя прямо на нее и улыбаясь.
24	начал он / говорил он
Стр. 171.
7—8	что ее улыбки и взгляды ~ удовольствия / что ее улыбки и взгляды должны доставлять этим людям большое удовольствие
18—20	что он скажет ~ (ей уже было стыдно ~ отец) / что он скажет что-нибудь
21—22	важно отошел, не сказав ни слова / важно отошел
22—29	она видела, как он шел ~ воспоминание! / она видела его идущим в паре в grand rond, и в этот раз он уже пошатывался...
41	Фразы: Было очень, очень весело! — нет.
Стр. 172.
2	Радостная, пьяная / Радостная, довольная, пьяная
9—13	Он, глядя на нее слащаво ~ произошла так скоро / Когда он уехал, поцеловав ей ручку и попросив позволения бывать еще, она стояла посреди гостиной изумленная, очарованная, как бы не веря, что перемена в ее жизни произошла так скоро
16	Слов: холопски-почтительным — нет.
29—30	посылала ему счета / присылала счета
Стр. 173.
15	с пристяжной на отлете / с пристяжкой в отлете

ДОМ С МЕЗОНИНОМ

Варианты журнала «Русская мысль»

Стр. 174.

       

4	тому назад, когда я жил / назад; тогда я жил
16	десять больших окон / десять окон
Стр. 182.
36—37	управляла им строго / управляла им деспотически
Стр. 186.
6	как дрожат / как дрожат теперь
6	После: Пелагея. — Ведь закаляют же цыгане своих детей так, что те почти до пятнадцати лет ходят нагишом и зиму и лето.

МОЯ ЖИЗНЬ

Варианты гранок (Г), журнала «Нива» (Н),
журнального оттиска (От)
и сборника «„Мужики“. „Моя жизнь“» (Сб.1—7)

Стр. 193.

               

20—21	Небогатые же / Небогатые (Н)
41	этот труд есть / он есть (Н)
Стр. 194.
8—9	окончили в университете / кончили в университете
33—34	и во всяком случае / Во всяком случае (Н; Сб.1—3); во всяком случае (Сб.4—7)
Стр. 196.
26	жизнь с проголодью / жизнь с ее проголодью
Стр. 197.
9—10	По всей вероятности ~ не знал никогда. / Настоящего умственного труда я не знал никогда. (Н)
Стр. 198.
22—23	и где вместо пола ~ а кухня / и — вместо пола — три громадные ступени вроде банных полок. А кухня (Н)
Стр. 199.
42—43	Что с тобою будет? — спрашивала она / Что с тобой будет? Мисаил, что с тобой будет? — спрашивала она (Н)
Стр. 200.
5—12	Ну, если не поладил с начальником ~ и я сдался. / Ну, если не поладил с управляющим, ищи себе другое место. Я сейчас говорила с Анютой Благово, она обещала похлопотать

                        

	за тебя... говорит, что тебя примут на железную дорогу... Бога ради... — Я сдался. (Н).
35—36	как мать, неприятно шепелявили / как и мать, шепелявили (Н)
39—42	читали, пели. Они были очень серьезны ~ бухгалтерией. / Читали, пели, и всё это грубовато, без веселости, с деловым видом... (Н)
Стр. 202.
42—48	Они советовались о чем-то / Они советовались (Н)
Стр. 203.
2—5	пристально глядя в лицо ~ то вы можете передать / пристально глядя, и потянула из моих рук тетрадь, — в самом деле, если это отвлекает вас от серьезных занятий, то вы можете передать (Н)
36	После: Да. — Я сел неудобно, на chaise-longue, и боялся пошевельнуться, чтобы не покачнуться. (Н)
Стр. 204.
14—15	точно фарфоровый, игрушечный ямщик / точно фарфоровый, он походил на игрушечного ямщика (Н)
Стр. 205.
5	таким красивым и теплым! / красивым и теплым. (Н)
8	и порой даже гадки / и порой гадки (Н)
19—20	После: загадкой. — И я не понимал всего того, что у нас называлось общественной деятельностью, самоуправлением и проч. (Н)
20—31	Текста: И как жили эти люди ~ пили нездоровую воду. — нет. (Н)
Стр. 206.
5	и даже позволяла угощать себя / и даже пила магарыч (Н)
7—10	Слов: во время набора брали и врачи ~ разряду — нет. (Н)
11	с подчиненных причтов / с подчиненных им причтов (Н)
37	нехорошо бранилась / отвратительно бранилась (Н)
Стр. 207.
5	с поджатыми хвостами / ходивших с поджатыми хвостами (Н)
27—29	чтобы не думать о том ~ не хотеть есть / чтобы не думать о своих нуждах, не хотеть есть (Н)
38—42	При моем большом росте ~ я отлично понимал / Быть может, оттого, что мой большой рост и крепкое сложение требовали много еды, а приходилось мне есть вообще мало, главным чувством моим в течение дня был голод, и я отлично понимал (Н)

Стр. 208.

               

13	Слов: мало-помалу — нет. (Н)
16	Походив, по крайней мере с два часа, я заметил / Я заметил (Н)
Стр. 209.
24	После: говорил? — Да ты постой, где же ты будешь жить? Вот что, — решил он тотчас же, — мы будем жить тут вдвоем, a столоваться ты будешь у моей матери. Она скряга, но дорого с тебя не возьмет. Да, брат, как видишь, служу! Есть, пить надо! (Н)
37—41	Потом он повел меня обедать ~ не возьмет. / Потом он повел меня обедать. (Н)
Стр. 210.
9—10	спросила она ~ показалось / спросила она таким голосом, что мне показалось (Н)
18—19	и даже как будто чувствовался / и даже чувствовался (Н)
19—21	Жизнь в ней едва теплилась ~ барыня-помещица / Жизнь в ней едва теплилась, и она точно спала и во сне видела, что она барыня-помещица (Н)
23—24	и когда эти жалкие остатки ~ на мгновение / и когда эти остатки жизни вспыхивали на мгновение (Н)
31—32	будем жить тут ~ в имении / будем жить близко, на станции (Н)
34—39	Еще недавно ~ стала неузнаваемою. / Еще недавно, лет десять назад, Чепраковы жили богато, но после смерти своего мужа, генерала, Елена Никифоровна стала ссориться с соседями, судиться, недоплачивать приказчикам и рабочим; пошли слухи, будто по ночам она ходит в белом и к ней с кладбища летает змей; деревенские уже не соглашались работать у нее ни за какие деньги, а пришлых она не нанимала, боясь, как бы они ее не ограбили, и земля так и оставалась пустой и даже в аренду ее никто не брал, так как генеральша просила дорого, а давали ей, по ее мнению, очень мало. В последнее время Чепраковы всё еще с кем-то судились и имели уже вид совсем обедневших помещиков, и держали только одного работника и кухарку. (Н)
40	был старый сад / начинался старый сад (Н)
Стр. 211—212.
43—2	это была у нее такая привычка ~ не по себе / это была у нее болезнь, и в ее присутствии мне всякий раз становилось не по себе, точно я верил в змея, летавшего к ней по ночам с кладбища (Н)

Стр. 212.

                             

20	ближе / поближе (Н)
41	У него уже была / У него была уже (Н)
Стр. 213.
22	В ее голосе / В голосе ее (Н)
Стр. 214.
7	меня тяготила / меня томила (Н)
8	вялый, голодный / больной, голодный (Н)
33	смазчик-с / смазчик
Стр. 215.
2—3	обозвал приказчика / обозвал своего приказчика (Н)
Стр. 216.
14—15	В первое время ~ вновь родился. / Всё было для меня ново, точно я вновь родился. (Н)
Стр. 217.
1	вслед / вослед
30—31	которая всегда предчувствовала ~ вообще / которая боялась всех снов вообще (Н)
Стр. 218.
22—23	с почтением / с почтением, точно к монаху (Н)
24—25	Их только неприятно шокировало / Им было только неприятно (Н)
34—35	какое-нибудь ничтожество / какого-нибудь заведомого прохвоста (Н)
Стр. 220.
22—26	нужно, чтобы сильные ~ и сильные и слабые / нужно, чтоб сильные и слабые (Н)
43	то какого вам нужно еще прогресса / то какого вам прогресса еще нужно (Н)
Стр. 221.
8—11	возить, защищать вас от врагов ~ для человека / возить, то это прогресс, единственно возможный и нужный для человека (Н); возить, защищать вас от врагов, то в жизни, которая вся построена на рабстве, это прогресс, единственно возможный и нужный для человека (От)
32—33	надо думать о том великом иксе / а о том великом иксе (Н)
Стр. 222.
8—11	Фразы: И в самый разгар ~ беззащитным. — нет. (Н)
10	меньшинство / сильное меньшинство (От)
13—19	потому что искусство порабощения ~ можно было взвалить / <начало текста повреждено> <искусст>во <пор>абощения тоже постепенно культивируется <текст поврежден>

                           

	придаем <повреждено> <ут>онченные формы и в каждом отдельном случае умеем находить для него оправдание. У нас идеи идеями, но если бы можно было теперь, в конце XIX века, взвалить (От)
14—25	Слов: потому что искусство порабощения ~ угрожать серьезная опасность — нет. (Н)
Стр. 223.
24—25	и вот уже восьмой час, а ее нет. / и вот прошло уже три часа, как ее нет! (Н)
26	Слов: она уже менее почтительна — нет. (Н)
35	Бедная, несчастная твоя головушка! / Пропала твоя головушка! (Н)
Стр. 224.
3—4	по лицу и по рукам / по лицу и рукам (Н)
15—18	а Редька был обязан платить ребятам ~ вздыхал / но Редька обязан был платить нам поденно. Ребята едва не били его, обзывали жуликом, кровопийцей, а он вздыхал (Н)
32—33	просто в отчаяние / в отчаяние (Н)
41	по семь копеек / по семи копеек (Н)
Стр. 225.
11—29	Текста: В лавках нам, рабочим, сбывали ~ без шапок. — нет. (Н)
14	не давали им взяток / не могли давать им взяток (От)
16—17	обращаться с нами, как с животными, и кричать грубо и нагло / кричать на нас (От)
Стр. 227.
35—36	Например, давайте сходим к ней ~ Хотите? / Например, завтра? Завтра вечером я буду у нее. Хотите? (Н)
42—43	и встретила, как старого знакомого / и встретила так, будто мы с ней были старые знакомые (Н)
Стр. 228.
14	в этом городе / в этом скучнейшем городе (Н)
Стр. 229.
2	После: прихоть! — Никаких привилегий не должно быть. (Н)
6	Фразы: Никаких привилегий не должно быть. — нет. (Н)
38	как между хорошей культурной розой / как между розой (Н)
Стр. 230.
12—13	это новая литература выдумала. Их нет у нас / это новая литература выдумала. Она выдумала еще и многое другое, например, хоть интеллигентных тружеников в деревне (Н)
16—22	говорил доктор громко, ~ не начиналась. / говорил доктор громко, стоя, — и никаких интеллигентных тружеников

                        

	в деревне у нас нет, а есть Неуважай-Корыта в пиджаках и черных сюртуках, делающие в слове еще четыре ошибки. Культурная жизнь, если желаете знать, у нас еще не начиналась. (Н)
24—27	но ведь всё это мелко ~ что-нибудь серьезное? / всё это мелко, мизерабельно, притянуто к пошлым, грошовым интересам — и боже вас сохрани видеть в них что-нибудь серьезное! (Н)
31—37	то — поздравляю вас, сударыня ~ скучный! / то потеряете только время и больше ничего. А вот химией или физикой заняться — это другое дело. — Скука, скука! — крикнула Мария Викторовна, стуча по столу. — Скука! (Н)
39—41	потому что серьезные общественные течения ~ за науку! / потому что счастье будущего человечества только в знании. Пью за физику и химию, и вообще за науку! (Н)
Стр. 230—231.
43—2	сказала Мария Викторовна, помолчав ~ говорить о ней. / сказала Мария Викторовна, — а та жизнь, какая была до сих пор, до такой степени наскучила, что и выразить вам не могу! (Н)
Стр. 231.
16	много ли / многое ли (Н)
22—23	И это, пожалуй, был / И это был (Н)
Стр. 233.
4	полицейскими, судейскими / полицейскими и проч. (Н)
17—18	отправился вместе с ним / отправился вместе с ним в бойню (Н)
Стр. 234.
37	соблазном / соблазном для молодежи и рабочей среды (От)
Стр. 235.
33	После: в Петербурге! — Как смешно! (Н)
Стр. 236.
35	Слов: спросила она, смеясь — нет. (Н)
Стр. 237.
31	Виктор Иваныч / Виктор Иванович Далее так по всему тексту.1
Стр. 242.
39	У нас уже были куры / У нас уже были свои куры
Стр. 243.
2	После: прекрасным. — Когда становилось темно, она уезжала. Изредка, когда инженер бывал в отъезде, она оставалась

                  

	до утра; в пятом часу я провожал ее на станцию к товаро-пассажирскому поезду. Стоя на площадке вагона и держась за колонку, покрытую росой, она, бледная от бессонной ночи, смотрела на меня молча, нежно, грустно — ей не хотелось расставаться. А когда трогался поезд, я махал ей платком. (Н)
4	мы венчались / я и Маша венчались (Н)
Стр. 244.
14—15	Не рассказывай больше ~ страшно. / Это страшно. — проговорила она. — Я ненавижу твоего отца. (Н)
Стр. 245.
35	я охотно оставался / то я охотно оставался
36	Знака главы: XI — нет. (Н)
Стр. 246.
43	Я покупал имение с мебелью, черт бы ее драл! / Я купил именье с мебелью, в запродажной записи показан каждый гвоздь! Я судиться буду, я упеку ее за растрату, чёрт бы ее драл! (Н)
Стр. 247.
2—3	Моисей, парень лет 25-ти, худой, рябоватый / Мойсей Так далее но всему тексту.1, парень лет 25, худой, но с полным лицом, рябоватый (Н)
9	XII / XI (Н)
16	После: у генеральши. — Душа, казалось, заплыла в ней жиром и угасала мало-помалу, но инстинкты еще были живы; и быть может, любовника она держала по той же старой привычке, по какой продолжала еще пить чай и мыться в бане (Н)
34	После: продавать их. — Глаза у него по-прежнему имели стремительное выражение, точно он собирался схватить что-то, и в самом деле, в последнее время он уже не мог стоять и ходить покойно, а всё хватал что-нибудь: то листик сорвет, то поймает муху, то поднимет бумажку. (Н)
Стр. 248.
32—33	была стара и тесна ~ ходили с опаской / старая и тесная, с гнилым полом, давно уже нуждалась в ремонте (Н)
38	После: тоже убеждали. — Большинство было против новой школы. Говорили, что у кого есть дети, тот пусть и хлопочет; что и старая хороша; что батюшка не соглашается, так как ему далеко будет ходить в новую; что господа хотят взять мужиков в кабалу. (Н)
40	мы скоро утомлялись / мы становились красными (Н)

Стр. 248—249.

                  

43—1	и обязались доставить ~ материал / и составили приговор, по которому все четыре общества обязывались доставить из города на своих лошадях строительный материал (Н)
Стр. 249.
1	И как только управились / Когда управились (Н)
9—10	заезжали обыкновенно ~ был ужас! / заезжали к нам во двор — и в это время жена обыкновенно стояла у окна и смотрела на них с ужасом. (Н)
22—23	стоит Моисей / стоит Мойсей и, наблюдая, ехидно улыбается. (Н)
33—34	Как бы они тебе не сделали чего-нибудь. / Как бы они тебя не убили. (Н).
Стр. 250.
1	более пятисот. / более пятисот! Каменщики отказались копать творила для известки, хотя это было их дело. (Н)
8—9	и четыре дня, и неделя / и четыре дня (Н)
18	После: Одначе! — Маша жаловалась ему на мужиков, а он говорил ей, что всё это пустяки. Еще бы, как были мелки и наивны эти наши недоразумения в сравнении с тем, что бывало у него на линии во время работ! Он говорил Маше, что мужиков надо драть; людей, с которыми у нас установились уже простые, добрые отношения, он в нашем присутствии обзывал дураками и болванами. (Н)
24—25	Слов: она жаловалась ему, он зевал и говорил, что мужиков надо драть — нет. (Н)
26—27	Нашу женитьбу и нашу жизнь ~ баловство. / На нашу женитьбу и опрощение он смотрел как на комедию, как на один из капризов своей дочери. (Н)
28—29	рассказывал он мне про Машу / говорил он мне (Н)
37	кончите-с / кончите
38—41	А Маша плохо спала по ночам ~ в мое сердце / Маша уже не шутила. Не было уже смеха за ужином и милых гримас. Она плохо спала по ночам и всё думала о чем-то, сидя у окна нашей спальни. А я страдал, и когда шел дождь, то, казалось мне, каждая капля врезывалась в мое сердце (Н)
Стр. 251.
25	подкупал, давал им разные обещания / и подкупал, что было противно моим убеждениям (Н)
27	земля высохла / и от этого, казалось, жизнь совершенно изменилась на земле (Н)

                           

28—31	в сад ~ об инженере! / И сад, и луг, и река так прекрасны! Машу будил шум, будил яркий свет солнца. (Н)
32	Я и Маша вместе уезжали / Мы вместе уезжали (Н)
42—43	Фразы: И опять воспоминания о мужиках, о подводах, об инженере... — нет. (Н)
Стр. 252.
1	XIII / XII (Н)
19	После: поступаю дурно. — Нет, — продолжала она печально, не создана я для свободной жизни. Как ни маните меня на волю, а меня всё тянет назад в клетку. Но всё это теперь я слышал только по вечерам, после работы, когда мне сильно хотелось есть и спать. (Н)
31—32	После: не сообщала мне — и, стало быть, жила своею жизнью отдельно от меня (Н)
32—34	Было несомненно ~ всё тяжелее / Для меня было несомненно, что раздражение ее против крестьян росло с каждым днем, что жизнь для нее становилась тяжелой (Н)
35—36	С доктором теперь ~ отчего это так. / С доктором она говорила теперь охотнее, чем со мной. (Н)
37	был обычай / был такой обычай (Н)
40	этого / этого обычая (Н)
Стр. 253.
8	Над нами смеялись / В деревне над нами смеялись (Н)
32	строить школу / постройку школы (Н)
Стр. 254.
31	После: подлеца. — Мужику деньги не на пользу, только толстеет от них... Ему не деньги надобны, а понятие; учить его надо, сударыня. (Н)
33	дерет / ворует (Н)
33	и дети ругатели / и дети его ругатели (Н)
43	Я к ей не нанимался / Я к ней не нанимался
Стр. 255.
24	Мне, может, на городской бы жениться / Мне бы на городской жениться, чтоб была приличная (Н)
34	После: удовольствие — и это я мог объяснить себе только тем, что (Н)
35—36	и ее тянуло к нему / ее тянуло к нему (Н)
Стр. 256.
7—8	и меня всё больше тянуло к ним / и уже испытывал удовольствие, когда работал с ними и бывал в их избах (Н)
12—14	о черном хлебе ~ не умели считать / о черном хлебе... Люди, которые не умели считать (Н)
17	После: четыре ведра. — Они хитрили, но как птица, которая

                        

	прячет за дерево одну только голову; я знал в Дубечне и в Куриловке мужиков, которые не имели лошадей из хитрости: чтобы не работать в поле. (Н)
22—28	всё же, приглядываясь ~ любит справедливость. / всё же он верит, что главное на земле — правда, и спасение свое личное и всего народа видит в одной лишь справедливости, которую любит больше всего на свете. А разве это не самое важное в жизни? У нас бывали досадные недоразумения с мужиками, но не было такого недоразумения, для которого нельзя было бы найти оправдания, и я заметил, что они всегда кончались благополучно. (Н)
34	Слов: Как могла она забыть — нет.
39	Знака главы: XIV — нет. (Н)
Стр. 258.
3	Мы молчали / Мы помолчали (Н)
8	или шестидесятых годах / или в шестидесятых годах
23	XV / XIII (Н)
Стр. 259.
1—3	на окружающую жизнь ~ хотя кому-нибудь? / на окружающую нас жизнь? (Н)
Стр. 260.
17	XVI / XIV (Н)
Стр. 261.
2—5	Да и для чего мне было ~ та же участь / Да и для чего мне было тут работать, если я чувствовал, что из-под меня уходит почва, что меня ожидает та же участь (Н)
10—12	Фразы: Мне не было жаль Дубечни ~ своя осень. — нет. (Н)
26—27	рассмотреть особо, как следует / рассмотреть, как следует (Н)
31—33	сказал я. — Очень! И глядя с умилением / сказал я; и глядя с умилением (Н)
Стр. 262.
4	на свете / в свете
Стр. 264.
24—27	и к роялю подошла моя Маша ~ она запела / и моя Маша, разодетая, красивая, но красивая как-то особенно, по-новому, совсем не похожая на ту Машу, которая весной приходила ко мне на мельницу, запела (Н)
Стр. 265.
17	XVII / XV (Н)
36	Ты думаешь — я больна / Ты думаешь, больна (Н)

                               

37	выслушал / выслушивал
38	оно не так важно / оно мне не нужно (Н)
Стр. 266.
15—16	пусть, наконец, отец увидит / пусть отец увидит наконец (Н)
Стр. 267.
39	на минуту / на минутку
Стр. 268.
14	очевидно, оно полагало / очевидно, оно думало (Н)
21	Знака главы: XVIII — нет. (Н)
Стр. 269.
7	Слов: всё знакомые люди — нет. (Н)
7—10	сживали со света ~ брошенные в воду / сживали со света, замученные собаки, сходившие с ума (Н)
23—25	и всё же до самой смерти лгут ~ как врага / и всё же лгут, мучают друг друга, а свободы боятся, как дьявола (Н)
28	туда / туда (Н)
Стр. 270.
10—11	Конца не было разговорам, и всё, что она говорила / И всё, что она говорила (Н)
27	другие / и другие (Н)
32—33	Ох, не к добру, сердечные, не к добру. / Ох, пропала головушка! (Н)
Стр. 271.
1—2	о каком-то очень важном деле / по какому-то очень важному делу (Н)
5—7	начал Прокофий. — Это событие ~ сами понимаете / начал Прокофий, — почему что, сами понимаете (Н)
19	XIX / XVI (Н)
38	все хлопоты / все хлопоты по разводу (Н)
Стр. 272.
4—5	Нет, это — моя пристань, моя келия / нет, это моя келия (Н)
16—17	Редька, который опять был болен ~ в другой / Редька — в другой (Н)
27	Вот она что делает, лжа-то! / Вот она что делает! (Н)
33	не хватало голоса / не хватало сил (Н)
41—43	Горе, горе сытым ~ Не видать им царствия небесного. / В богатстве лжа и в счастье лжа. Спаси и помилуй нас, господи! (Н)
Стр. 273.
3	Я еще раз прочел письмо. / Я еще раз прочел письмо, и что-то странное сделалось с моим сознанием: мне на

                      

	мгновение казалось, что от меня пахнет бойней и что я иду к губернатору для каких-то объяснений и что надо мною тяготеет что-то роковое, неизбежное, страшное.
15	Взять вот хотя бы / Взять вот (Н)
30—34	Текста: Я тоже была смешной и глупой ~ с королевой. — нет. (Н)
38—39	и, кажется, холеры / и холеры (Н)
Стр. 274.
1—2	который он, вероятно, из кокетства / который он из кокетства (Н)
3—5	мы с нею принялись считать на память ~ Было ясно, что / мы с ней принялись считать и решили, что у него по крайней мере десять новых костюмов. Мне казалось, что (Н)
20—21	Тебе нельзя много говорить ~ Пожалуйста, молчи. / Пожалуйста, молчи. Тебе нельзя много говорить, а в последнее время ты болтаешь, как сорока. (Н)
22	Она засмеялась. / Она рассмеялась. (Н)
26—29	проговорил Редька, тихо пошевелив губами ~ сказать... / проговорил Редька через силу, пошевелив губами, — ваше высокоблагородие, осмелюсь доложить... все под богом ходим... Всем помирать надо — и докторам, и судиям, и миллионщикам. (Н)
33	И вдруг что-то сделалось / И опять вдруг что-то сделалось
38—42	для объяснений ~ и в то же время / для объяснений, потом будто я иду с сестрой по базарной площади, а чугунка и лавочники, приняв ее за женщину легкого поведения, свистят неистово и швыряют в нас чем-то. Всё это я переживал и в то же время (Н)
Стр. 275.
1	Когда я очнулся / Когда я очнулся от этого странного забытья (Н)
5	положение ее безнадежно, голубчик / положение ее безнадежно (Н)
7—11	Текста: Он по своему прав ~ тот не свободен. — нет. (Н)
17—18	и ученая карьера / и кафедра (Н)
20—21	как весной, утром ~ легла / как однажды весной она пришла ко мне на мельницу, легла на мешки (Н)
23—24	это было тоже утром / рано утром (Н)
40	и я видел всякий вздор / и я видел себя то в бойне, то по дороге к губернатору (Н)
Стр. 276.
8—9	Слов: потому что мне сильно хотелось пить — нет. (Н)

                  

25—26	Слов: стоит только припугнуть его — нет. (Н)
Стр. 276—277.
42—2	красную шею, его тень на стене ~ удержал меня. / красную шею и этот чертеж, то мне захотелось броситься к нему на шею, пожалеть его и, как учила Аксинья, поклониться ему в ноги; и быть может, именно эта жалость к нему и привлекла меня сюда... (Н)
Стр. 277.
23—24	Вероятно, он думал ~ с повинною / Судя по его тону, он думал, что я пришел к нему с повинной (Н)
29	вдуматься / вдуматься в значение моей и вашей жизни (Н)
37—38	Слов: очевидно, оскорбленный ~ легкомыслием — нет. (Н)
39—40	мне невыразимо жаль, что ~ пришел / мне невыразимо жаль вас — вот почему я пришел (Н)
42—43	Она не прощает ~ к жизни / а. Она не прощает и уже никогда не простит. У нас по вечерам бывает нянька Карповна, глупая старуха. Так вот она все пугает сестру и хочет дать понять ей, что скоро конец, и ясно намекает на смерть. И сестра даже в эти минуты, когда бывает убеждена, что скоро-скоро умрет, не прощает вас, и ваше одно имя возбуждает в ней отвращение к жизни. Это ужасно. Неужели вы не понимаете, что это ужасно? б. А сестра скоро, скоро умрет... (Г) А сестра скоро-скоро умрет. Это ужасно. Неужели вы не понимаете, что это ужасно? (Н)
Стр. 278.
1—2	Ты же и виноват, негодяй! / Ты же и виноват! (Н)
3—22	Да, пусть я виноват ~ сквозь землю / Да, пусть я виноват во всем, — сказал я, — но зачем же ваша жизнь так скучна... (Н); Да, пусть я виноват во всем, — сказал я, — но зачем же ваша жизнь так скучна, так бездарна (далее как в тексте.) (Сб.1—7)
38	и вышел / и вышел и в кухне налил еще полную чашку водки и выпил (Н)
Стр. 279.
1	XX / XVII (Н)
37—38	бесполезными наставлениями / наставлениями (Н)
Стр. 280.
41—42	протягивает к ней ручки, и мы останавливаемся / протягивает к ней ручки и кричит: — Тетя! Тетя! И мы останавливаемся (Н)

 

44—47

продолжает идти одна, солидная ~ ласкала ребенка / продолжает идти одна; и уже никто из встречных не мог подумать, что мы с ней знакомы (Н)

МУЖИКИ

Варианты журнала «Русская мысль» (РМ),
отдельного издания 1897 г. (М) и сборника «„Мужики“. „Моя жизнь“» (Сб.1—7)

Стр. 287.

                              

1	ни немцев, ни цыган, ни евреев / ни немцев, ни евреев
Стр. 290.
10—11	тридцать / тринадцать (М, Сб.1—7)
Стр. 292.
11	проговорила Мотька басом / проговорила басом Мотька
Стр. 295.
18	пущенный на волю / теперь, пущенный на волю
30—31	ходил возле, без шапки / ходил возле (РМ)
Стр. 296.
19	лежащей / лежавшей
38	не окончится / не кончится (РМ)
Стр. 297.
15—16	один из рабочих / один из работников
40	служил / служит
42—43	Тоже московская-с. / Тоже московская...
Стр. 298.
21	напротив / наоборот (РМ)
Стр. 299.
42	все хорошо помнил / всё очень хорошо помнил
Стр. 300.
21	скрип / скрып (Сб.1—7)
Стр. 302.
13	поджидала толпа / поджидала его толпа
35—36	Возле стола, скрестив руки / Около стола, скрестив на груди руки (РМ); Возле стола, скрестив на груди руки (М, Сб.1—7)
Стр. 303.
14	Мочи моей нету! / Мочи моей нет!
Стр. 304.
30	Мочи моей нету! / Мочи моей нет!
Стр. 307.
40—41	говорить в присутствии Николая Фекле / говорить Фекле в присутствии Николая (РМ)

Стр. 311—312.

   

16—5	Текста: Она вспоминала ~ оглядывалась на избы. — в РМ нет.
Стр. 312.
24	перекликаются перепела / перекликиваются перепела (Сб.1—7)

В РОДНОМ УГЛУ

Варианты газеты «Русские ведомости»

Стр. 319.

   

1	На всех вечерах / Но какое серое общество, какие мещане! На всех вечерах
Стр. 323.
15—16	Вон! Розог! Бейте ее! / Вон! Двадцать пять горячих! Розог! Бейте ее!

ПЕЧЕНЕГ

Варианты газеты «Русские ведомости»

Стр. 325.

               

2	Иван Абрамыч / Иван Абрамович Далее так по всему тексту.1
2	казачий офицер / казацкий офицер
18—19	женился, когда мне было сорок восемь лет / женился 48-ми лет
25	в мешок да в воду / в мешок да в амбар
27	У меня их двое, подлецов. / У меня их двое, знаете ли.
Стр. 326.
5—6	переночуете, знаете ли / переночуете
43	сукиных сынов / с — х сынов
Стр. 327.
34	как и люди / как люди
37—38	если, положим, знаете ли / если, положим
Стр. 328.
8	размножатся, знаете ли / размножатся
11—12	прозвали / назвали
36—37	Может, вы по ученой части, господин, поучите нас, будьте такие добрые. / Может, вы по ученой части и скажете, как нужно.

                         

40	У нас два сына, господин хороший, и давно / У нас два сына и давно
42	А сама я ничего не знаю / и я ничего не знаю
Стр. 329.
1	Не хорошо, господин! Неграмотные / Нехорошо, неграмотные
13	тонким голоском / тонким голосом
Стр. 330.
15—16	нельзя же в самом деле не спать черт знает из-за чего, извините за выражение / нельзя же не спать
21	У него шахты, знаете ли. / У него шахты.
Стр. 331.
2	сибирская язва, знаете ли / сибирская язва
6	и прочее, знаете ли, на основании науки / и прочее, знаете ли
9	Мои молодцы, знаете ли / Мои молодцы
13	в лес смотрит. Вот вам / в лес смотрит
27	Молится каждую ночь, знаете ли / Молится каждую ночь
34—35	скрывать от вас ничего не желаю / скрывать тут, конечно, нечего
40—41	идти, знаете ли / идти
Стр. 332.
27—28	но старику захотелось / но у старика что-то давило в груди, и было неприятно и немножко совестно: не следовало бы рассказывать гостю про жену и детей! Зачем выносить сор из избы? Он жаловался, но прав ли он? Жена не человек, бог с ней, но к детям в самом деле следовало бы отнестись с большей заботой. Денег нет, чтобы учить их, это правда, но почему нет? А потому, что он, отец, ровно ничего не делает, не заботится и с тех пор, как вернулся со службы, ни разу даже не подумал о том, что надо работать, и все время довольствовался пустяками, которые мужики-арендаторы платили за его землю. И ему опять захотелось
28—29	хотелось ему не просто думать / хотелось не думать
Стр. 333.
30	не хозяйка, даже / не хозяйка и даже
31	бедная, никому не нужная родственница, ничтожество... / ничтожество, бедная, никому не нужная родственница.
37	тем и рады, знаете ли! / тем и рады!
38	сел в тарантас торопливо / сел в тарантас быстро
39	боясь, что вот-вот его задержат / боясь, чтобы его не удержали.

Стр. 334.

  

14	окрик / крик
17	о телеграфе / об этой непонятной, словно угорелой молодежи... Размышлял он о телеграфе

НА ПОДВОДЕ

Варианты газеты «Русские ведомости»

Стр. 336.

           

4—5	с немцами городского голову Алексеева убивал / фальшивые деньги чеканил с немцами
Стр. 339.
23	Жизнь трудная / Жизнь трудовая
Стр. 340.
37—38	Греха-то что было! / Греха-то сколько было!
40	себе в карман тысячу / себе в карман положил тысячу
Стр. 341.
16	Глыбина, не очень чтоб / Глубина не очень чтоб
23	туда поехал, и зачем / и зачем туда поехал
Стр. 342.
9	и школу / и школа

ШУЛЬЦ

Первоначальные варианты чернового автографа
(ГБЛ)

Стр. 343.

         

3	невеселое октябрьское утро / не хорошее, пасмурное утро
3—4	когда с неба сыпался / когда [ш<ел?>]
4	крупный снег / крупный, [мокрый] снег
4—5	но все-таки зимы не было, так как о мостовую громко стучали колеса / а. и ложился на мостовую б. мостовая покрылась уже на вершок, а извозчики ездили все-таки [не] [еще не на санях] на колесах
6	на длинное, как халат, пальто / на рукав<а>
6—7	скоро таял и превращался / тотчас же превращался
7	в мелкие капельки / в [маленькие] мелкие [прозрач<ные>] капельки
7—8	После: первого класса — а. в длинном, как халат, б. в длинном пальто [до земли] до земли и в [большой] просторной фуражке, шел в гимназию.
9	отчасти «Мартышка и очки» / отчасти [гимназия, куда он шел теперь] басня, которой он

                 

9	После: «Мартышка и очки» — [которых] которые так
11	подойдет / подходит
12	господин в очках / брюнет, с цепо<чкой>
13—14	видны будут и пуговки на его жилетке, и цепочка с сердоликом / видны его жилет [пу<говки>] и цепочка с сердоликом и с золотым карандашиком
14	скажет / говорит
15	Не выучили-с? / Не знаете-с?
16	он нагрубил / за чаем он нагрубил
17—18	и теперь жалел об этом / и теперь [жалел уже] раскаивался
19	После: уж — стала
23	в первые дни / потом
24	как мечтал, как скучал / как мечтал [о классной комнате и как] как скучал
25	всё это / как всё это
25—26	После: сурово — ску<чно>
27	в цилиндре / а. тонк<ий> б. высокий, тонкий
27—29	в высоких кожаных калошах, солидных на вид и которые, как кажется, строго и неумолимо скребут по тротуару / в высоких кожаных калошах [и как строго и неумолимо глядят эти солидные калоши!] очень солидных, [но] и вместе с тем строгих и неумолимых на вид
29	мог взять / взял
30	После: за эти калоши — которые так хорошо выражают харак<тер>

МУЖИКИ <гл. X и XI>

Первоначальные варианты чернового автографа (ЦГАЛИ)

Стр. 344.

       

8—9	В темной прихожей, как войдешь, были две двери, направо и налево / а. В темной прихожей была дверь направо б. Как войдешь в темную прихожую, были две двери, направо и налево
9	за одной / тут же
11	за другою — метранпаж / и [другая налево] налево другая дверь: тут жил метранпаж
11—12	Потом была гостиная / Потом гостиная
12—13	с диваном, креслами, с лампой и абажуром, с картинами / где были диван, кресла, лампы с абажуром, картины
14	пахло тут бельем / пахло бельем
15—17	Из гостиной, общей для всех жильцов, был ход в три квартиры /

                 

	а. Тут были три белые захватанные двери б. Из гостиной вели три белые захватанные двери
17	тут жила / за одною жила
17	затем / а. за другою, с висячим замком на кольцах б. за другою, с большим висячим замком на кольцах в. потом
19—21	на его белой, захватанной двери висел на кольцах большой сарайный замок / на двери [также] [у него] на кольцах висел большой сарайный замок
21	за третьей дверью / за третьей [жи<ла>]
21	жила молодая / молодая
21—22	худощавая, остроглазая / некрасивая
22	женщина / женщина [с] [полная, рыжая]
22—24	с толстыми губами ~ ее навещал иеромонах / с толстыми губами, к которой [ха<живал>] по праздникам хаживал иеромонах
24	иеромонах / а. иеромонах; у нее было трое детей. В комнате у этой дамы плакали дети б. иеромонах; у нее было трое детей. В <1 нрзб.> комнате у этой дамы постоянно плакали дети
24—25	от утра до вечера в одной юбке / в юбке
30	один стул / и только один стул
30—34	и больше ничего ~ на комоде: / а. на комоде были б. и больше ничего — и все-таки было тесно, комнатка содержалась опрятно, не без претензий на роскошь в. и больше ничего — и все-таки было тесно, но содержалась комнатка опрятно, с претензией на роскошь г. и больше ничего — и все-таки было тесно. Содержалась комнатка опрятно, и Клавдия Абрамовна называла ее будуаром. Ей самой ее обстановка представлялась роскошной, богатой и красивой; комод, а на комоде д. и больше ничего — и все-таки было тесно. Но, несмотря на это, комнатка содержалась опрятно, и Клавдия Абрамовна называла ее будуаром. Ей самой ее обстановка чрезвычайно нравилась и казалась богатой и красивой, особенно комод, а на комоде:
34	зеркало / перед зеркалом были разложены в порядке
34—35	пудра, флаконы, губная помада / пудра, губная помада, флаконы
35	коробочки, белила и вся роскошь, которую она / а. средства и другие вещи, которые она б. коробочки, белила и все <1 нрзб.>, которые Клавдия Абрамовна
37	на которую / а. на которые б. на что

                        

38	тут же были и фотографии / на стене висело несколько фотографий
38—39	на которых она сама / и <3 нрзб.> Клавдия Абрамовна
Стр. 345.
1	с которым прожила / с которым она прожила
1—2	только год / только один год
2—3	так как не чувствовала призвания к семейной жизни / увлекаемая своим призванием
3	была снята / а. была снята в солдатской форме и с шашкой наголо б. была снята и с челкой на лбу и с головой в. была снята затем
4—5	завитою, как барашек / с головой завитой, как барашек
5	в солдатском мундире / в солдатском костюме
7—8	как две толстые вареные колбасы / а. как две колбасы б. как две толстые, дешевые колбасы
9	их она называла / которых она знала, но уже не помнила [и назы<вала>] по имени и всех называла
9	своими гостями / гостями
10	попал сюда и наш знакомый Кирьяк / попал сюда и Кирьяк
12	достал где-то на время / а. взял у кого-то б. взял у кого-то в долг
17	принимала гостей очень редко, и то были немногие, оставшиеся с прежнего времени / а. принимала гостей очень редко, только своих прежних знакомых б. принимала гостей очень редко, только своих немногих, оставшихся с прежнего времени в. принимала гостей очень редко, только своих немногих, которые остались с прежнего времени
18	и ходившие / а. которые б. и ходивших
19	которые — увы! — тоже состарились / а. и сами тоже состарились б. Гости тоже состарились в. Они тоже состарились
19—21	навещали ее все реже, потому что становилось их с каждым годом все меньше / навещали ее все реже и реже
21—22	один очень юный, без усов / а. один гимназист б. один очень юный гость
22	этот / а. который б. он
22	входил / входил обыкновенно
22—23	угрюмо, как заговорщик / робко
23—24	воротник своего гимназического пальто / воротник пальто
24—25	и стараясь, чтобы его не увидели из гостиной, и потом, уходя, оставлял на комоде рубль / а. и стараясь, чтобы его не увидели из гостиной, и уходя давал рубль б. и стараясь,

                      

	чтобы его не увидели из гостиной, оставлял на комоде рубль в. и стараясь, чтобы его не увидели из гостиной, все время молчал угрюмо и уходя оставлял на комоде рубль г. и стараясь, чтобы его не увидели из гостиной, [потом он] угрюмо молчал все время и уходя оставлял на комоде рубль
27	иногда, впрочем / иногда
28	После: и по Тверской зачеркнуто: [важно] и походка у нее была важна и солидна
31	спросить шепотом / и спрашивала шепотом
31—32	или от красноты рук / и красноты рук
36—37	кто-то тихо ходил по лестнице то вверх то вниз и потом шуршал за дверью / а. кто-то шуршал за дверью б. кто-то тихо ходил по лестнице то вверх то вниз и потом, остановившись, шуршал за дверью
39	гость, обыкновенно лысый / гость, лысый
41	комнатку. / комнатку. [Она обо<жала>] Хорошего гостя она обожала.
Стр. 345—346.
43—2	принять хорошего гостя ~ долгом, счастьем / как хороший гость, она обожала его и гордилась тем, что у нее бывают такие хорошие, почтенные люди
Стр. 346.
1—2	было потребностью ее души, ее долгом, счастьем / было для нее долгом, счастьем
2	отказать гостю / а. обойтись с гостем <1 нрзб.> б. не принять
5	вернувшись / когда вернулась
5—6	Сашу на время / на время Сашу
7	увидит что дурное / а. увидит что б. увидит что-нибудь дурное
7	то не поймет / то ничего не поймет
8	уже наступила по-настоящему пора / уже пора было бы, по-настоящему
9	чтобы подыскать / подыскать
11—12	сама Ольга ютилась / сама Ольга часто меняла места и обыкновенно ютилась
12—13	спала на стульях / спала то на стульях, то <...> Далее вписано и зачеркнуто: в меблированных комнатах, где она служила <...> Автограф поврежден.1 иметь свою постель.
13	День проводила Саша у матери / День проводила Саша на улице и у матери

                         

14	ночевала / а ночевала
15	а если / а когда
15—16	ложилась в прихожей / а. брала свой тюфячок и уходила в прихожую б. уходила в прихожую, забрав свой тюфячок
17	Она любила по вечерам ходить / Как-то осенью вечером она пошла
18	и смотреть из кухни на танцы / а. чтобы поглядеть из кухни на танцы и на публику. Она любила ходить по вечерам к Ивану Макарычу в это веселое б. она любила бывать у него — по вечерам, чтобы в замочную скважину <?> поглядеть из кухни на танцы в. она любила ходить туда и смотреть
18—19	Всегда там / а. Тут б. Там
19—20	около повара и судомоек вкусно пахло кушаньями / вкусно пахло на кухне, и можно было видеть хор <?>, не было видно публики, зато к тому же
21	Иван Макарыч давал ей то чаю / он поил ее чаем
21—22	совал ей разные кусочки, которые приносил обратно в кухню, на тарелках и блюдах / потихоньку, чтобы не заметили другие, совал ей в карман объедки, завернутые в бумажку, —
22	на тарелках и блюдах / а она заворачивала их в бумажку
22	приносил / приносил из залы
24—25	в бумажном свертке куриную ногу / а. бумажный сверток с кусочками; тут была куриная нога б. в бумажном свертке кусочки: куриную ногу
25	кусочек / и кусочек
25—26	кусочек торта / и кусочек торта
26	была уже в постели / была уже в постели, но приподнялась немного и стала кушать
29—30	стала есть, сидя в постели / лежа в постели стала есть
30	Саша глядела на ее папильотки / Саша [ничего не ела] глядела на ее папильотки
35	милая тетя, утром / вчера <?> утром
37	помрете / умрете
38	уже плача навзрыд / уже плача
38—39	я вас не брошу / я вас никогда не брошу
41	на глазах блеснули слезы / на глазах быстро показались слезы
42	поглядев / поглядев [на]
Стр. 347.
2—4	жильцы затихли мало-помалу; запахло гарью притушенных ламп, и длинный коридорный / жильцы затихли; коридорный

                      

5	Ольга сняла белый чепец / а. Ольга знала, что она не понадобится до утра, сбросила белый чепчик б. Ольга, от мысли, что она не понадобится до утра, сняла белый чепец
5—6	накрылась платком / надела шаль
7	Служа в «Лиссабоне» / Теперь, служа в «Лиссабоне»
7—8	занята каждый день от утра до позднего вечера / занята от утра до позднего вечера (далее зачеркнуто: служба)
8—9	могла ходить к своим редко и только ночью / могла ходить к своим только ночью
10	не оставляя ей / не оставляя
10—11	так что даже / так что она
11—12	она ни разу не была в церкви / ни разу даже не была в церкви
13	Она / Ольга
13	торопилась, чтобы показать Саше письмо / а. торопилась, ей хотелось скорее повидаться с Сашей, чтобы поделиться с нею радостью. Дело в том, что пришло письмо б. торопилась, чтобы показать ей письмо
13—14	письмо, полученное из деревни от Марьи / а. письмо из деревни от Марьи б. письмо, которое пришло из деревни от Марьи
14—15	В письме были только поклоны / Письмо состояло только из поклонов
15	да жалобы на нужду, на горе / и жалоб на нужду, на бол<езни>
18	Ольге чудилась особая, скрытая прелесть / а. Ольга видела б. Ольге чудились <нрзб.>
19	кроме поклонов и жалоб / а. не поклоны и не жалобы б. Кроме страха и поклонов
19	она читала еще о том / а о том
20	ясные дни / майские дни
20	что по вечерам / что в такие вечера
20—21	бывает тихо / а. там на обрыве тихо б. бывает <1 нрзб.> тихо
21	благоухает воздух / воздух благоухает <...> Автограф поврежден.1 смотреть, как на <...> жгут горшки, и на той стороне тоже горит печь. В стороне горит <...> ночное
21—24	Слов: и слышно ~ позавидуешь усопшим — нет.
26	хотелось в Москву / тянуло в Москву

                

28—30	Ольга разбудила Сашу ~ прочла ей письмо / Придя к своим, Ольга прочла письмо
30—34	Потом обе они ~ шли по улице и говорили о том / и потом все трое, сидя на кровати, говорили вполголоса о том
31—32	В открытые настежь / В прачечной все окна были настежь
38	натерпелась я давеча страху! / натерпелась я давеча страху, касатка!
38—39	рассказывала / сказала
39—40	сели обедать / сели есть
40	касатка, вдруг / как вдруг
41—42	И кричит / Пристал. И кричит
Стр. 348.
1	Жалованья не получаю / Жалованья я не получаю
1	сама / а сама
2—3	Слова: Слушать не хочет — давай! — вписаны.
2—3	Слушать не хочет — давай! / Ничего слушать не хочет — давай, такая сякая.
4	чистое наказанье, срам! / чистое наказанье! Далее вписано и зачеркнуто: Что же?
4	Выпросила / Выпросила я
5	дала ему... Ушел / дала ему...

Сноски

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Жребий брошен (лат.)

¹ Так далее по всему тексту.

¹ В БА вместо: впрочем, вы не верите в это — клянусь вам

² В БА вместо: положительно, как дважды два, подтверждал — настойчиво утверждал.

¹ В РМ — пышным.

² В РМ фразы: И почтенное семейство было очаровано ею. — нет.

³ В РМ слов: я бы им показала — нет.

¹ В РМ — Женщина

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Так далее но всему тексту.

¹ Далее так по всему тексту.

¹ Автограф поврежден.

¹ Автограф поврежден.

Примечания

ПРИМЕЧАНИЯ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

Архивохранилища

ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Отдел рукописей (Москва).

ГЛМ — Государственный литературный музей (Москва).

ГМТ — Государственный музей Л. Н. Толстого (Москва).

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР. Рукописный отдел (Ленинград).

ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).

ЦГИАЛ — Центральный Государственный исторический архив (Ленинград).

Печатные источники

В ссылках на настоящее издание указываются серия (Сочинения или Письма), том (римскими цифрами) и страницы (арабскими).

Антон Чехов и его сюжеты — М. П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923.

Вокруг Чехова — М. П. Чехов. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. Изд. 4-е. М., «Московский рабочий», 1964.

Записки ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Записки Отдела рукописей.

Летопись — Н. И. Гитович. Летопись жизни и творчества А. П. Чехова. М., Гослитиздат, 1955.

ЛН — «Литературное наследство», т. 68. Чехов. М., изд-во АН СССР, 1960.

Письма Ал. Чехова — Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова. Подготовка текста писем к печати, вступит. статья и коммент. И. С. Ежова. М., Соцэкгиз, 1939. (Всес. б-ка им. В. И. Ленина).

ПССП — А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем, тт. I—XX. М., Гослитиздат, 1944—1951.

Чехов — Антон Чехов. Рассказы. Изд. А. Ф. Маркса. СПб., 1901 ‹Сочинения, том III›; Рассказы. СПб., 1901 ‹Сочинения, том VIII›; Рассказы. СПб., 1901 ‹Сочинения, том IX›.

Чехов в воспоминаниях — Чехов в воспоминаниях современников. М., Гослитиздат, 1960.

Чехов и его среда — Чехов и его среда. Сб. под ред. Н. Ф. Бельчикова. Л., Academia, 1930.

Чехов, изд. Атеней — А. П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография. Под

ред. М. Д. Беляева и А. С. Долинина. Труды Пушкинского дома при Российской Академии наук. Л., «Атеней», 1925.

Чехов, Лит. архив — А. П. Чехов. Сборник документов и материалов. Подготовили к печати П. С. Попов и И. В. Федоров. Под общей редакцией А. Б. Дермана. М., Гослитиздат, 1947 (Литературный архив, т. 1).

Чеховский сб. — Чеховский сборник. Новонайденные статьи и письма. Воспоминания. Критика. Библиография. М., изд. Об-ва А. П. Чехова и его эпохи, 1929.

В ссылках на Записные книжки Чехова указываются номер книжки (римскими цифрами) и страницы (арабскими). Например: Зап. кн. I, стр. 87.

1

Рассказы и повести, вошедшие в девятый том, написаны в 1894 («Три года») и 1895—1897 годах. Все они были включены Чеховым в собрание сочинений, изданное А. Ф. Марксом, и печатаются по текстам этого издания.

Из рукописных материалов к рассказам и повестям конца 1894—1897 гг. сохранились:

1) Записные книжки. Больше половины Записной книжки I (1891—1904) заполнено заметками к произведениям, входящим в настоящий том (кроме рассказов «Белолобый» и «Супруга»). В Записной книжке II (1891—1896) есть заметки к «Дому с мезонином» и «Моей жизни», в Записной книжке III (1897—1904) — к рассказу «В родном углу» и повести «Мужики». Среди записей, сделанных Чеховым на отдельных листах, некоторые относятся к рассказу «Белолобый», а также к повестям «Три года» и «Мужики» (ЦГАЛИ). Несколько заметок к раннему замыслу повести «Три года» сделано на обороте письма В. И. Бибикова к Чехову 1 февраля 1891 г. (ГБЛ). Полностью все эти записи помещаются в томе XVII Сочинений.

2) Беловая рукопись рассказа «Ариадна» с авторской правкой, 1895 г. (ЦГАЛИ).

3) Черновая рукопись продолжения повести «Мужики» — X и XI главы (ЦГАЛИ).

4) Правка Чехова на печатном оттиске VI—XI глав повести «Моя жизнь» из «Ежемесячных литературных приложений к „Ниве“», 1896, № 11 (ЦГАЛИ).

Кроме того, сохранились вырезки из газеты «Русские ведомости» с пометами Чехова — на тексте рассказов «Печенег» (ГБЛ) и «На подводе» (ЦГАЛИ). В ЦГИАЛ, в делах Главного управления цензуры, обнаружена 193-я страница журнала «Русская мысль» (1897, № 4), вырезанная по требованию цензуры из уже готовой к выходу в свет книжки с повестью «Мужики» и замененная другой (см. стр. 283 наст. тома).

2

Большинство произведении, вошедших в девятый том, создавалось в Мелихове («Три года», «Супруга», «Белолобый», «Ариадна», «Убийство», «Анна на шее», «Дом с мезонином», «Моя жизнь», «Мужики»). Рассказы «В родном углу», «Печенег» и «На подводе» написаны в Ницце, где Чехов по настоянию врачей прожил восемь месяцев после обострения легочной болезни в марте 1897 г.

Как и в прежние годы, литературная работа перемежалась интенсивной общественной деятельностью (участие в земских делах, строительство школ, лечение крестьян, участие во всероссийской переписи 1897 г. и т. д.).

В 1894—1897 гг. Чехов продолжал печататься в журнале «Русская мысль» и газете «Русские ведомости» (о сближении его с редакциями этих изданий см. в томе VIII Сочинений, стр. 416—418). В «Русской мысли» опубликованы повести «Три года» и «Мужики», сравнительно большие рассказы — «Ариадна», «Убийство», «Дом с мезонином». В «Русские ведомости» Чехов посылал рассказы меньшего объема: «Анна на шее», «В родном углу», «Печенег», «На подводе». Из этих двух изданий Чехов более симпатизировал «Русской мысли». 1 ноября 1896 г. он даже писал В. М. Лаврову, что в «Русской мысли» «хотел бы быть публицистом».

Сотрудничество Чехова в «Ниве» ограничилось публикацией повести «Моя жизнь» в «Ежемесячных литературных приложениях» к журналу. Единичными оказались также выступления Чехова в журнале «Детское чтение» (с рассказом «Белолобый») и в сборнике «Почин», изданном Обществом любителей российской словесности («Супруга»).

В архиве Чехова сохранилось большое количество писем 1895—1897 гг., полученных им от различных редакций с просьбами о сотрудничестве. Каждый новый редактор (Д. И. Тихомиров в «Детском чтении» или А. А. Тихонов (А. Луговой) в «Ниве») или организатор нового издания (инициаторы сб. «Почин» А. Н. Веселовский и Н. И. Стороженко; А. И. Введенский, принявший заведование литературным отделом в газете «Мировые отголоски»; П. И. Кичеев, приступивший к изданию газеты «Новости сезона», и др.), едва начав работу, торопился получить согласие Чехова — дать «рассказ», «рассказец», хоть «что-нибудь». Журнал «Северный вестник», в котором Чехов последний раз печатался в 1892 г., вновь пытался возобновить «знакомство» с ним, и в 1895 г. Н. Минский (Н. М. Виленкин) просил прислать «какой-нибудь рассказ», а в 1896 г. Л. Я. Гуревич — «готовую небольшую вещицу». М. Ф. Волкенштейн передавал приглашение печататься в «Новом слове» (1895 г. — Чехов, Лит. архив, стр. 71), Н. И. Позняков — в альманахе Общества вспомоществования нуждающимся ученицам Васильевской женской гимназии в Петербурге; О. К. Куманина, вдова издателя «Артиста», обращалась с просьбой участвовать во всех ее изданиях; «Торгово-промышленная газета» также надеялась получить от Чехова «готовое произведение» (письмо 1897 г. за подписью М. М. Федорова) и т. д. (ГБЛ).

Получив чеховскую рукопись, редакции моментально публиковали ее — если только это не было каникулярное время, когда произведение Чехова могло остаться не замеченным широкой публикой. «Белолобый», не поспевший к весенним номерам, был отложен до осени — к возвращению учащихся и учителей в город. «Русские ведомости» печатали рассказы только в воскресных номерах. Из произведений, вошедших в настоящий том, ни одно не было напечатано летом.

Отдельными изданиями вышли повести «Мужики» (СПб., 1897) и «Моя жизнь» (в одной книжке с «Мужиками», СПб., изд.

А. С. Суворина, изд. 1—7, 1897—1899) и книга «Остров Сахалин» (М., изд. «Русской мысли», 1895). После большого перерыва Чехов вновь обратился к драматургии: осенью 1895 г. написана «Чайка», а через год был готов к печати сборник «Пьесы» (СПб., 1897), где вместе с переработанными прежними произведениями был напечатан впервые «Дядя Ваня».

В 1895—1897 гг. были переизданы сборники, впервые увидевшие свет ранее: «Пестрые рассказы», СПб., 6—9 изд., 1895—1897; «В сумерках», СПб., 8—10 изд., 1895—1897; «Хмурые люди», СПб., 6—7 изд., 1896—1897; «Рассказы», СПб., 9—11 изд., 1895—1897; «Палата № 6», СПб., 4—5 изд., 1895—1897. Переиздавались произведения, вышедшие в свет раньше отдельной книжкой: повесть «Дуэль» — СПб., 5—6 изд., 1895—1897; рассказ «Каштанка» — СПб., 4—5 изд., 1895—1897.

В названные годы вышли в свет и издания, в которых были перепечатаны произведения Чехова, написанные прежде. Для литературного сборника «Призыв» («В пользу престарелых и лишенных способности к труду артистов и их семейств». М., 1897) Чехов сам переделал два старых рассказа: «На кладбище» (1884) и «Зимние слезы» (1887, изменив заглавие на «Рассказ госпожи NN»). Рассказы «Володя» (1887), «В суде» (1886), «Припадок» (1889), «Тоска» (1886), «Устрицы» (1884) перепечатаны в сб. «Проблески. Сборник произведений русских авторов (М. Анютина, М. Бергин, П. Добротворского, Г. Каргрем, Д. Мамина-Сибиряка, В. Немировича-Данченко, К. Станюковича, В. Стерн, Н. Тимковского, Г. Успенского, А. Чехова, И. Ясинского)». Издание «Посредника», XLVI. Для интеллигентных читателей. М., 1895. Рассказ «Ванька» (1886) — в сборнике «Несчастные» (М., 1895).

Судя по записным книжкам, в эти годы сложились замыслы произведений, к работе над которыми Чехов вплотную приступил позже («Душечка», «Крыжовник», «Дама с собачкой», «Новая дача», «У знакомых» и др.). В записных книжках этих лет есть уже заметки, использованные впоследствии в пьесе «Вишневый сад».

О творческой активности этих лет свидетельствует постоянная готовность Чехова заменить посланную рукопись, в случае необходимости, другой. Он обещает это А. А. Тихонову (А. Луговому) — из опасения, что «Моя жизнь» окажется не подходящей для «Нивы»; В. А. Гольцеву — в связи с желанием задержать печатание «Ариадны»; В. М. Соболевскому — боясь, что рассказ «В родном углу» для газеты может показаться длинным или в надежде подольше поработать над корректурой рассказа «На подводе».

Остались неосуществленными замыслы:

1. Книга о земских школах Серпуховского уезда. О ней Чехов писал А. С. Суворину 14 декабря 1896 г.: «Я готовлю материал для книги, вроде „Сахалина“, в которой изображу все 60 земских школ нашего уезда, взявши исключительно их бытовую хозяйственную сторону. Это земцам на потребу». Когда Н. М. Ежов, работая московским фельетонистом «Нового времени», испытывал затруднения в выборе тем, Чехов ему обещал дать сведения о земских школах. Это видно из письма Ежова 17 июня 1897 г.: «Мы говорили с Вами насчет сельских школ (земских);

Вы обещали дать мне матерьял для фельетона, — каким бы образом нам потолковать еще раз?» (ГБЛ; Чехов, Лит. архив, стр. 100). «О земских школах и вообще о земстве поговорим. Могу дать Вам, буде пожелаете, много материала», — подтвердил Чехов свое обещание в ответном письме 21 июня 1897 г. Собираясь в июле приехать за материалом в Мелихово, Ежов обещал: «...нужные Вам брошюры сохраню в целости» (6 июля 1897 г. — ГБЛ). Фельетоны Ежова в «Новом времени» за июль — декабрь 1897 г. тему земских школ не затрагивают.

2. Продолжение повести «Мужики» (о событиях, которые должны были произойти после возвращения Ольги и Саши в Москву, — см. стр. 344—348 и 510 наст. тома).

3. В письме к Суворину 20 июня 1896 г. Чехов предлагал переделать вместе с ним «на русские нравы» пьесу Лауры Маргольм «Карла Бюринг».

26 июня Чехов писал Суворину: «А пьесу я напишу, уж это Вы не беспокоитесь. Пьесы будут, была бы порядочная труппа». Чехов тогда, только что кончив работу над «Чайкой», собирался вернуться к старым пьесам в связи с их переизданием (в сборнике 1897 г.) и, видимо, предполагал писать новые; в частности, он мог иметь в виду и свою работу над «Дядей Ваней». После провала «Чайки» в Александрийском театре 17 октября 1896 г. настроение его круто изменилось: «Никогда я не буду ни писать пьес, ни ставить» (Суворину, 18 октября 1896 г.).

Т. Л. Щепкина-Куперник вспоминает чеховские «сюжеты», рассказанные ей: «Как-то Антон Павлович затеял писать со мной вдвоем одноактную пьесу и написал мне для нее длинный первый монолог. Пьеса должна была называться „День писательницы“. Монолог тоже заключал множество всяких шуток по моему адресу и начинался так: „Я — писательница. Вы не верите? Посмотрите на эти руки: это руки честной труженицы: вот даже чернильное пятнышко“. (У меня всегда бывало чернильное пятно на среднем пальце...) <...> запомнила еще, как писательница мечтает уехать в деревню: „Чтобы был снег... тишина-тишина... вдали собаки лают и кто-то на гармошке играет, а ля какой-нибудь Чехов“ <...>.

Помню, как-то раз шли мы в усадьбу после дождя, который мы долго пережидали в какой-то пустой риге, и Чехов, держа мокрый зонтик, сказал:

— Вот бы надо написать такой водевиль: пережидают двое дождь в пустой риге; шутят, смеются, сушат зонты, объясняются в любви; потом дождь проходит, солнце, и вдруг он умирает от разрыва сердца.

— Бог с вами! — изумилась я. — Какой же это будет „водевиль“?...

— А зато жизненно. Разве так не бывает? Вот шутим, смеемся, и вдруг — хлоп, конец!...» (Чехов, изд. Атеней, стр. 240—241; «Чехов в воспоминаниях современников». М., 1952, стр. 280).

В середине 90-х гг. Чехов вернулся к мысли о романе. Об этом свидетельствует история создания двух самых крупных произведений 1894—1896 гг. — повестей «Три года» и «Моя жизнь». Но в процессе работы границы обоих задуманных «романов» постепенно суживались. Уменьшалось число действующих

лиц, сокращалось количество эпизодов, сжимались описания и т. д. (см. примечания к повести «Три года»). Осуществлению первоначальных широких замыслов отчасти мешало и то, что Чехов брал обязательства, которые требовали безотлагательной, срочной работы. С января 1895 г. до весны 1896 г., когда была начата «Моя жизнь», Чехов написал и опубликовал 6 рассказов: «Супруга», «Белолобый», «Анна на шее», «Убийство», «Ариадна», «Дом с мезонином». Рассказ «Супруга», обещанный в сб. «Почин», когда он трудился над «Рассказом старшего садовника» и повестью «Три года», опоздал против намеченного срока на три месяца, хотя объем его был невелик (четыре страницы). Рукопись «Моей жизни» пришлось посылать в два приема — так что конец повести Чехов писал, не имея в руках начала. И как «роман из московской жизни» («Три года») постепенно превратился в повесть (а в печати появился с подзаголовком «Рассказ»), так и «роман для „Нивы“» («Моя жизнь») был опубликован в этом журнале как повесть (в отдельном издании значилось: «Рассказы: 1. „Мужики“. 2. „Моя жизнь“» и в подзаголовке «Моей жизни» — «Рассказ провинциала»).

Болезнь, обострившаяся весной 1897 г., когда шла корректура «Мужиков», изменила темп литературной деятельности Чехова. Занятый лечением, он — насколько известно из его писем — летом этого года ничего не писал.

Осенью 1897 г., уже после трех недель жизни на юге Франции, Чехов стал тяготиться отдыхом: «Праздность опротивела. Да и деньги тают, как безе» (письмо к М. П. Чеховой, 25 сентября 1897 г.). Первое известие о намерении возобновить прерванный литературный труд — в письме к М. П. Чеховой 9 октября 1897 г.: «...сажусь писать рассказ»; первое указание относительно начала работы — в письме Г. М. Чехову 11 октября: «Стал работать понемножку и, быть может, привыкну к чужому письменному столу». В эти же дни Чехов писал Я. Л. Барскову: «...я теперь в таком настроении, что могу работать и, по всей вероятности, это настроение не мимолетное. Мне хочется писать» (12 октября 1897 г.). А через пять дней послал Соболевскому первый «плод» своей «праздной музы» — рассказ «В родном углу». Через неделю — второй рассказ, «Печенег», почти через месяц — 20 ноября — третий рассказ, «На подводе».

Ко времени создания этих произведении, написанных за границей, но посвященных чисто русской тематике (к декабрю 1897 г. была, кроме того, завершена в основном работа над рассказом «У знакомых»), относится признание Чехова, характеризующее особенность его творческого процесса: «Я умею писать только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично» (письмо Ф. Д. Батюшкову 15(27) декабря 1897 г.).

У Чехова было постоянное чувство, что он пишет мало. Имели значение и материальные соображения. Начиная 1895 год большими творческими планами, Чехов пояснял: «И деньги нужны адски» (Суворину, 19 января 1895 г.). Кончил он год с этим же чувством. Собираясь пожить в Петербурге, он писал Суворину: «...но если не буду работать, то уеду из Петербурга через 2—3 дня. Не работать мне нельзя. Денег у меня так мало, а работаю

я так медленно, что прогуляй я 2—3 недели (я прогулял их уже 5), мое финансовое равновесие пойдет к черту и я залезу в долги. Я зарабатываю черт знает как мало» (29 декабря 1895 г.). Эти строки, в сопоставлении с предложением Суворина о внеочередном авансе, последовавшем после отказа Чехова поехать в Петербург из-за плачевного состояния «финансов», свидетельствуют о серьезных материальных затруднениях, которые испытывал Чехов, находясь в зависимости от издательства Суворина. Не из простого любопытства, конечно, Чехов спрашивал А. А. Тихонова, в качестве редактора «Нивы» близко соприкасавшегося со всеми предпринимательскими делами А. Ф. Маркса: «Правда ли, что Маркс купил на вечные времена сочинения Фета? Если правда (и если не секрет), то за сколько? Полонский издан недурно» (29 марта 1896 г.). В январе 1899 г. Чехов заключил договор с Марксом об издании своих сочинений.

3

Обдумывая сюжеты 1894—1897 гг., Чехов обращался к таганрогским впечатлениям («Моя жизнь», «Печенег», «В родном углу», отчасти «Убийство»). Лето 1891 г., проведенное в Богимове, всплыло в памяти во время работы над «Домом с мезонином». Изображение европейских курортов в «Ариадне» восходит к заграничным впечатлениям 1891 и 1894 гг.

Но основной пласт жизненных впечатлений в произведениях этих лет относится к мелиховскому времени (Чехов поселился в Мелихове с марта 1892 г.). Общение с мелиховскими крестьянами углубило знание крестьянского быта, что отразилось особенно в «Доме с мезонином», «Моей жизни», «Мужиках», «На подводе».

В воспоминаниях родных и знакомых Чехова приводятся сведения о лицах и фактах, которые послужили материалом для многих произведений. Но при обращении к свидетельствам мемуаристов следует критически воспринимать их стремление отождествлять чеховских героев с определенными прототипами. Там, где бывал Чехов, после его смерти жители также охотно выискивали своих, «местных» прототипов. «В Сумах вам могут указать на героев Чехова <...>. Назовут Соню, профессора Серебрякова, Вафлю, Мисюсь», — писал в 1911 г. А. Епифанский (А. А. Тетерев), посетивший чеховские места на Украине («Солнце России», 1911, июль, № 35/75, стр. 3). Чем большей популярностью пользовался герой, тем большее количество «прототипов» к нему находили современники. Образы Мисюсь и ее сестры Лиды насчитывают наибольшее количество реальных «соответствий». Существование нескольких «прототипов» для одного литературного героя — наилучший показатель того, как условно само понятие прототипа; особенно это касается творчества Чехова.

Литературные источники, с которыми так или иначе соотносятся суждения чеховских героев, почти всегда злободневны. Споры о влиянии цивилизации и прогресса на нравственность, дебаты по поводу женской эмансипации, обсуждение проблемы, должно ли искусство отвечать общественным запросам — всем этим жила русская интеллигенция конца века. Воззрения некоторых чеховских героев перекликаются со взглядами писателей и

философов, чьи произведения живо обсуждались в печати 1880-х — 1890-х гг. Это О. Конт, Г. Спенсер и А. Шопенгауэр, Лев Толстой и Август Стриндберг и др.

С оживлением общественно-политической жизни России в середине 1890-х гг. усилилось внимание Чехова к одной из самых насущных проблем времени — к судьбе пореформенного крестьянства. Сказался и опыт жизни в Мелихове, в постоянной близости к нуждам русской деревни: в 1896—1897 гг. Чехов написал подряд три произведения, посвященные — в разной степени — положению крестьянства: «Дом с мезонином», «Моя жизнь», «Мужики». Повесть «Мужики» имела всероссийский резонанс. «Успех этот напоминает нам те времена, когда появлялся новый роман Тургенева или Достоевского», — писал анонимный автор в «Северном вестнике» (1897, № 6, стр. 335). Современники (например, И. А. Бунин) считали, что настоящая слава к Чехову пришла только с «Мужиками». Критики признавали, что Чехов стал теперь самой крупной после Л. Толстого фигурой русской литературы. Благодаря «мужицкой» теме имя Чехова было поставлено рядом с именами крупнейших европейских художников — Бальзака, Золя, Гауптмана. Разгоревшаяся полемика между народниками и легальными марксистами вокруг «Мужиков» была фактом не только литературной, но и общественно-политической жизни России: в спорах обсуждались не столько художественные достоинства повести, сколько вопросы, связанные с историческим развитием русской деревни.

Об определенном идейном переломе в настроении Чехова в эти годы свидетельствовало и появление в рассуждениях его героев, начиная с повести «Три года», того мотива лучшего будущего, который особенно усилился в его последних произведениях. Работая над этой повестью, Чехов много размышлял на общественные темы, особенно — о долге каждого человека перед будущим. В соседстве с заметками к повести есть, например, такие: «Если вы будете работать для настоящего, то ваша работа выйдет ничтожной; надо работать, имея в виду только будущее» (Зап. кн. I, стр. 23); «Желание служить общему благу должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья; если же оно проистекает не отсюда, а из теоретических или иных соображений, то оно не то» (стр. 3).

4

К середине 90-х гг. Чехов становится одним из самых популярных писателей России. Его произведениями восхищаются крупные деятели культуры (Л. Толстой, И. Е. Репин, А. И. Сумбатов (Южин), Вл. И. Немирович-Данченко). К этим годам относится первое сведение об изучении творчества Чехова студентами. «Недавно после лекции, — писал Чехову А. Н. Веселовский, читавший курс литературы в Московском университете и Лазаревском институте, — подходит ко мне студент и просит прочесть большую работу его о... Чехове. Я еще не получил ее, но спешу упомянуть о ней как о характерном признаке времени» (17 декабря 1897 г. — ГБЛ).

Об интересе иностранных читателей к творчеству Чехова этих лет ему писали в разное время — из Чехии Болеслав Прусик, Елизавета Била и Эльза Голлер (она печатала в Праге свои переводы на немецкий язык), из Германии — Луиза Флакс, из Франции — Дени Рош и Клэр Дюкрё (с Дюкрё Чехов познакомился в Ницце в октябре 1897 г.). Книгу своих переводов, вышедшую в Париже, в которой был напечатан рассказ «Враги», прислала Чехову переводчица Ю. М. Загуляева (Les conteurs russes modernes. Recueil de nouvelles. Trad. de M-lle Julie Zagouliaieff. Paris, 1895). В 1897 г. Чехов получил два перевода «Дуэли» — на чешский язык (от Б. Прусика из Праги) и на немецкий язык (от К. Хольма из Мюнхена) — см. Чехов и его среда, стр. 308 и 310. Французский славист Жюль Легра в книге «Au pays russe» («В русской стране»), вышедшей в Париже в 1895 г., рассказал о своем впечатлении от встречи с Чеховьм в Мелихове в 1892 г. и дал первую во Франции характеристику Чехова-новеллиста. Редакция берлинской газеты «Neue Deutsche Rundschau» писала о своем желании дать в газете очерк литературной деятельности Чехова (1895). В чешском журнале «Květy» в 1897 г. была напечатана статья о Чехове переводчика Б. Прусика (см. ЛН, стр. 212). В Германии вышла новая книга рассказов Чехова: «Russische Liebelei». München und Leipzig, 1897 (рассказы «Ариадна», «Попрыгунья», «Припадок». «Володя большой и Володя маленький» в переводе Луизы Флакс). Пристально следили за творчеством Чехова шведские переводчики: они выпустили книгу рассказов и повестей «Musjikerna med flera berättelser» (Sthlm, 1897, — «„Мужики“ и другие рассказы») и вели интенсивные переговоры с Чеховым относительно перевода «Моей жизни» (см. ЛН, стр. 213—215 и стр. 507 наст. тома). За разрешением сделать несколько переводов на польский язык для варшавских и краковских журналов обратился к Чехову Л. Забавский (1896 г.), на немецкий язык — А. К. Грефе (1895 г.) и Г. Вольфгейм (1897 г.) (ГБЛ). Болгарское общество «Славянская беседа» просило Чехова прислать несколько строк для издания книги автографов наиболее известных славянских писателей (1895 г.). Мировая слава Чехова росла.

Цикл критических высказываний о Чехове в 1895—1897 гг. открыла статья П. Н. Краснова «Осенние беллетристы. II. Ан. П. Чехов» («Труд», 1895, № 1). Она охватывает весь творческий путь Чехова до 1894 г. включительно (без повести «Три года», начавшей печататься лишь в январе 1895 г.) и делит его на три периода: начало 1880-х гг. (юмористический), вторая половина 1880-х гг. (отражение настроений «вялости, нервности и тоски» в сборниках «В сумерках», «Хмурые люди», «Рассказы» и пьесе «Иванов») и первая половина 1890-х гг. (отражение «смутных настроений» эпохи и «чуть начинающихся» общественных движений — особенно в «Жене», «Палате № 6» и др.). В целом Краснов считал, что произведения Чехова дают ключ к пониманию общественных настроений, преимущественно — «недугов» современного общества. Защищая пристрастие Чехова к малым формам, Краснов писал о том, что в рассказах Чехова жизнь понимается как сцепление случайных событий: «...характерно для жизни нашего времени, что все эти отдельные случаи не имеют общей связи и существуют каждый как бы сами по себе. И все

такие элементарные впечатления, произведенные на нас общею жизнью, нашим участием в ней, мы найдем весьма полно и всесторонне изображенными в рассказах Чехова» (стр. 204). В статье была замечена главная особенность чеховского психологизма — понимание внутреннего движения души и даже самой сущности характеров по внешним чертам — жестам, выражению лица, глаз (стр. 202). Высоко оценив Чехова-новеллиста, Краснов ставил рядом с ним только Мопассана, причем считал, что «в смысле идеи, понимания жизни г. Чехов неизмеримо выше Мопассана» (стр. 204—205).

В статьях о Чехове давно уже не было споров о том, насколько он талантлив: художественный талант его был бесспорен для всех. К этому вопросу критики обращались теперь как правило лишь для того, чтобы противопоставить выдающееся мастерство Чехова его идейной «ущербности». Нападки на «унылое» миросозерцание Чехова, начавшиеся еще во второй половине 1880-х гг., продолжались. На одинаковой оценке «индифферентизма», якобы проповедуемого Чеховым в «Доме с мезонином», сходились критики-народники («Новое слово») и либералы («Русские ведомости»). К ним примыкали и легальные марксисты, упрекавшие Чехова в неуменье создать «цельную картину» жизни (А. И. Богданович о «Моей жизни»). Реакционные критики (например, К. П. Медведский в статье «Жертва безвременья» — «Русский вестник», 1896, №№ 7, 8), наоборот, были недовольны тем, что Чехов не пристал к «большому», «независимому» искусству.

Дебаты по поводу идейного содержания произведений Чехова развернулись после выхода «Дома с мезонином» и «Моей жизни» и — с особой силой — после «Мужиков».

Все рецензенты «Дома с мезонином» почувствовали актуальность вопросов, поднятых героями этого рассказа: в середине 1890-х гг. (десятилетия, начавшегося грозными бедствиями — голодом и холерой) еще устойчиво держалась теория «малых дел». В «Моей жизни» социальная проблематика была уже не предметом рассуждений и споров между героями, а частью самого сюжета: повесть была посвящена судьбе дворянина, не выдержавшего лицемерия и несправедливости общества, в котором он жил, и, после тщетных усилий исправить дело личной помощью крестьянам, превратившегося в отщепенца.

В печати обсуждался характер «отщепенства» Полознева, которое большею частью отождествлялось с «доктриной» Л. Толстого. Сложность отношения Чехова к толстовской философии осталась непонятой, и повесть была расценена как «толстовская». Изображение крестьянства в главах, где описывалась жизнь героев в деревне, было вскоре заслонено в глазах критиков картиной русской деревни, развернутой широко в «Мужиках».

Острая полемика между народниками и легальными марксистами по поводу мрачной картины деревенской жизни в «Мужиках» принадлежит к самым напряженным эпизодам литературно-общественной борьбы в дореволюционной России. Отрицательное отношение либеральных народников к повести не ограничилось критическими высказываниями о ней. Союз взаимопомощи русских писателей, в котором они играли большую роль, затормозил избрание Чехова: заявление о приеме в Союз Чехов подал 2 мая 1897 г., а принят был только 31 октября. Узнав, что из-за

«вредной тенденции» «Мужиков» его чуть было не забаллотировали, Чехов не вступил в Союз взаимопомощи (подробнее об этом см. в томе VI Писем). Разрыв Чехова с либерально-народническим направлением в критике все более углублялся.

Остальные произведения, в которых социальная проблематика не выражалась столь явно, оценивались критикой узко, лишь на основании чисто фабульных отношений между героями. Так, из оценок «Ариадны» выпал вопрос о положении женщины в современном обществе, широко обсуждавшийся и в публицистических, и в художественных произведениях конца века. Никто из критиков не заметил в этом рассказе отклика на антифеминистические взгляды известных писателей и философов. Критика прошла мимо нового для Чехова интереса — к общественным причинам психологических явлений (внимание к родословной героев — «Три года», «Убийство»).

Вне внимания критиков остались источники социально-философских споров — о роли нравственности в социальном прогрессе, о перспективах уничтожения неравенства и т. д. («Три года», «Моя жизнь», отчасти «Дом с мезонином»). «Ариадна» и «Дом с мезонином» вызвали даже упрек в отсутствии серьезного содержания. «Не видно, чтобы жизнь тревожила и волновала его...», — писал по поводу этих рассказов о Чехове П. Скриба (Е. А. Соловьев) в «Новостях и биржевой газете» (1896, № 127, 9 мая).

Большое место в критике заняло обсуждение вопроса о том, насколько Чехов справлялся с большой повествовательной формой. О недостатках крупных произведений Чехова бегло писал Краснов, возводя их к особенностям эпохи, в которой отсутствуют героические натуры, а «большинство людей на одно лицо» (стр. 203). После выхода повестей — «Три года» и «Моя жизнь» — неспособность Чехова объединить отдельные эпизоды в общую картину жизни пытались доказать рецензенты самых различных направлений — «Русского вестника» (1896, № 2, — П. А. Ачкасов), «Мира божьего» (1897, № 12, — А. Б. ‹А. И. Богданович›) и др.

Критики, преимущественно либеральные, сетовали на «безоценочность» изображения жизни в произведениях Чехова. Повод к этому дала фабульная незавершенность повести «Три года» (отзывы А. М. Скабичевского, М. Полтавского (М. И. Дубинского), W — рецензента «Русского обозрения»). Неприятие именно той особенности поэтики чеховской повести, которая составляла ее новизну, свидетельствовало о том, что рецензенты исходили из традиционных представлений о большой художественной форме, которым противоречила повесть. Высказывания этого характера были подытожены в книге К. Ф. Головина (Орловского) «Русский роман и русское общество» (СПб., 1897, глава «Современное затишье»). По его мнению, «отрывочность» концепций, характерная для Чехова-новеллиста, сохранилась и в его крупных вещах. Параграф о Чехове Головин завершил словами: «Перед г. Чеховым много еще времени впереди. Может быть, он когда-нибудь еще и напишет настоящее крупное произведение — не по объему только. Но пока он этого не сделал. И критика вправе к нему относиться строже, чем к другим, потому что кому дано много, с того много и спросится» (стр. 462).

Доброжелательный тон даже этой суровой оценки вызвал возражение у П. Скрибы, который в рецензии на повесть «Мужики» настойчиво писал: «Одна из первых вещей — „Степь“ и последняя, „Мужики“, г. Чехова — лучшее доказательство неспособности г. Чехова возвыситься до художественного синтеза» («Новости и биржевая газета», 1897, № 118, 1 мая).

Обращение Чехова к большой форме особенно резко было оценено реакционной критикой. Заслуга «либералов», привлекавших Чехова к сотрудничеству в толстых журналах (где печатались все его повести, кроме «Дуэли»), расценивалась реакционными критиками как зло, причиненное таланту Чехова. Один из повторяющихся мотивов в откликах реакционной печати — сожаление о том, что Чехов поддался давлению «либералов» и, бросив маленькие рассказы, стал писать большие произведения.

Таким образом, рассказы — как и прежде — оставались мерилом для оценки Чехова-художника: одни (преимущественно либерально настроенные критики), не видя идейной ценности в рассказах, старались отвлечь от них Чехова к более крупным повествовательным жанрам, другие (в основном реакционные критики), встречая враждебно прогрессивное содержание крупных произведений Чехова и не понимая их художественной новизны, укоряли его за «измену» своему природному дару.

Между тем, Чехов не бросал писать рассказы и в эти годы. «Супруга», «Белолобый», «Печенег» и др. по объему почти не превосходят рассказов 1880-х гг. Тем не менее когда Чехов обращался в рассказах к прежним новеллистическим концовкам, критика это осуждала — см. отзывы Ю. Николаева (Ю. Н. Говорухи-Отрока) о «Супруге» и «Анне на шее».

От внимания критики, явно растерявшейся в оценке повествовательных принципов Чехова в больших и малых жанрах, ускользала их общая важная особенность — связь между сохранившимся прежним пристрастием писателя к короткому рассказу и своеобразием формы его крупной повести (тяготеющей не к растянутому рассказу, как думало большинство критиков, а к компактному роману). Именно эта связь в высшей степени характеризует искусство Чехова-прозаика середины 90-х гг. Не случайно он так настойчиво возвращался в эти годы к размышлениям о краткости как определенном эстетическом понятии. В советах молодым — независимо от того, шла ли речь о работе над рассказом или романом — звучал, как и прежде, призыв к лаконичности как необходимому элементу художественного совершенствования произведения (см., например, письма к Л. А. Авиловой 15 февраля 1895 г. и 3 ноября 1897 г., Е. М. Шавровой 17 мая 1895 г. и 20 ноября 1896 г. и др.).

Было, однако, среди критиков и несколько защитников крупной повествовательной формы Чехова. Так, Я. В. Абрамов в статье «Наша жизнь в произведениях Чехова» («Книжки Недели», 1898, № 6) высказал уверенность, что Чехов «способен к широкой концепции», о чем свидетельствуют, по его мнению, повести «Моя жизнь» и «Мужики», хотя они и являются лишь подготовительной ступенью к «синтетическому» труду.

Опираясь на эти две повести, Д. Н. Овсянико-Куликовский («Журнал для всех», 1899, № 2) также отстаивал право художника на свой особый — экспериментаторский метод, позволяющий

отбирать из хаоса явлений наиболее характерные. Такая позиция была ближе к пониманию своеобразия художественного мышления Чехова, чем утвердившееся до этого в критике мнение (с наибольшей резкостью выраженное в статьях Н. К. Михайловского начала 1890-х гг.), что Чехов бесстрастно изображает все, что ему попадается на глаза. Впоследствии точку зрения Михайловского еще более основательно оспорил М. Горький в статье о повести «В овраге» («Нижегородский листок», 1900, № 29, 30 января). Отрицание бесстрастной «всеядности» Чехова-художника, лишь объективно противостоявшее в работах Абрамова и Овсянико-Куликовского утверждениям народнической критики, привело Горького к более радикальным выводам и публичному признанию у Чехова «высшей точки зрения», освещающей многообразные явления жизни.

—————

Тексты и варианты к ним подготовили: Т. И. Орнатская (1894—1896) и А. Л. Гришунин (1897). Примечания написали: Э. А. Полоцкая (вступительная статья, 1894—1896) и А. Л. Гришунин (1897). Отрывок «Шульц» подготовлен к печати и прокомментирован Э. А. Полоцкой.

ТРИ ГОДА

Впервые — «Русская мысль», 1895, № 1, стр. 1—53 (главы I—IX); № 2, стр. 115—156 (главы X—XVIII). Подзаголовок: Рассказ. Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается но тексту. Чехов, т. VIII, стр. 216—322.

Первая фраза повести: «Было еще темно, но кое-где в домах уже засветились огни и в конце улицы из-за казармы стала подниматься бледная луна» вызвала еще при жизни Чехова замечание о неточности (анонимная рецензия в «Литературном обозрении»), 1895, № 13, 26 марта). В наше время Г. В. Иванов в статье «Заметки филолога. Узаконенная „описка“ Чехова. (О первой фразе повести Чехова „Три года“)» («Вестник ЛГУ», 1965, № 20, серия истории, языка и литературы. Выпуск 4, стр. 145—146) также предлагал считать слово «темно» опиской — вместо «светло»; ср.: С. А. Рейсер. Палеография и текстология нового времени. М., 1970, стр. 170. Возможно однако, что это не описка. Контекст первой главы, начиная с этой фразы, не позволяет внести изменение в авторский текст. О темноте в этой главе говорится и позже: «темные, неподвижные деревья», «темные фигуры», «темно в гостиной» (луна ярко светит лишь в конце главы). Не исключено, что в этой фразе Чехов хотел противопоставить темноту летнего вечера уже появляющимся редким источникам света — огням в окнах и бледной, только восходящей луне.

1

Самые ранние из сохранившихся записей к повести сделаны на автографе письма В. И. Бибикова к Чехову 1 февраля 1891 г. (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений). Здесь упоминаются персонажи первоначального замысла: тет‹ушка›, Жд., Ив., мать, «девы», которые «дурачат тетушку», офицер, Лиза, Я. (будущий Ярцев). Зафиксирована также мысль, характерная для будущего центрального героя повести — Лаптева: «Чтобы решать вопросы о богатстве, смерти и пр., нужно сначала ставить эти вопросы правильно, а для этого нужна продолжительная умственная и душенная работа». Среди записей есть фраза, вошедшая в окончательный текст: «Москва — город, которому придется много страдать». «Три года» — произведение, к которому в записной книжке сделано наибольшее количество заметок (около 200). Заметки, использованные в повести, расположены на стр. 5—7, 11, 12, 17—40 Записной книжки I и среди записей на отдельных листах. Они могли быть сделаны приблизительно в период с марта 1891 г. по декабрь 1894 г. Одновременно Чехов обдумывал и другие

сюжеты. Среди заметок к повести «Три года» имеются записи к произведениям: «Страх», «Остров Сахалин», «Соседи», «Жена», «По делам службы», «Ариадна», «Чайка», «Белолобый».

Прежде чем возникли образы Лаптева, размышляющего о богатстве и смерти, и Ярцева, думающего об исторической судьбе Москвы, Чехов сделал ряд записей, заметно отличающихся от окончательно сложившегося сюжета повести. В записной книжке, которую он начал вести, уезжая за границу в марте 1891 г. (Записная книжка I, 1891—1904 — ГБЛ; см. т. XVII Сочинений), уже в самом начале также упоминаются персонажи, отсутствующие в повести: Иван, Софья, Ивашин, О. И., брат О. И., Алеша, мать Алеши.

От этого неосуществленного замысла среди бумаг Чехова сохранились записи, к которым он хотел вернуться в 1897 г. В письме из Ниццы 17 декабря 1897 г. он просил сестру найти у него в столе и прислать ему «вырезки писчей бумаги с кусочками начатой, но оставленной повести»: «...действующие лица, помнится, называются Алеша, Маша, мать; есть описание комнаты, в которую со всего дома снесена симпатичная мебель». Имеются в виду следующие отрывки: 1) «... лучом благодати твоей просвети мою душу...» и т. д. (Гос. Литературно-мемориальный музей-заповедник А. П. Чехова в Мелихове; в ПССП опубликовано под заглавием [Отрывки из повести] — т. XII, стр. 326). За этими последними словами молитвы, которую читает Ольга Ивановна, следует абзац, посвященный ей: «Она читала молитву, написанную на листке почтовой бумаги и сочиненную одним стариком...». Второй абзац отрывка посвящен Алеше («Алеше не хотелось спать...» и т. д.). Здесь говорится также о матери Алеши и его сестре, которые приехали из театра и привезли с собой Ивашина. 2) «К старым отживающим креслам, стульям и кушеткам Ольга Ивановна относилась...» и т. д. (ЦГАЛИ; в ПССП опубликовано в разделе: [Записи на отдельных листах], л. 5 — т. XII, стр. 301). В этом отрывке о комнате Ольги Ивановны говорится, что она была «чем-то вроде богадельни для мебели». 3) «то, что тетушка страдает и не морщится, производило на него впечатление фокуса» и т. д. (ЦГАЛИ; [Записи на отдельных листах], л. 8 — ПССП, т. XII, стр. 302). Здесь упоминается Алеша, с его мыслями о женитьбе, и О. И., о которой говорится, что она «была в постоянном движении; такие ж‹енщин›ы, как пчелы, разносят оплодотворяющую цветочную пыль...»

В бумагах, имеющих отношение к первоначальному замыслу, есть еще имена: Иванов (со слугой Петром), Надя Вишневская, Вишневские (Виш., В.). Из этих имен в окончательный текст вошло лишь имя главного героя (Алеша) и его слуги (Петр). Начиная со стр. 18 Записной книжки I и на л. 12 [Записей на отдельных листах] герои называются только как в повести: Костя, Киш, Я. (или Ярцев), Ф. (или Федор), Л. (или Лаптев) и др.

Фабульные связи между этими героями располагаются приблизительно так: Ольга Ивановна — вдова, имеющая детей (она читает молитву, сочиненную товарищем ее покойного мужа, и в

молитве говорится «обо всем, что нужно: и о счастье, и о детях...»). У нее, как уже отмечалось, есть брат. Алеша, возможно, ее сын. Ивашин — друг Алеши. Он богат, выезжает в шубе и фраке делать светские визиты, влюблен в Надю Вишневскую. Можно предположить, что Надя — сестра Алеши: вместе с матерью и сестрой Алеши Ивашин возвращается после театра к ним домой, и Алеша радуется, что сможет с ним долго разговаривать. У Ивашина есть еще друг — Я.; с ним Ивашин делится впечатлениями о визите к Наде Вишневской.

Осенью 1891 г. Чехов оставил в стороне историю Ольги Ивановны, Алеши и Ивашина (отсюда его слова об «оставленной повести») и лишь некоторые мотивы ее использовал в повести «Три года». Слова: «Ах, какой у меня сюжет для повести! <...> Листов на пять» (письмо к А. С. Суворину 16 октября 1891 г.) могли относиться именно к этому, еще не расчлененному, богатому разными фабульными ответвлениями замыслу (см. обоснование: «В творческой лаборатории Чехова». М., 1974, стр. 14).

Почти через год Чехов сообщал Суворину же: «Пишу вещь, в которой сотня действующих лиц, лето, осень — и всё это у меня обрывается, путается, забывается...» (8 декабря 1892 г.). Очевидно, к этому времени Чехов уже начал писать повесть, но писал урывками и едва ли написал много.

Каково соотношение между героями «оставленной повести» в повести «Три года»?

От Алеши и Ивашина к Алексею Лаптеву перешли рассуждения о любви и браке, о богатстве и смерти, а также связь с «инсипидкой» инсипидка — от франц. insipide (безвкусный, нескладный, нелепый).¹, т. е. будущей Рассудиной (в первой записи она названа вдовой доктора — см. Зап. кн. I, стр. 9; в повести это жена педагога, ушедшая от мужа); к переживаниям Ивашина восходит то ощущение неполноценности, которое испытывает Лаптев, встречая любимую девушку. От Иванова в повести осталось лишь имя его слуги: Петр. К Ярцеву отнесена — в измененном виде — мысль Ивашина: «Какое наслаждение уважать людей! Мне [нет де]‹ла›, когда я вижу книги, нет дела до того, как авторы любили...» и т. д. (запись на обороте письма Бибикова).

Некоторые черты Ольги Ивановны, в частности, ее наивно-поэтическое восприятие церковных обрядов, использованы в образе Юлии Белавиной. Трудясь в конце 1891 г. над рассказом «Попрыгунья» (к нему в записных книжках нет ни одной записи), Чехов назвал героиню тоже Ольгой Ивановной — значит, уже тогда он оставил работу над повестью в начатом направлении.

Среди последних заметок к повести есть две, связанные с ее содержанием, но не использованные непосредственно в тексте: 1) «Спальня. Лунный свет бьет в окно, так что видны даже пуговки на сорочке» (стр. 41). В журнальном тексте о лунном свете говорилось сходным образом: «Луна светила так ярко, что можно было разглядеть на земле каждую соломинку...» — ср. стр. 15, строки 28—29. 2) «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой» (стр. 41). В печатном тексте XVII главы появились иные слова — см. стр. 90, строки 17—22.

Всего осталось не использовано около 50 записей, которые, очевидно, были предназначены для повести. Некоторые Чехов обвел чернилами (большинство их было сделано карандашом), бо́льшую часть зачеркнул, переписал в Записную книжку IV (ГБЛ; см. т. XVII Сочинений) — как заготовки на будущее.

Слова Чехова: «все мы народ и всё то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (Зап. кн. I. стр. 7) находятся в логической связи с предыдущей записью — словами Ярцева для X главы о неравенстве людей в обществе: «Вследствие разницы климатов, умов, энергий, вкусов, возрастов, зрений равенство среди людей никогда невозможно. Неравенство поэтому следует считать непреложным законом природы. Но мы можем сделать неравенство незаметным...» и т. д. (Зап. кн. I, стр. 6; ср. со стр. 56 наст. тома).

Среди неиспользованных записей некоторые имеют сюжетное значение: самая главная из них — образ «спирита», который любил читать чужие письма и которого Костя называл «пустой бутылкой» (стр. 28, 29, 33). От спирита в повести осталась только мысль Лаптева о мешанине понятий у суеверных людей в главе IX журнальной публикации (см. варианты, стр. 377). Этот образ, со всеми внешними и внутренними особенностями, перешел в рассказ «Ариадна».

Мотив возможного поворота в отношениях между героями в финале был задуман иначе. «Она боялась, что влюбилась в Ярцева, и крестилась под одеялом» — так было в Зап. кн. I (стр. 35); в тексте «Русской мысли» этих слов нет, зато вместо них звучит предположение Лаптева в конце повести: «что́, если Ярцев полюбит его жену?»

В процессе писания повести Чехов отказался от ряда намеченных мотивов, сосредоточив внимание на основном психологическом конфликте и переживаниях Лаптева. Характер изменений, внесенных Чеховым в первоначальный замысел, связан с постепенным сужением рамок задуманного романа. Подробнее см.: Полоцкая Э. А. «Три года». От романа к повести. — В кн.: В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.

2

Еще собирая материал к повести, Чехов думал отдать ее в «Ниву». В начале января 1894 г. И. Н. Потапенко предложил А. Ф. Марксу для «Нивы» «роман» Чехова (письмо неизвестно). Маркс отвечал Потапенко 12 января 1894 г., ссылаясь на издательские правила: «...чтобы роман А. П. Чехова мог быть помещен в „Ниве“ в 1895 г., я должен получить всю рукопись не позже начала сентября сего года. Между тем А. П. Чехов предполагает окончить роман только в декабре, и я мог бы поместить его в „Ниве“ только через два года — в 1896 г. — срок, согласитесь, слишком долгий» (ГБЛ). 10 января 1894 г. Чехов писал Суворину: «Осенью засяду писать роман тысяч на пять...» «У меня скопилось много сюжетов для повестей и рассказов», — признавался он в те же дни М. О. Меньшикову, добавляя, что приступить к ним сможет только после июня (15 января 1894 г.). Весной

и летом были написаны: «Студент», «Учитель словесности» (вторая глава), «В усадьбе». И лишь 29 сентября уже из Милана Чехов сообщал сестре: «Если увидишь Гольцева, то передай ему, что для „Русской мысли“ я пишу роман из московской жизни <...> Но пусть Гольцев и Лавров не ждут раньше декабря, ибо роман большой, листов в 6—8»; 6 октября из Ниццы — самому В. А. Гольцеву: «...пишу для „Русской мысли“ повесть из московской жизни. Повесть не маленькая, да и не особенно большая. Работаю кропотливо и потому едва ли кончу раньше декабря»; 2 ноября уже из Мелихова — Суворину («Пишу длинную повесть») и 8 ноября И. И. Ясинскому («Пишу повесть для „Русской мысли“...»).

В конце ноября Чехов передал в редакцию, возможно, устно через Марию Павловну, что успеет кончить повесть к январской книжке журнала. Во всяком случае 28 ноября он писал Н. М. Ежову, уже зная, что повесть пойдет в январском номере. 5 декабря Чехов подтвердил свое обещание в письме к В. М. Лаврову, на что тот ответил 7 декабря: «Место для твоей повести в январской книжке найдется, только нам желательно было бы заранее знать ее название...» (ГБЛ). Чехов послал Лаврову заглавие повести: «Три года (Сцены из семейной жизни)» (11—13 декабря), добавив: «Если слово „сцены“ не нравится, то просто оставь „из семейной жизни“ или просто „рассказ“».

Рукопись была послана, очевидно, в те же дни, вслед за письмом. Непосредственное писание повести, таким образом, заняло около трех месяцев — от конца сентября до середины декабря 1894 г. 5 января 1895 г. Чехов сообщил Н. В. Арабажину: «...в конце года я успел написать небольшую повесть...»

Оканчивая повесть, Чехов, как обычно, выражал свою неудовлетворенность результатами: «Тороплюсь, выходит скучновато и вяло» (Ежову, 28 ноября 1891 г.); «Замысел был один, а вышло что-то другое, довольно вялое и не шелковое, как я хотел, а батистовое» (Е. М. Шавровой, 11 декабря).

18 декабря Чехов приехал в Москву читать корректуру.

Выход первой книжки «Русской мысли» был задержан цензурой из-за редакционного «Внутреннего обозрения» и статьи Гольцева «1894 год в политическом отношении». Разрешен был выпуск журнала лишь 13 января 1895 г. (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 6, ед. хр. 361). Сообщая 19 января 1895 г. Суворину о задержке журнала, Чехов писал, что из его рассказа «цензура выкинула строки, относящиеся к религии».

Ввиду отсутствия цензурного экземпляра установить исключенные строки о религии невозможно. Но материал записных книжек в сопоставлении с опубликованным текстом позволяет сделать предположение, что это могли быть, в частности, следующие места: 1) «Я теперь бы устроил ночлежный дом, но боюсь, что он попадет и руки ханжей, которые будут заставлять ночлежников петь акафисты и станут собирать с них на икону» (Зап. кн. I. стр. 27). В журнале вторая часть фразы читается иначе, с ослабленным антиклерикальным пафосом (гл. I — см. варианты, стр. 352). 2) «Для такой торговли, как ваша, нужны приказчики обезличенные, обездоленные, а веру вы воспитываете в детях, заставляя ходить в церковь и кланяться в ноги» (стр. 25). В журнале

подобных слов нет, но Суворин почувствовал в гл. V раздражение молодых купцов против религии (см. ниже).

Из мотивов, намеченных в записной книжке и развернутых в тексте повести, к религии имеют отношение также: разговор о бессмертии между Ярцевым и Лаптевым в XIV гл. (Зап. кн. I, стр. 34), скептическое замечание Кочевого о библейском описании потопа в IX гл. (Зап. кн. I, стр. 24).

При подготовке повести для собрания сочинений Чехов снял подзаголовок и существенно переработал текст.

В окончательной редакции гораздо меньше говорится о переживаниях влюбленного Лаптева из-за холодности Юлии и о духовной неполноценности героя. Кульминация его духовного конфликта (инвектива об именитом роде в гл. XV) первоначально была выдержана в более резких тонах (см. стр. 391—392). При переработке этого эпизода оказался несколько смягченным образ старика Лаптева. В журнальном тексте Лаптев прямо называл отца купцом-самодуром. Деталь: «Отец старостой в церкви потому, что там можно начальствовать над певчими...», да еще в сочетании со словами о затравленной матери (см. стр. 80—81 и стр. 392 наст. тома) невольно приобретала биографическое звучание. Зная от самого Чехова обстоятельства его детства, Суворин почувствовал некоторое сходство в образе старика Лаптева с отцом Чехова и написал ему об этом. Чехов возражал: «Старик купец <...> не похож на моего отца, так как отец мой до конца дней своих останется тем же, чем был всю жизнь, — человеком среднего калибра, слабого полета» (21 января 1895 г.). Но все же исключил упоминание «отца» в этой филиппике и тем самым придал ей общественный характер.

Психологические мотивировки, подробности быта, разговоры об искусстве, прогрессе и социальном неравенстве — все это занимает в окончательном тексте повести значительно меньше места. В четырех случаях Чехов отбросил концы глав (I, IV, XII и XV), иногда с довольно обширным текстом (например, полстраницы с описанием прихода Панаурова к Лаптевым в конце XV главы). Замена в конце повести слов: «Лаптев <...> спрашивал себя: что́, если Ярцев полюбит его жену?» — размышлением героя о жизни вообще (см. стр. 91 наст. тома) внесла в финал обобщенно-философский смысл.

Многочисленные исправления текста (в том числе и чисто стилистические) не изменили ни основной идеи, ни хронологических границ событий, ни хода действия в повести. На этом последнем этапе работы над произведением автор продолжал «курс», взятый им при осуществлении первоначального замысла — от «романа» к повести. Правка его сделала повесть композиционно более стройной и художественно совершенной.

3

В повести отразились события культурной жизни Москвы и Петербурга тех лет, когда оформлялся замысел произведения.

Начиная с 1883 г., Антон Рубинштейн неоднократно дирижировал девятой симфонией Бетховена в симфоническом собрании Русского Музыкального общества. Концерты А. Рубинштейна

проходили большей частью в Петербурге и изредка в Москве — см.: Игорь Глебов (Б. В. Асафьев). Антон Григорьевич Рубинштейн в его музыкальной деятельности и отзывах современников. М., 1929, стр. 139—170. В повести (глава VII) идет речь об исполнении «в симфоническом» девятой симфонии под управлением Рубинштейна; имя композитора не названо, но сказано, что Рассудина, вернувшись вместе с Лаптевым после концерта к себе домой, «стала бранить певцов, которые пели в девятой симфонии» — это мог быть только хор, исполняющий оду Шиллера «К радости» в финале бетховенской симфонии.

В повести упоминается «Орлеанская дева» с М. Н. Ермоловой в главной роли (глава IX) — эта трагедия Шиллера шла в Малом театре с 1884 г.

16 марта 1891 г. Чехов сообщал из Петербурга сестре, что на передвижной выставке «производит фурор» картина Левитана. Это была XIX передвижная выставка (состоялась в Петербурге и в Москве весной 1891 г. — см.: А. А. Федоров-Давыдов. Исаак Ильич Левитан. Жизнь и творчество. М., 1966, стр. 369). Картина, о которой упоминал Чехов, — это «Тихая обитель», первая большая работа, принесшая успех Левитану.

Спустя несколько лет Чехов сделал заметку о посещении семьей Лаптевых картинной выставки, во время которого Юлия «перед одним пейзажем расчувствовалась» (Зап. кн. I, стр. 30). В опубликованном тексте этот пейзаж, по главным приметам, схож с «Тихой обителью» (см. стр. 65—66 наст. тома).

Мнение Плещеева об излишней жизнерадостности картины (о нем Чехов писал в письме к сестре), как считает А. А. Федоров-Давыдов, было передано Чеховым Левитану, и тот, возможно, учел его во втором варианте картины («Вечерний звон», 1892), усилив «чувство тишины и покоя вечерней благостной природы» (там же, стр. 370). Картина, которой любуется чеховская героиня, тоже отличается чувством тишины и покоя (см. стр. 66, строки 3—11 наст. тома). В описании этого впечатления Чехов сформулировал то своеобразие зрительского восприятия, которое было вызвано к жизни «пейзажем настроений», утвержденным в русском искусстве Левитаном.

Но в «Тихой обители» на том берегу реки — виды церквей, а в картине, изображенной в повести Чехова, эти самые характерные детали дальнего плана заменены полем, костром и т. д. И лес у Чехова — только справа, а у Левитана — во всю ширину дальнего плана. Как обычно, Чехов исключает из «прототипа» какую-то яркую особенность (церкви) и, не повторяя остальных, старается избежать копирования действительного явления — в данном случае явления искусства. Ср. мнение В. Прыткова («Чехов и Левитан». М., 1948, стр. 9) о том, что черты «Тихой обители» у Чехова объединены с чертами другой картины Левитана — «Вечерние тени» (1893), на которой, как и у Чехова, изображено «поле, потом справа кусочек леса...»

В начале 90-х гг. заявили о своем существовании русские декаденты. В 1894 г. вышли два первых выпуска «Русских символистов», вызвавшие скандальный шум в печати. «Говорили о декадентах...» — сказано в IX главе повести.

С мая по октябрь 1893 г. в Чикаго состоялась Всемирная выставка. Чехов собирался поехать на выставку (см. письма к

Суворину 18 октября 1892 г. и И. Е. Репину 23 января 1893 г.), но поездка не состоялась. В записной книжке появилась заметка о Кочевом: «Костя ездил в Америку на выставку» (Зап. кн. I, стр. 24; вошло в XVII главу, где события происходят в начале июня, т. е. июня 1893 г., когда действовала выставка).

В ноябре 1894 г. Чехов в качестве присяжного заседателя участвовал в заседаниях окружного суда (см. письма от 22 и 27 ноября — к Шавровой и Суворину). В Записной книжке I (стр. 29) появилась заметка о речи Кочевого, в качестве адвоката защищавшего вора — ср. соответствующий эпизод в XV главе повести, стр. 66—67. Лежит ли в основе выступления Кочевого какое-либо действительное судебное дело — установить не удалось. Но в речах известного судебного оратора Ф. Н. Плевако (Чехов хорошо знал его в год репортерства в Московском окружном суде — в 1884 г.) есть одна общая с речью Кочевого черта: ловко сооруженная из общих рассуждений мотивировка защиты, в результате которой обвиняемый в глазах слушателей оказывается чуть ли не жертвой. В корреспонденциях о деле Скопинского банка (см. «Дело Рыкова и комп.» в т. XVI Сочинений) Чехов иронически писал об ораторском искусстве Плевако. В ловкости Кочевого, добившегося оправдательного приговора, нельзя не почувствовать также отголосков той юридической изворотливости, которая была осмеяна еще Ф. М. Достоевским («Дневник писателя». 1876 г., февраль, гл. II; «Братья Карамазовы», часть IV, кн. 12, главы XI в XII).

В повести отразились идейные споры в кругах русской интеллигенции, обострившиеся в конце века, — о социальном прогрессе и перспективах уничтожения неравенства между классами, о соотношении между искусством и запросами времени. В частности, вопрос о тенденциозности художественной литературы, волновавший европейскую эстетическую мысль 1880—1890-х гг., был широко освещен в русской печати тех лет.

Издержки слишком прямолинейного понимания тенденциозности в искусстве, как известно, сказались в восприятии творчества самого Чехова критикой, особенно поздненароднической (Н. К. Михайловский, А. М. Скабичевский и др.). Когда Чехов работал над будущей повестью, в феврале 1894 г. в Москве на заседании Общества любителей российской словесности и Общества любителей художеств Гольцев прочел лекцию, вызвавшую в печати шумные споры, на тему: какое искусство выше: «чистое» или идейное? (см. «Новости и биржевая газета», 1894, № 49, 19 февраля и № 56, 26 февраля) — именно так ставится вопрос в полемике, разгоревшейся между героями в X главе.

Как автор произведений, затрагивавших наболевшие вопросы современности, Чехов неоднократно высказывал отрицательное отношение к нарочитой тенденциозности и назидательности в искусстве. Подчеркивая, что он не отрицает необходимости постановки вопросов в искусстве и что художник не может творить «непреднамеренно, без умысла», Чехов писал 27 октября 1888 г. Суворину: «В разговорах с пишущей братией я всегда настаиваю на том, что не дело художника решать узко специальные вопросы. ‹...› Для специальных вопросов существуют у нас специалисты; их дело судить об общине, о судьбах капитала, о вреде

пьянства, о сапогах, о женских болезнях... Художник же должен судить о том, что он понимает...» Ср. спор Баштанова с Травниковым в рассказе «Письмо» (см. т. VII Сочинений): Травников недоволен произведениями искусства, потому что они ему не дают ответа на волновавший его «специальный вопрос о боге и цели жизни»; Баштанов же защищает право искусства учить мыслить, не отвечая на специальные вопросы.

Говоря впоследствии про обязанность писателя иметь общественную цель (в зависимости от его «калибра» — ближайшую или отдаленную — см. письмо к Суворину 25 ноября 1892 г), Чехов не любил произведений с узкоутилитарной тенденцией. После одного из разговоров на эти темы с «пишущей братией» и товарищами по медицине Чехов, по словам В. Н. Ладыженского, говорил: «Я же ничего сегодня и не отрицал в нашем литературном споре <...> только не надо нарочно сочинять стихи про дурного городового! Больше ничего» (В. Ладыженский. Из воспоминаний об А. П. Чехове. — В сб.: Памяти А. П. Чехова. М., 1906, стр. 146). Слова о городовом, кстати, напоминают об узости литературной позиции Кочевого, который даже в своих романах изображал несимпатичных героев в несимпатичной ему должности (см. варианты, стр. 376, строки 26—28).

В описании языка романов Кочевого отразилась также нелюбовь Чехова к шаблонно-эффектному стилю. Так, он советовал Т. Л. Щепкиной-Куперник избегать «шаблонных форм, вроде: „причудливые очертания гор...“ и т. п.» (Т. Л. Щепкина-Куперник. В юные годы. Мои встречи с Чеховым и его современниками. — Чехов, изд. Атеней, стр. 217). Ср. стр. 52, строки 4—7.

В содержании статьи Федора Лаптева «Русская душа» (см. стр. 80 наст. тома) есть отзвуки идей славянофильского и почвеннического толка. Мысль об исключительности русской души особенно характерна для поздних славянофилов. Назовем труд Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869 г., в 1895 г. вышел пятым изданием) и сборник статей К. Н. Леонтьева «Восток, Россия и славянство» (1885—1886). Оба автора гибель Европы считали неизбежной и писали об историческом призвании России, опираясь на православие, как на спасительное свойство русского духа. Федор Лаптев, «современник» Данилевского и Леонтьева, защищает религию с этих же позиций. Ср. также в «Бесах» Достоевского слова Шатова о народе-«богоносце», призванном спасти мир (часть II, глава первая).

В споре Ярцева с Кочевым по поводу уничтожения неравенства Чехов использовал пример из области естественных наук (см. стр. 56, строки 39—40). В этом споре отразилось родство теории социального прогресса с естественными науками: к примерам из животного мира особенно часто обращались для аргументации своих взглядов на «постепенность» исторического прогресса позитивисты. Г. Спенсер, как известно, уподоблял человеческое общество живому организму. Труды Спенсера, в том числе его «Опыты» со статьей «Прогресс, его значение и причина», были широко известны в России к этому времени (о знакомстве Чехова с некоторыми работами Спенсера см. в т. I Писем, стр. 346). Л. Бюхнер также применял к истории человечества законы животного царства; в связи с 70-летнем Бюхнера, исполнившимся

в марте 1894 г., в России появилось много журнальных статей, с которыми мог быть знаком и Чехов.

Пример с дрессировкой кошки, мыши, кобчика и воробья Чехов приводил в письме к Суворину 3 ноября 1888 г. (см. т. III Писем). Возможно, Чехову о подобных случаях рассказал В. Л. Дуров в 1887 г. (см.: В. Л. Дуров. Мои звери. М., 1927, стр. 59). Среди представлений Дурова было одно, под названием «Нет больше врагов», во время которого кот и крысы ели из одной чашки. «Смотрите, как кот целуется с крысой! — обращался Дуров к публике. — Я таких непримиримых врагов, как кошка с крысой, примирил, а люди до сих пор помириться не могут» (там же, стр. 86—87).

Из литературных впечатлений, имеющих отношение к повести, следует отметить «Перевал» П. Д. Боборыкина («Вестник Европы», 1894, №№ 1—6), получивший широкие отклики в печати. Роман посвящен истории процветания миллионера-купца, внука горшечника — Захара Кумачева. В своем «подражании „Перевалу“» (как писал Чехов в шутку сестре 29 сентября 1894 г.) он изобразил иную, нисходящую линию развития той же среды (противопоставление чеховской повести «Перевалу» см.: З. Паперный. А. П. Чехов. Очерк творчества. М., 1960, стр. 249—250; С. И. Чупринин. Чехов и Боборыкин. — В кн.: Чехов и его время. М., 1977, стр. 148—152). Перефразируя слова Чехова о романе Г. Сенкевича (см. письмо Суворину 13 апреля 1895 г.), можно сказать, что роман Боборыкина успокаивал буржуазию «на мысли, что можно и капитал наживать и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым». В противоречии между «быть зверем» (эксплуататором) и «быть счастливым» и заключалась душевная драма главного героя чеховской повести. Впрочем, не следует преувеличивать значения полемики с «Перевалом» в замысле повести «Три года». Отклонение от судьбы преуспевающего богача было намечено уже в записях о Лаптеве, относящихся, по всей вероятности, к 1892 г. (Зап. кн. I, стр. 21 — первоначальный вариант обличения «именитого купеческого рода»). Другие записи близкого содержания (стр. 24 и стр. 25) сделаны позже — возможно, уже после прочтения романа Боборыкина. Надо полагать, что «антибоборыкинское» начало (отчасти замеченное и критиками — см. ниже отзыв А. М. Скабичевского) укрепилось на последней стадии работы над повестью.

Социально-психологические истоки образа «нетипического купца» (характерные черты: недовольство своим «делом», угрызения совести, тщетные попытки успокоить ее филантропией) восходят к особенностям развития русского и европейского капитализма конца века. В середине 1890-х гг. русские социологи обратили внимание на признаки «отщепенства» в среде крупных капиталистов. В годы созревания замысла чеховской повести эти признаки были замечены, например, в семействе Ротшильдов (см.: Е. Соловьев. Ротшильды, их жизнь и капиталистическая деятельность. СПб., 1894). «Мужики и купцы страшно быстро вырождаются. Прочтите-ка мою повесть „Три года“», — так запомнил Бунин слова Чехова (И. А. Бунин. Собр. соч. в 9 томах, т. 9. М., 1967, стр. 222).

О среде, к которой принадлежал Лаптев, впоследствии писал М. Горький: «...для того, чтобы написать „Фому Гордеева“,

я должен был видеть не один десяток купеческих сыновей, не удовлетворенных жизнью и работой своих отцов; они смутно чувствовали, что в этой однотонной, „томительно бедной жизни“ — мало смысла» (М. Горький. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 24, М., 1953, стр. 495).

Исследователи и мемуаристы замечали биографическое происхождение ряда деталей и мотивов в повести. Так, Ю. Соболев в книге «Чехов. Статьи. Материалы. Библиография» (М., 1930, стр. 204—205) связывал рассказ Лаптева о своем детстве (см. стр. 39 наст. тома) с воспоминаниями Ал. П. Чехова (А. С-ой. А. П. Чехов-лавочник. — «Вестник Европы», 1908, № 11) и со словами самого писателя о молодом человеке, выдавливавшем из себя по каплям раба (письмо Суворину от 7 января 1889 г.). П. С. Попов в статье «Творческий генезис повести А. П. Чехова „Три года“» (Чеховский сб., стр. 288—289) в связи с описанием тяжелых условий работы мальчиков в амбаре Лаптевых (глава V) также обращался к воспоминаниям Ал. П. Чехова.

По другим воспоминаниям — М. П. Чехова —, амбар Лаптевых и быт их приказчиков восходят к «гавриловскому» периоду в жизни чеховской семьи (Вокруг Чехова, стр. 79 и 84; ср. его же: Антон Чехов и его сюжеты, стр. 24); как заметил Попов (Чеховский сб., стр. 291), амбар Лаптева действительно «был в рядах, а жил он на Пятницкой, — и дело Гаврилова находилось в Теплых рядах, а проживал он в Замоскворечье». С гавриловским окружением связаны некоторые особенности языка приказчиков Лаптевых («кроме», «плантаторы»). В семье Чеховых эти слова употреблялись часто, что видно из переписки Чехова с братом Александром (см. Письма, т. I, стр. 43, и т. II, стр. 32).

Из бабкинского лексикона Чеховых и Киселевых в первопечатный текст повести вошло определение гувернантки детей Панаурова, как особы «умной, интеллигентной, отзывчивой», по словам Киша (варианты, стр. 378 — ср.: Зап. кн. I, стр. 24). См. комментарий Е. Н. Коншиной к записным книжкам — в кн.: Из архива А. П. Чехова. М., 1960, стр. 128.

В образе Рассудиной родные и знакомые Чехова заметили черты О. П. Кундасовой — подруги Марии Павловны по курсам Герье. Героиня повести, тоже окончившая эти курсы, жила уроками музыки (Кундасова давала уроки английского языка). М. П. Чехов в Рассудиной увидел лишь внешние черты Кундасовой (Вокруг Чехова, стр. 87). М. П. Чехова («Из далекого прошлого». М., 1960, стр. 66—67), однако, писала о внутреннем сходстве Рассудиной со своей подругой: прямота натуры, демонстративное нежелание казаться женственной, жизненная неустроенность. Кундасова, нуждаясь в деньгах, не хотела одалживаться у друзей (см. письма Чехова Суворину от 10 января и 18 апреля 1895 г.) — сходным образом реагирует и Рассудина на предложение Лаптева дать ей взаймы. «Роман» героини с Ярцевым современники уподобляли увлечению Кундасовой астрономом Ф. А. Бредихиным, в ее требовании к Лаптеву помочь исключенным студентам узнавали фразы, с которыми Кундасова обращалась к будущему общественному деятелю М. Г. Комиссарову (В. А. Маклаков. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1954, стр. 174). «Тип Кундасовой» был отмечен в дни общения Чехова с ней в 1891 г. И. Л. Леонтьевым (Щегловым) (ЛН, стр.

482). Хотя сам Чехов отрицал сходство своей героини с Кундасовой в письме к Суворину от 21 января 1895 г., более ранние письма (ему же от 6 августа 1891 г.) подтверждают жизненную основу этого характера. Но основа эта была, конечно, шире.

Тип пианистки, живущей частными уроками, мог быть подсказан Чехову также его знакомством с А. А. Похлебиной, автором брошюры «Новые способы для приобретения фортепианной техники» (1894). В ее 17-ти письмах к Чехову (почти все они написаны в 1892—93 годах, т. е. как раз в годы, когда Чехов вынашивал замысел повести) чувствуется женщина с явно уязвленным самолюбием, несколько угловатого и жесткого характера, не стесняющаяся при случае упрекнуть своего корреспондента в недостаточном внимании «к делу» и т. д.

18 октября 1891 г. Чехов обратился к П. И. Чайковскому с просьбой найти для виолончелиста М. Р. Семашко подходящее место работы — и среди предварительных записей к повести, относящихся к концу 1891 или к началу 1892 г., появилась фраза: «У изв‹естного› музыканта я просил места для одного молодого ч‹елове›ка...» (Зап. кн. I, стр. 11). В повести об этом говорит за обедом Лаптев (глава X).

Иногда глубоко личный характер можно обнаружить в деталях, как будто далеких от событий жизни писателя. Такова мысль Лаптева о ночлежном доме для рабочих (I глава). В России существовало Общество ночлежных домов в Петербурге; очерк Ал. П. Чехова о петербургских ночлежных домах, опубликованный в «Новом времени» (1891, № 5533, 26 июля), понравился Чехову (см. письма Суворину и Ал. П. Чехову 6 августа 1891 г.); он мечтал о ночлежном доме и для Москвы, о чем писал 5 декабря 1894 г. Суворину. В записной книжке появилась заметка о намерении Лаптева устроить ночлежный дом (стр. 27), использованная затем в повести.

4

Первым откликнулся на повесть «Три года» Суворин, которому Чехов намеревался послать ее еще в корректуре. Судя по письму Чехова 21 января 1895 г., Суворин заметил сходство между образом Рассудиной и О. П. Кундасовой, между стариком Лаптевым и отцом Чехова и счел неуместным раздражение молодых купцов в амбаре Лаптевых против религии. Чехов возражал против каждого из этих замечаний.

Главы, напечатанные в январе, похвалил В. П. Буренин, правда, несколько двусмысленно, что видно из письма Ал. П. Чехова брату 22 января 1895 г.: «Буренин в восторге от твоей повести в „Русской мысли“ (по крайней мере на словах), но находит, что она у тебя чересчур отделана» (Письма Ал. Чехова, стр. 308).

После выхода второй книжки «Русской мысли» Чехову писал С. И. Шаховской: «Читал на днях „Три года“, зачем критик вздор брешет в „Русских ведомостях“ — прекрасная — живая вещь» (6 марта 1895 г. — ГБЛ; о рецензии «Русских ведомостей»; см. ниже). 3 апреля 1895 г. Чехову высказал свое мнение Н. А. Лейкин: «Хорошо. Но по-моему, Вы не кончили рассказа. Это только первая часть повествования. Продолжайте» (ГБЛ). А. И. Эртель воспринял повесть как типичное явление литературы

«безвременья». Он писал В. А. Гольцеву 15 марта 1895 г., что повесть не имеет «нравственной нити», и противопоставил ее в этом отношении произведениям Л. Толстого: «...какая это безнадежно плохая вещь, несмотря на искры большого ума и таланта, — и, мало того, что плохая, но говорящая о какой-то внутренней, душевной импотенции автора» (Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 94). Ощущение мрачной усталости и даже чего-то «больного, надорванного, мучительного» (см. письмо Эртеля В. В. Огаркову 8 марта 1895 г. — там же, стр. 93) могло явиться лишь вследствие отождествления духовного итога, к которому пришел главный герой, с настроением самого автора — типичная и для критики того времени ошибка.

В сумме вопросов, затронутых в рецензиях на журнальную публикацию повести, выделяются два: как Чехов справился с формой большой повести и насколько жизненны изображенные им типы.

Еще не прочитав всей повести и ужаснувшись ее объему, Буренин («Критические очерки». — «Новое время», 1895, № 6794, 27 января) писал о несостоятельности попытки Чехова овладеть большой формой. Он признавал, что изображение купеческой среды в повести представляет определенный интерес, но в целом считал повесть лишь этюдом, а не завершенной картиной. «Растянутость» повести он противопоставлял сжатости маленьких рассказов Чехова и выражал сожаление, что Чехов поддался советам либеральной критики и стал писать большие произведения.

Первая половина повести дала повод также анонимному рецензенту «Книжек Недели» (1895, № 3) поторопиться с выводом о том, что и это произведение «не обещает выйти той крупной вещью, которой так долго ждут от Чехова» (стр. 256). Анонимный автор «Литературного обозрения» (1895, № 7, 12 февраля и № 13, 26 марта) считал повесть растянутой, но признавал удачной ее «бытовую сторону») и психологическое содержание. М. Южный (М. Г. Зельманов) писал в «Гражданине» (1895, № 60, 2 марта) о мозаике или калейдоскопе случайных сцен, положений и лиц. Автор «Летописи современной беллетристики» в «Русском обозрении» (1895, № 5, за подписью W), повторив этот тезис, возмущался финалом, который обрывает повествование там, где оно «вступает в новый, наиболее интересный фазис» (стр. 449).

Близок был к такому пониманию финала и А. М. Скабичевский («Литературная хроника». — «Новости и биржевая газета», 1895, № 106, 20 апреля). Ему не нравилось, что автор сначала рассказывает день за днем первые три года после женитьбы Лаптева, а потом внезапно прерывает свой рассказ «на загадочном восклицании героя: „поживем — увидим“, и читатель остается в недоумении; ему представляется самому угадать, что должно последовать далее». Как неудачу оценивал финал и М. Полтавский (М. И. Дубинский) в «Литературных заметках» («Биржевые ведомости», 1895, № 68, 10 марта). Мнение о неспособности Чехова к большим вещам и впоследствии подкреплялось ссылками на «Три года» (П. А. Ачкасов ‹П. А. Матвеев›. Письма о литературе. Письмо второе. Русская литература в 1895 году. — «Русский вестник», 1896, № 2, стр. 239—240).

Однако, при всем непонимании жанрового своеобразия повести,

рецензенты, начиная с Буренина, отмечали типичность жизни, о которой идет в ней речь.

Скабичевский назвал центрального героя повести «Гамлетом Замоскворечья». Признав значительность изображения «нравов современного московского первогильдейного купечества», он противопоставлял в этом отношении Чехова П. Д. Боборыкину и Вас. И. Немировичу-Данченко. Статью свою он закончил словами: «Лаптев — это живой, осязаемый, на каждом шагу встречающийся в нашей жизни тип, это прямое наследие темного царства, логическое его последствие. Он так и напрашивается на обобщение в самом широком виде, и нетрудно было бы доказать, что в каждом из нас рядом с обломовщиной сидит лаптевщина, все мы в том или другом отношении Лаптевы». Понимание социальной природы чеховского героя, при абсолютном неприятии формы повести, показательно вообще для Скабичевского, с его либерально-народнической методологией и упором на чисто социологический анализ художественных явлений.

Близок к Скабичевскому по вниманию к социальной драме Лаптева был Р. И. Сементковский, автор обзоров «Что нового в литературе?» в «Ежемесячных литературных приложениях к „Ниве“» (1895, № 6, о повести «Три года» — на стлб. 355—358). Считая повесть Чехова симптоматичной для беллетристики, «близкой к жизни», он также ссылался на творчество Боборыкина (роман «Китай-город»).

Суждения о нехарактерности переживаний Лаптева были редкими. Таким, например, было мнение М. К-ского (М. А. Куплетского) в «Журнальной хронике» «Сына отечества» (1895, № 87, 30 марта) и Д. М. (неизвестного автора) в «Журнальных новостях» («Русские ведомости», 1895, № 57, 27 февраля). Безоговорочно отрицательный отзыв о повести дал W — неизвестный рецензент красноярской газеты «Енисей» (1895, № 40, 2 апреля). В частности, он писал о растянутости повести, считая ее перегруженной описаниями. Общий тон критических отзывов 1895 года передан в стихотворном фельетоне Lolo (Л. Г. Мунштейна), сожалевшего о том времени, когда Чехов создавал небольшие рассказы: «Ваш лик и холоден и строг... // Как изменили Вас три года» («Новости дня», 1895, № 4221, 13 марта).

О бесцеремонности рецензентов, обсуждавших «недостатки» повести «Три года» (как и рассказа Толстого «Хозяин и работник», напечатанного в мартовской книжке «Северного вестника»), писал В. Я. Брюсов в письме к П. П. Перцову 1 апреля 1895 г.: «Учиться надо всем этим критикам, именно из тех самых произведений, которые они разбирают! Когда появляется новое произведение такого заведомо значительного таланта, то первый вопрос, который должен задать себе критик, это не „Где ошибка автора“, а „В чем недостатки моего понимания, если мне это не нравится“. Мы ведь только критикуем, а не читаем, ищем ошибок, а не прекрасного» («Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову. (К истории раннего символизма)». М., 1927, стр. 18—19).

Из поздних отзывов о повести характерно суждение Волжского (А. С. Глинки) в его книге «Очерки о Чехове» (СПб., 1903). Считая изображение власти действительности над людьми сильной стороной чеховского таланта, он писал, что жизнь в произведениях Чехова разбивает «вдребезги» попытки людей преодолеть

стихийное течение обыденщины и, к примеру, обращает любовь и брак «в пошлость, жестокость и скуку» — как в повестях «Три года» и «Моя жизнь», как в рассказе «Ариадна» (стр. 62—63).

В ответ на просьбу чешской переводчицы Е. Билы указать его новейшее сочинение (в письме 9/21 апреля 1895 г. — ГБЛ; см.: А. И. Игнатьева. Переписка А. П. Чехова с его чешскими переводчиками. — «Институт славяноведения АН СССР. Краткие сообщения», вып. 22, 1957, стр. 57) Чехов назвал, в частности, повесть «Три года» (22 апреля 1895 г.).

Стр. 38. ...пели только нотное — в отличие от простого, обиходного церковного пения (речитативом), пение по нотам исполнялось более протяжно.

Пророк Самуил ~ пришел в Вифлеем ~ «мир, пожрети бо господу приидох, освятитеся и возвеселитеся днесь со мною». — Библия. Первая книга царств, гл. 16, ст. 4 и 5.

Стр. 56. В поте лица будешь есть свой хлеб... — Книга Бытия, гл. 3, ст. 19.

Стр. 64. ...читали канон и певчие пели ирмосы, например, «Отверзу уста моя...» — Канон — ряд песнопений, состоящий из 9 ирмосов и нескольких тропарей. Ирмосы поет хор, тропари читает, прерывая пение хора, дьяк. В отличие от ирмосов, которые имеют постоянный текст, выбор тропарей приурочивается к святцам. «Отверзу уста моя», первый ирмос канона, посвященный выходу евреев из Египта, исполнялся во второй части всенощной — на утреннем «бдении».

Стр. 69. «Мой друг, мой нежный друг...» — из романса А. Г. Рубинштейна на слова Пушкина («Ночь»).

Стр. 73. Чтобы рожать детей, кому ума недоставало? — Перефразировка слов Чацкого из комедии Грибоедова «Горе от ума», действие III, явл. 4.

Стр. 77. ...все кажется мне, будто я лежу в долине Дагестана и снится мне бал. — Реминисценция трех строф стихотворения Лермонтова «Сон». В журнальной публикации Ярцев, продолжив фразу, пересказывает все стихотворение целиком (см. варианты, стр. 390).

Стр. 391. (варианты). Alea jacta est — жребий брошен (лат.). Это выражение приписывалось Юлию Цезарю, принявшему в 49 г. до н. э. решение открыто выступить против римского сената.

СУПРУГА

Впервые — сборник Общества любителей российской словесности на 1895 год «Почин». М., 1895, стр. 279—285. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. VIII, стр. 358—366.

Рассказ написан специально для первого сборника Общества любителей российской словесности «Почин». От имени председателя общества Н. И. Стороженко 1 октября 1894 г. к Чехову обратился с письмом временный секретарь общества В. И. Шенрок. Он просил Чехова прислать рукопись какого-либо не напечатанного еще произведения не позже 1 ноября (ГБЛ). Стороженко

повторил эту просьбу, когда Чехов был в Москве (в середине октября 1894 г. См. его письмо без даты, помеченное рукой Чехова: «94, X» — ГБЛ). Чехов, занятый повестью «Три года», не успел послать рассказ к сроку. «Мы можем ждать до 15—20 января, больше не можем, ибо сборник должен выйти до поста», — торопил Чехова Стороженко во втором письме (без даты: «Москва, вторник...» — ГБЛ). Чехов взял рукопись рассказа с собой в Москву, куда уехал из Мелихова во второй половине января 1895 г., но и там не окончил работу над рассказом. Лишь 3 февраля из Петербурга он послал рассказ в Москву на имя Стороженко с просьбой: «Пришлите корректуру. Может быть, изменю заглавие». Так как рукопись не сохранилась, трудно сказать, появилось заглавие «Супруга» в корректуре или уже существовало в рукописи. Сборник «Почин» появился в печати между 9—15 марта 1895 г. Задуманный как ежегодник, сборник «Почин» вышел и в 1896 г. Шенрок просил Чехова принять в нем участие, Чехов обещал повесть, но не успел (см. письма Шенрока с 27 октября 1895 г. по 16 февраля 1896 г. — ГБЛ).

Помещая рассказ «Супруга» в VIII томе издания А. Ф. Маркса, Чехов писал Л. Е. Розинеру 18 октября 1901 г.: «Рассказ „Супруга“ <...> одного тона с „Ариадной“». «Супругой» завершался VIII том, «Ариадной» начинался IX том. Включая рассказ в это издание, Чехов снял подзаголовок и сделал лишь несколько стилистических исправлений.

Сюжет рассказа, по утверждению М. П. Чехова, восходит к жизни Ал. Ал. Саблина, управляющего ярославской казенной палатой (Вокруг Чехова, стр. 275; Антон Чехов и его сюжеты, стр. 124).

С. Т. Семенов, свидетель обсуждений рассказов Чехова в Ясной Поляне, вспоминал, в частности: «За ним (Чеховым) следили, читали, разбирали. Л. Н., разговаривая о Чехове, всегда восхищался его изобразительностью. Он называл его писательский инструмент музыкальным. Он говорил, что Чехов — чуть ли не единственный писатель, которого можно перечитывать, а это не всегда возможно даже для Диккенса, например. Помню, как Л. Н. восхищался небольшим рассказом А. П. „Супруга“, напечатанным в сборнике Общества любителей российской словесности „Почин“» (С. Т. Семенов. О встречах с А. П. Чеховым. — «Путь», 1913, № 2, стр. 37; Чехов в воспоминаниях, стр. 368). В числе лучших рассказов Чехова, отмеченных Л. Толстым, была названа «Супруга» (см. т. III Сочинений, стр. 537). В «Яснополянских записках» Д. П. Маковицкого под датой 18 июля 1905 г. есть другой отзыв Л. Толстого о рассказе, связанный не с его художественной формой, а с содержанием: «Безобразный нравственно. Бывает так, но художник не должен описывать. Читает телеграмму к ней, узнает об измене. Ужасная сцена; она просит 25 рублей» (машинопись — ГМТ).

27 апреля 1895 года Вл. И. Немирович-Данченко писал Чехову: «Ваш рассказ, напечатанный в „Почине“, имеет успех. Я читал уже три хвалебных рецензии. Сегодня Говоруха посвящает ему фельетон» (ГБЛ; «Ежегодник Московского Художественного театра», 1944, т. I, M., 1946, стр. 100). К этому времени появился ряд сообщений о выходе сборника «Почин» с упоминанием

рассказа Чехова и несколько рецензий на сборник, которые, очевидно, имеет в виду Немирович-Данченко. В одной из них — анонимной заметке в «Новостях дня» (1895, № 4233, 25 марта) говорилось о «Супруге»: «Это — лишь легкий набросок, эскиз, не лишенный, однако, жизненной правды и рисующий пошлую и алчную женщину и изломанного жизнью и вечною ревностью, подозрительностью, жестокими обидами мужскому и мужнему самолюбию супруга». Отмечая в рассказе небывалую для Чехова резкость манеры, рецензент писал: «...особенно нажата педаль в финале, и он приобретает через то характер слегка карикатурный».

Вероятно, тот же рецензент поместил заметку о сборнике в «Литературном обозрении» (1895, № 16, 16 апреля, стр. 419 — без подписи), где повторены слова о пошлой и алчной женщине и изломанном жизнью ее супруге.

Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) («Московские ведомости», 1895, № 114, 27 апреля), отметив в рассказе «современную окраску» старой темы — об измене жены мужу, — сближал его с произведениями П. Д. Боборыкина («С убийцей») и И. Н. Потапенко («Клавдия Михайловна») и противопоставлял их «прежней литературе», изображавшей иной тип женщины — добродетельной и религиозной. Причиной странной развязки фабулы он считал распространенный в среде интеллигенции неверный взгляд на «свободу любви». Внешне упрек рецензента был обращен как будто не к автору, а к жизни: добродетельные типы исчезли из жизни, стали порочными взгляды на любовь — все это ушло из литературы. Но самый тезис, характеризующий Чехова в ряду с Боборыкнным и Потапенко: «что видят, то и описывают» — заключал в себе скрытое обвинение Чехова в натурализме.

В «Ежемесячных литературных приложениях к „Ниве“» ( 1895, № 12, стлб. 800) «Супруга» была названа «далеко не лучшим произведением Чехова».

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий и сербскохорватский языки.

Стр. 99. «Не любить — погубить значит жизнь молодую»... — См. том VIII Сочинений, стр. 446.

БЕЛОЛОБЫЙ

Впервые — «Детское чтение», 1895, № 11 (ценз. разр. 18 октября). стр. 1531—1539. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов. Рисунки В. И. Андреева.

Перепечатано в сборнике «Сказки жизни и природы русских писателей. Собрал для детей М. Васильев». М., изд. М. В. Клюкина, 1899 (ценз. разр. 29 ноября 1898 г.). Без разрешения Чехова в том же году Клюкин издал рассказ отдельной брошюрой (серия «Добрые души», № 36).

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 135—141.

Замысел сюжета о волчихе, поймавшей вместо овцы собаку, возник по крайней мере за год до публикации рассказа. Среди записей, относящихся ко второй половине повести «Три года»

(главы X—XV), над которыми Чехов работал осенью 1894 г., есть такая: «Волчиха, нервная, заботливая, чадолюбивая, утащила в зимовье Белолобого, приняв его за ягненка. Она знала раньше, что там ярка, а у ярки дети. Когда тащила Белолобого, вдруг кто-то свистнул, она встревожилась и выпустила его изо рта, а он за ней... Пришли на место. Он стал сосать ее вместе в волчатами. — [Через] К следующей зиме он мало изменился, только похудел, и ноги у него стали длинней, да белое пятно на лбу приняло совершенно трехугольную форму. У волчихи было слабое здоровье» (ЦГАЛИ; см. т. XVII Сочинений).

Ал. П. Чехов вспоминал: «У брата во дворе ‹в Мелихове› жили три черные дворовые собаки <...> и между ними среднего роста пес — Белолобый. Последнего брат обессмертил в своем коротеньком рассказе: „Белолобый“» (Ал. Чехов. В Мелихове. (Страничка из жизни Ант. П. Чехова). — «Нива», 1911, № 26, 25 июня, стр. 478).

Осенью 1894 г. к Чехову обратился с просьбой о сотрудничестве в журнале «Детское чтение» новый редактор этого журнала Д. И. Тихомиров. Как видно из его письма 22 октября (ГБЛ), Чехов говорил ему о том, что писать специально для детей трудно. Тихомиров все-таки надеялся, что это «вполне осуществимое» дело: «Вы так любите детей, что найдете, что им сказать», — писал он и просил присылать в журнал два-три рассказца в год.

В апреле 1895 г. Чехов послал обещанный рассказ. «От всей души благодарю Вас за присланный прекрасный рассказец», — писал Тихомиров 17 апреля, но отложил публикацию рассказа, так как приближались летние каникулы, когда «дети заняты многим другим». Посылая осенью корректуру, Тихомиров признавался: «Ваш рассказ я берег для ноября — к подписке, он самый сильный козырь» (письмо 25 сентября).

«Белолобый» — первый и единственный рассказ, который был специально написан для детей и напечатан в детском журнале.

Появлению рассказа в собрании сочинений 1899—1902 гг. предшествовала публикация его в изданиях М. В. Клюкина в Москве. Перепечатка рассказа в сборнике, составленном М. Васильевым, была сделана с разрешения Чехова. Клюкин обратился за разрешением к Чехову 25 ноября 1898 г. (ГБЛ). Чехов ответил 29 ноября: «Рассказ „Белолобый“ я могу отдать только за вознаграждение, так как, отдавая его в сборник, я должен буду изъять его из своего сборника, который уже печатается». Что это за сборник, неизвестно. Об издании этого рассказа в начале 1899 г. хлопотал брат Чехова Иван Павлович. Об этом есть сведения в письмах И. П. Чехова 17 января 1899 г. («За печатание „Белолобого“ еще я не принимался») и 6 февраля 1899 г. («С „Белолобым“ хлопоты приостановил, я хотел его печатать у Кушнерева») — ЦГАЛИ.

Еще во время печатания сборника М. Васильева Клюкин задумал издание рассказа отдельной брошюрой. В письме Чехову от 3 декабря 1898 г. он писал о намерении издать рассказы «еще отдельно в 3—5 к. (конечно, с Вашего согласия)». Несмотря на то, что разрешения Чехова не последовало, Клюкин отпечатал рассказ отдельной книжкой и уже 12 января 1899 г. послал ее Чехову в Ялту вместе со сборником М. Васильева, заключая сопроводительное письмо фразой: «Спасибо за разрешение».

Свое неудовольствие Клюкиным Чехов выражал неоднократно. «Скажи Клюкину, что я разрешил ему поместить „Белолобого“ в сборнике, но не разрешал выпускать его брошюрами» (И. П. Чехову, 18 января 1899 г.; ср. письмо к П. А. Сергеенко, 20 января 1899 г.). Как видно из письма Клюкина к Чехову от 1 марта 1899 г., издавая рассказ брошюрой, он воспользовался деликатным отказом Чехова как разрешением.

По условиям договора с Марксом Чехов должен был заплатить за отдельное издание «Белолобого» неустойку. И. А. Белоусов сохранил в памяти некоторые обстоятельства публикации «Белолобого» и слова Чехова о Клюкине: «Этот издатель — небольшой хищник, так, хорек. Я писал об этом Марксу, он мне ответил, что в этом я не виноват...» («Антон Павлович Чехов и его семья. Из воспоминаний). — ЦГАЛИ. Ср. письмо Чехова Белоусову 25 февраля 1899 г.).

Когда печаталось собрание сочинений, текст рассказа «Белолобый» оказался среди юмористических произведений 1880-х гг., предназначенных для второго тома. Чехову пришлось несколько раз напоминать о месте этого рассказа хотя бы среди других произведений этого тома — перед рассказом «Анюта» (см. письма Чехова к Марксу от 25 сентября 1899 г. и к Ю. О. Грюнбергу от 28 сентября и 21 октября 1899 г.). В конце концов рассказ был перенесен в III том. В этом издании Чехов снял подзаголовок и заменил одно слово.

Рассказы «Белолобый» и «Каштанка» Чехов послал 21 января 1900 г. Г. И. Россолимо для образцовой детской библиотеки в Педагогическом обществе Московского университета (письмо Россолимо от 16 января с просьбой — в ГБЛ).

Белоусову принадлежит заметка об отдельном издании рассказа («Курьер», 1899, № 53, 22 февраля, подпись: И. Б.). В заметке сказано: «Наш чуткий художник А. П. Чехов очень мало писал для детей; это чуть ли не единственный рассказ, помещенный года два или три тому назад на страницах „Детского чтения“. Сюжет рассказа „Белолобый“ прост, незамысловат, но разработка его „чеховская“. Очень отрадно, что рассказ является в дешевом издании...» 25 февраля 1899 г. Чехов писал Белоусову: «...если заметка о „Белолобом“ („Курьер“, № 53) принадлежит Вам, то позвольте поблагодарить».

В. А. Гольцев сочувственно упомянул рассказ в статье «Дети и природа в рассказах А. П. Чехова» («Детское чтение», 1904, № 2, стр. 248—249).

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий язык.

АРИАДНА

Впервые — «Русская мысль», 1895, № 12, стр. 1—26. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.

Сохранился беловой автограф рассказа на 45 страницах, пронумерованных для типографского набора (ЦГАЛИ).

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 5—35, с исправлением по беловому автографу опечатки, допущенной в «Русской мысли»:

Стр. 119, строка 26: скучно — вместо: скупо.

1

Первая запись Чехова к «Ариадне» расположена среди заметок к повести «Три года» и следует за словами Рассудиной о Юлии, обращенными к Лаптеву: «Я вас любила за ум, за душу, а ведь она — за деньги!» (Зап. кн. I, стр. 26). В ней звучит та же тема — о ненастоящей, эгоистической любви:

«Артист ‹т. е. рассказ, предназначенный для журнала „Артист“›. Но зачем вы одни? Как он мог оставить вас одну? (Она беременна).

— Он поехал в Россию за деньгами» (там же).

В текст рассказа (обещанного сначала журналу «Артист») ответ Ариадны на вопрос Шамохина, где находится Лубков, вошел, а ее беременность осталась лишь в воображении героя (см. стр. 123 наст. тома).

Большинство других записей к «Ариадне» (Зап. кн. I, стр. 26—29, 32, 33, 35, 36, 40, 45, 50) использовано в рассказе. Три из них, касающиеся брата Ариадны — «спирита» (на стр. 28, 29 и 33), предназначались сначала для повести «Три года» (см. стр. 454 наст. тома) как, очевидно, и запись на стр. 40.

Остались неиспользованными: а) слова Шамохина о женской свободе, проповедуемой буржуазными писателями («Не верьте вы буржуазным писателям...» и т. д. — стр. 26); б) две детали, характеризующие Ариадну: ее уменье, при желании, заболеть астмой (стр. 35) и превосходное знание иностранных языков (стр. 50).

Из записной книжки видно, что заготовки к «Ариадне» начались раньше, чем к рассказу «Убийство». Последняя запись к «Ариадне» (Зап. кн. I, стр. 50) сделана во время интенсивного собирания материалов к «Убийству». Это могло быть в марте 1895 г., когда Чехов, очевидно, начал уже писать «Ариадну».

С раздумьями Чехова над центральным образом рассказа могла быть связана запись, сделанная им на обороте письма Д. И. Тихомирова 11 октября 1895 г. (ГБЛ), когда рассказ давно был отослан в редакцию: «Я хочу, чтобы вы подарили мне борзую собачку... говорила она уже, переходя на тот кокетливый, рассеянный тон, который, как ей казалось, нравился больше всего мужчинам. — Слышите? А? А то вы будете противный... Я так хочу собачку!» (ГБЛ). Психологически и стилистически эти слова соответствуют характеру женщины, уверенной в неотразимости своего кокетства.

Из писем издателя «Артиста» Ф. А. Куманина к Чехову от 29 октября и 18 ноября 1894 г. (ГБЛ) видно, что между ними произошло какое-то недоразумение из-за аванса, который Чехов взял за рассказ. Но журнал «Артист», содержавшийся в значительной степени на личные средства издателя, вскоре потерпел финансовый крах и прекратил существование (последний — 46-й номер вышел в феврале 1895 г.). В. М. Лавров писал Чехову в недатированном письме (около 10 марта, судя по ответу Чехова 11 марта 1895): «„Артист“ передал нам своих подписчиков, а также и часть авансов, в том числе и твой 620 р. 25 коп.» (ГБЛ). В связи с этим Лавров и В. А. Гольцев просили Чехова передать «Русской мысли» рассказ, обещанный «Артисту» (письмо Лаврова с припиской Гольцева от 13 марта — ГБЛ).

К этому времени Чехов уже закончил «Ариадну» (см. в письме

к Лаврову 11 марта: «Неужели „Артист“ лопнул? А между тем я написал для него рассказ!!») и, согласившись на перевод долга в «Русскую мысль», должен был торопиться с передачей рассказа в этот журнал.

Посылая 9 апреля рассказ, Чехов, однако, просил Лаврова: «Думаю, что он не годится для „Русской мысли“. Прочти, пожалуйста, и попроси Виктора Александровича прочесть. Если согласитесь со мной, то возвратите мне рассказ, если не согласитесь, то печатайте его не ранее, как будет напечатан рассказ, который вскорости я пришлю» («Убийство»). Лавров отвечал 12 апреля, что рассказ будет напечатан «с удовольствием» (ГБЛ). Впоследствии он вспоминал, что Чехов, «ввиду строгости к себе», просил не печатать «Ариадны»: «Мы прочли рассказ и, конечно, не согласились с мнением автора» (Вукол Лавров. У безвременной могилы. — «Русские ведомости», 1904, № 202, 22 июля).

Таким образом, «Ариадна», написанная более чем на полгода раньше чем «Убийство» (см. примечания к этому рассказу), по желанию Чехова была напечатана позже.

Исправляя рассказ для набора, Чехов сделал в тексте несколько изменений и снял дважды повторявшуюся мысль о смешном положении, в котором оказывается влюбленный (см. варианты, стр. 397 и 399). Продолжая в корректуре сокращать текст, он сделал и несколько добавлений. Наиболее существенные внесены были в рассуждения Шамохина о воспитании женщин (см. стр. 131, строки 24—26 и 31—40).

Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов не изменил ни характеры героев, ни композицию. Первые несколько страниц оставлены и в текстуальном отношении почти без изменений. Тем не менее окончательный текст рассказа существенно отличается от журнального. Он освобожден, в частности, от ряда психологических подробностей, касающихся переживаний Шамохина из-за появления Лубкова, его неприязни к заграничным курортам. Но самые важные сокращения имеют идейный характер: они касаются суждений Шамохина о женщинах. Так, сняты слова Шамохина о типичности характера Ариадны и о превосходстве мужчин перед женщинами вообще, о его желании в иные минуты гибели всему «прекрасному полу» (см. варианты, стр. 402, строки 25—40).

В целом антифеминистическое настроение Шамохина в окончательном тексте носит иной оттенок — более философский, с уклоном в социальные объяснения (одно из немногих добавлений в конце рассказа — о превосходстве деревенских женщин перед городскими). Смягчив выпады героя против женщин вообще, Чехов отдалил его взгляды от позиции убежденных противников женской эмансипации.

2

Имя героини и самый общий психологический рисунок ее образа восходят к гимназическим впечатлениям Чехова. Ариадной (Рурочкой) звали дочь таганрогского инспектора Григория Череца, вышедшую замуж за учителя латинского языка В. Д. Старова (у героини Чехова то же отчество: Ариадна Григорьевна).

Она была красавицей, любила балы, наряды и общество мужчин, поклонявшихся ее красоте, что заставляло страдать Старова. Чехов, по воспоминаниям А. Дросси («Детство, отрочество и юность А. П. Чехова...» — «Приазовский край», 1914, № 170, 1 июля), был к ней неравнодушен и знал о семейной драме В. Д. Старова. Во время пребывания в Таганроге в 1887 г. Чехов виделся со Старовым (см. Письма, т. II, стр. 384 и ЛН, стр. 286). Название чеховского рассказа впервые связал с именем Ариадны Черец Ю. В. Соболев в своей кн. «Чехов. Статьи. Материалы. Библиография» (М., 1930, стр. 166).

Но Ю. Соболев считал Ариадну Черец прототипом другой чеховской героини — Маши Шелестовой («Учитель словесности»), опираясь на совпадение сюжетной ситуации в жизни и в рассказе: столкновение симпатичного учителя с женой-мещанкой. Однако в творческом сознании Чехова образ и сюжетная ситуация, которые в жизни были слиты, пошли по разным путям: в «Ариадне» отразились черты характера таганрогской красавицы, в «Учителе словесности» — начальные события ее замужней жизни. Подробнее о таганрогских источниках рассказа «Ариадна» см.: В. Д. Седегов. К вопросу о таганрогских прототипах в произведениях Чехова. — В кн.: Литературный музей А. П. Чехова. Сб. статей и материалов, вып. V, Ростов н/Д., 1969, стр. 77—79; О. А. Петрова. Классическая гимназия в творческой биографии А. П. Чехова. Дисс. на соискание уч. степени канд. филол. наук. Иркутск, 1969, стр. 96—99; ср. ее статью: Зарождение в творчестве А. П. Чехова сквозных тем и образов, связанных с русской классической гимназией. — «Труды Иркутского гос. ун-та», т. XLVIII. Серия литературоведения и критики. Иркутск, 1971, стр. 256—258. В этих работах делается разное предположение по поводу таганрогского происхождения образа князя Мактуева: Седегов называет графа Кочубея, покровительствовавшего Ариадне Черец, Петрова — князя Максутова, посетившего таганрогскую гимназию.

Хронологически следующий пласт жизненных впечатлений, своеобразно преломившихся в рассказе, относится к 1891—1895 гг. Это, в частности, воспоминания от поездки за границу весной 1891 г. (Чехов был тогда, как и герои рассказа, в Венеции, Болонье, Флоренции, Риме, Неаполе, Париже) и осенью 1894 г. (был в Аббации — главном месте действия рассказа, Венеции, Париже). В марте и осенью 1894 г. Чехов посетил Ялту и — по дороге за границу — ездил на пароходе Севастополь — Одесса (герои рассказа, возвращаясь из-за границы, едут на пароходе: Одесса — Севастополь).

Т. Л. Щепкина-Куперник вспоминала слова Чехова: «...я слышал, когда из Ялты на пароходе ехал: дама говорила мужу: „Jean, твою птичку укачало!“». «Надо было слышать его капризно-детский тон, которым он передразнил эту даму!» — добавляла мемуаристка (Т. Л. Щепкина-Куперник. В юные годы. Мои встречи с Чеховым и его современниками. — Чехов, изд. Атеней, стр. 241).

В событиях, изображенных в рассказе, есть совпадения с теми, которые пришлось пережить в 1893—1895 гг. Л. С. Мизиновой. Героиня рассказа, не удовлетворенная слишком скромным влюбленным, упрекает его в рассудительности и нежелании отдаться

«порыву». Она вступает в связь с опытным знатоком женщин, общим знакомым ее и Шамохина — Лубковым и в отсутствие Шамохина (который с горя уехал спешно на Кавказ) едет с ним за границу.

Как известно, Мизинова увлеклась И. Н. Потапенко и в марте 1894 г. вслед за ним уехала за границу (это произошло в отсутствие Чехова, который был в Ялте). Потапенко имел семью и славился, по воспоминаниям современников, тем, что был любим женщинами и «умел их любить» (Вл. И. Немирович-Данченко. Чехов. — Чехов в воспоминаниях, стр. 435); он был общительным, веселым человеком и «жил расточительно», по свидетельству того же мемуариста. Но довольно скоро Мизинова писала Чехову, что Потапенко ей «коварно изменил» и «бежал в Россию» (14 июля 1894 г. — ГБЛ). Из ее письма от 21 сентября (3 октября) Чехов понял, что она беременна, и, вероятно, тогда сделал запись к «Ариадне» — о беременности героини и отъезде ее возлюбленного в Россию. Ариадна из-за границы пишет Шамохину; она, по ее словам, «глубоко, бесконечно несчастна»; первые письма ее подписаны так: «брошенная Вами Ариадна», «забытая Вами» и т. д. Ср. в письмах Мизиновой Чехову еще из России — «...не забывайте ту, которую Вы бросили» (30 декабря 1892 г.) и особенно из-за границы — «Не забывайте отвергнутую Вами, но... Л. Мизинову» (15 марта 1894 г.); «...я очень, очень несчастна» (7 октября 1894 г.) (ГБЛ).

Ариадна в своих письмах упрекает Шамохина, что он «не протянул ей руку помощи», и просит приехать «спасти ее». Ср. в письмах Мизиновой — еще из Москвы: «Ах, спасите меня и приезжайте!» (8 октября 1892 г.).

Даже почерк Ариадны, по описанию Шамохина, крупный и нервный, с помарками и кляксами, напоминает размашистый и небрежный почерк Мизиновой.

Больше чем через год после возвращения в Россию Мизинова подписала одно из писем к Чехову так: «Отвергнутая Вами два раза [Ар.] ‹зачеркнуто Мизиновой› т. е. Л. Мизинова» (1 ноября 1896 г.). «Ар.» — первые две буквы имени Ариадна. Сознательность «описки» — очевидная иначе не было бы связки «т. е.».

Все это отчасти объясняет и то, почему Чехов не форсировал печатание уже посланного в редакцию рассказа. Прося Гольцева, близкого знакомого и Потапенко и Мизиновой, прочитать рассказ и решить, годится ли он для «Русской мысли», Чехов, возможно, хотел проверить, насколько рассказ мог напомнить обстоятельства их жизни. После «Попрыгуньи» Чехов стал осторожнее и старался не давать повода для прямых ассоциаций с действительными событиями. В рассказе отражены лишь начальные события из «романа» Мизиновой и Потапенко.

Когда появился номер «Русской мысли» с «Ариадной», в кругу московских знакомых Чехова стали находить в героине сходство не с Мизиновой, а с актрисой Л. Б. Яворской. По этому поводу Н. М. Ежов писал Чехову, что он «посмеялся над такими заключениями чересчур догадливых читателей» (28 декабря 1895 г. — ГБЛ). Однако впоследствии Ежов воспользовался этими слухами в своих тенденциозных мемуарах: назвал «Ариадну» (как и «Попрыгунью») пасквилем и усмотрел в этом

рассказе «мелочность и злобную мстительность» («Антон Павлович Чехов. Опыт характеристики». — «Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 507); ср. его же намек на недостойную цель автора «Ариадны» в статье «Алексей Сергеевич Суворин» (там же, 1915, № 2, стр. 451).

Протестуя против подобных утверждений «литературных Тартюфов», А. С. Лазарев (Грузинский), однако, не видел никакого сходства между чеховской героиней и Яворской — на основании того, что Яворская была актрисой, Ариадна же — нет («Антон Чехов и литературная Москва 80-х и 90-х годов». (Глава из неизданной книги). — ЦГАЛИ; Чехов в воспоминаниях, ст. 178).

На самом деле это сходство есть. С Яворской, «восходящей звездой» театра Корша, по воспоминаниям Щепкиной-Куперник, у Чехова были сложные отношения (см.: Леонид Гроссман. Роман Нины Заречной. — В кн.: «Прометей». M., 1967, т. 2).

Яворская была женщиной иного эмоционального склада, чем Мизинова. Как свидетельствуют современники, в актерском облике Яворской отразились черты ее характера — отсутствие искренности и непосредственного чувства, замененного чувственной страстью, недостаток вообще духовного элемента, постоянная забота о внешнем успехе (см. например: Ю. М. Юрьев. Записки. Том 2. Л. — М., 1963, стр. 96; С. С. Мамонтов. Две встречи с Чеховым. — «Русское слово», 1909, № 150, 2 июля).

Все это характеризует Яворскую как тип человека, психологически близкого к Ариадне: та же главная цель жизни — «нравиться, иметь успех, быть обаятельной!», та же жажда власти над людьми.

Об источниках рассказа см. также: В. Д. Седегов (назв. статья); Э. А. Полоцкая. Источники рассказа Чехова «Ариадна» (жизненные впечатления). — Изв. АН СССР. ОЛЯ, 1972, т. XXXI, вып. I, стр. 55—64; Г. П. Бердников. Чехов. М., 1974, стр. 346—355 (на стр. 348 этой книги указан еще один эпизод, с которым могла быть связана работа Чехова над образом Ариадны — несостоявшаяся женитьба М. П. Чехова на графине Кларе Ивановне Мамуне).

Во взглядах Шамохина на женщин, особенно в первопечатном тексте, отразились споры, поднятые русской и европейской печатью конца века в связи с движением за женское равноправие. Некоторые его рассуждения воспроизводят широко распространенные антифеминистические взгляды. Назовем издания, которые могли послужить источниками для этой части рассказа: Л. Толстой. Крейцерова соната (литографированные издания 1889—1890 гг.); Артур Шопенгауэр. Афоризмы и максимы. Мысли. Перевод Ф. В. Черниговца, изд. 4, т. I, СПб., изд. А. С. Суворина, 1892 (эта книга сохранилась в библиотеке Чехова — Чехов и его среда, стр. 396); Август Стриндберг. Предисловие к кн.: Женитьбы. 1891; М. Меньшиков. Думы о счастье. — «Книжки Недели», 1894, №№ 3 и 4; Макс Нордау. В поисках за истиной. (Парадоксы). 2 изд., СПб., 1891. См. также на стр. 479 о книге К. А. Скальковского.

Шамохин протестует против «грязной, животной любви» (см. варианты, стр. 398, строки 16—26) — «животную» любовь, любовь без нравственных обязательств, отрицают и герой, и автор

«Крейцеровой сонаты» (Литографированное изд., б. м., 1890, стр. 26, 69 и др.). Суждения Шамохина о порочном воспитании женщин (см. стр. 131 наст. тома) перекликаются с мыслью Позднышева, возмущающегося тем, что цель воспитания женщины в том, «чтобы уметь привлекать к себе мужчин...», т. е. чтобы выработать в них потребность самки «привлекать к себе как можно больше самцов...» (стр. 79 и 82). Подобно Шамохину, Позднышев говорит: «Посмотрите, что тормозит повсюду движение человечества вперед? Женщина» (стр. 77) — ср. стр. 130 наст. тома.

«Всякие какие бы то ни было женские воспитания имеют в виду только пленение мужчин. Одни пленяют музыкой и локонами, а другие ученостью и гражданской доблестью. Цель-то одна и не может быть не одна, потому что другой нет, цель прельстить мужчину, чтобы овладеть им» — с этими словами Позднышева (стр. 80) перекликаются слова Шамохина (см. варианты, стр. 403).

Шамохин возмущается лживостью Ариадны, ее уменьем очаровывать слушателей (см. стр. 127—128) — ср. слова Позднышева: «Иногда, слушая, как она при мне говорила с другими, я говорил себе: какова! и все лжет. И я удивлялся, как собеседник ее не видел, что она лжет» (стр. 111). Сходным образом рассуждают Шамохин (см. варианты, стр. 404, строки 5—7) и Позднышев (стр. 40) о деталях женского туалета.

(О близости между рассуждениями Шамохина и Позднышева см. также: В. Я. Линков. К проблеме идейного обобщения в прозе А. П. Чехова. — «Филологические науки», 1969, № 6, стр. 57.)

Но даже и в первопечатном тексте взгляды Шамохина на решение «женского вопроса» существенно отличаются от взглядов толстовского героя. Он все-таки готов стоять за подлинное равенство между мужчиной и женщиной — начиная с детства, т. е. с совместного воспитания девочек и мальчиков. Ничего общего нет также в положительной программе автора «Послесловия», ратующего за абсолютное физическое целомудрие в отношениях мужчины и женщины, и повествователя «Ариадны», который относится сочувственно к равноправию между полами. Время создания этого рассказа совпадает с размышлениями Чехова о толстовской философии. Любопытно, что, протестуя против предлагаемых Толстым рецептов для обновления человечества, Чехов называл «целомудрие и воздержание от мяса» (письмо к Суворину от 27 марта 1894 г.), т. е. как раз то, к чему призывал Толстой в «Крейцеровой сонате».

В книге Шопенгауэра есть специальная глава «О женщинах» (стр. 307—326), смысл которой во многом совпадает с шамохинской критикой женщин. Но, как в случае с «Крейцеровой сонатой», суждения чеховского героя близки к суждениям немецкого философа лишь в критической части. Положительное решение женского вопроса, по Шопенгауэру, — это сделать европейских женщин хозяйками дома и девушек воспитывать соответственно, чтобы они стремились к «домовитости» (стр. 322).

У Августа Стриндберга, которого Чехов как раз в период работы над «Ариадной» упомянул в XI главе книги «Остров Сахалин» как женоненавистника, есть мысли, близкие шамохинским, например, о необходимости общего воспитания мальчиков и девочек и о преимуществах деревенской женщины перед городской.

«Мужик и его жена получили одинаковое образование, — пишет Стриндберг. — Труд они поделили сообразно естественным условиям и относятся к нему с одинаковым уважением. Крестьянка не завидует мужу, так как не может считать почетнее его работу <...> В культурной среде оба пола развращены, вследствие чего брачная жизнь осложнилась».

Отрывок из предисловия Стриндберга к его книге «Женитьбы», где высказаны эти мысли, Чехов мог прочитать в статье переводчика В. Фирсова («Книжки Недели», 1894, № 3, стр. 168—169). Об отношении Чехова к Стриндбергу в связи с «Ариадной» см. также статью Д. Шарыпкина «Чехов о Стриндберге» («Русская литература», 1966, № 3, стр. 162—166).

Любопытно, что мысль о преимуществах деревенской женщины перед городской и о духовной близости жены и мужа в крестьянской семье — вследствие общего участия в одном и том же труде — была высказана в статье М. Меньшикова «Думы о счастье», начало которой печаталось в том же номере «Книжек Недели», что и статья В. Фирсова. Чехов был постоянным читателем «Недели» в эти годы и, зная о статье Меньшикова, интересовался выходом ее в свет отдельной книгой (см. письма Чехова к Меньшикову от 14 января 1896 г. и от 16 апреля 1897 г.). Книга вышла в 1898 г.; сохранилась в библиотеке Чехова (Чехов и его среда, стр. 359).

С тезисом: в крестьянской семье нет неравенства — Чехов был знаком еще в студенческие годы, когда задумал исследование о «половом авторитете». Излагая своеобразный проспект этого исследования в письме к Ал. П. Чехову от 17 или 18 апреля 1883 г., он ссылался на мысль австрийского писателя Л. Захер-Мазоха о том, что мужской авторитет среди крестьянства не так очевиден, как среди высшего и среднего сословий. Чехов мог тогда иметь в виду пьесу Л. Захер-Мазоха «Unsere Sclaven», в русском переводе: «Рабы и владыки». Сценический фельетон в 4-х действиях. Сочинение Сахер-Масоха (автора романа «Идеалы времени»). Пер. с нем. М. В. Карнеева. СПб., 1876. Сходные взгляды высказаны также в новелле «Сказка о счастье (Das Märchen vom Glück)», см.: Захер-Мазох. Сочинения, т. 2, пер. с нем. С. Н., СПб., 1888. Героиня пьесы «Unsere Sclaven», баронесса Левенберг, проповедующая эмансипацию женщин с помощью образования и труда, ссылается на опыт деревни: «Разве вы станете отрицать, что в низших слоях общества одинаковая работа обоих полов создала и равные отношения?» (стр. 22). Один из героев новеллы говорит о недостаточной прочности брака, основанного на чувственной любви, в так называемых образованных сословиях — в противоположность «простым» слоям, где жена работает наравне с мужем и где поэтому браки счастливы (стр. 365—366).

Макс Нордау также повторял модный антифеминистический тезис: «Женщина почти всегда враждебно относится к прогрессу и служит самой надежной опорой реакции в любой форме и на любом поприще» (стр. 33). Но имя Нордау в рассказе упоминается в другой связи (см. стр. 108 наст. тома). Здесь имеется в виду, в частности, книга М. Нордау «Вырождение» (Entartung) (перевод с немецкого под ред. и с предисловием Р. И. Сементковского, СПб., 1894), в которой он объяснял общественные явления биологическими причинами. Вырождение и истерия, по его

мнению, — это болезнь конца века, вызванная физическим утомлением людей. В том же письме к Суворину, в котором Чехов отвергал толстовскую проповедь целомудрия и воздержания от мяса, он говорил и о своем отвращении к рассуждениям «таких свистунов, как Макс Нордау».

3

Е. М. Шаврова писала, что имя героини станет нарицательным, «так оно жизненно и правдиво обозначает женщину — настоящую женщину, „la vraie femme aux hommes“» (письмо без даты, помечено Чеховым: 95.XII — ГБЛ). Как бы в подтверждение этих слов Чехову жаловалась на свою судьбу одна читательница: «В разгроме моей семейной жизни не обошлось вот без такой госпожи Ариадны...» (письмо Л. Злобиной от 28 января 1896 г. — ГБЛ). Т. Л. Толстая писала 30 марта 1899 г.: «Меня всегда удивляет, когда мужчины-писатели так хорошо знают женскую душу <...> А в „Душечке“ я так узнаю себя, что даже стыдно. Но все-таки не так стыдно, как было стыдно узнать себя в „Ариадне“» (ГБЛ; ЛН, стр. 872).

Молодой В. Э. Мейерхольд назвал рассказ вещью «идейной и чудно написанной» (в письме к О. М. Мунт, очевидно относящемся к началу 1896 г. — цит. по кн.: Н. Д. Волков. Мейерхольд. Т. I. М., Academia, 1929, стр. 58). В списке, составленном И. А. Буниным и озаглавленном «Лучшие, по моему мнению, произведения Чехова», значится: «Ариадна (хороша женщина)» (И. А. Бунин. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9, М., 1967, стр. 248).

Появление рассказа в «Русской мысли» вызвало враждебные отклики реакционных критиков. Даже возражая друг другу в частностях, рецензенты сходились на том, что «Ариадна» — шаг назад в развитии таланта Чехова.

Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) («Литературные заметки. Нечто о современной беллетристике и критике». — «Московские ведомости», 1895, № 357, 28 декабря) писал, что в «Ариадне» Чехов подражает Боборыкину. Боборыкинское в «Ариадне», по его мнению, — черты «пикантного анекдота» и игнорирование внутреннего смысла событий, резко отличающие рассказ от сходной с ним по теме повести Тургенева «Вешние воды». Как пример этого «игнорирования» рецензент приводил собственное непонимание мотивов, по которым герой женился на Ариадне.

П. А. Ачкасову (П. А. Матвееву) такая оценка рассказа показалась свидетельством незаслуженного к нему внимания («Письма о литературе. Русская литература в 1895 году. Письмо второе». — «Русский вестник», 1896, № 2). Приписав самому Чехову «филиппику» Шамохина против интеллигентных женщин, он посчитал рассказ художественно слабым.

Рассуждения Ачкасова о женском вопросе вызвали возражения В. П. Буренина, дважды выступившего с отзывом об «Ариадне». В первой заметке («Из записной книжки критика». — «Новое время», 1896, № 7233, 19 апреля) он настаивал на «нетипичности» образа Ариадны, начиная с ее имени, будто бы почерпнутого из произведений «дам-писательниц». Во второй заметке («Критические очерки». — «Новое время», 1897, № 7587, 11 апреля) он писал о блуждании Чехова «по окольным, чуждым его таланту

дорогам» в «Ариадне» и «Чайке» и о «декадентском пошибе» героев этих произведений.

Автору «Летописи современной беллетристики» в «Русском обозрении» (1896, № 3, подпись: Г.) не понравилось отношение Чехова к героям: Шамохин казался критику достойным большего осуждения, а его чувство к Ариадне — неоправданным.

Рассказ подвергся грубой критике со стороны П. Скрибы (Е. А. Соловьева) в «Литературной хронике» «Новостей и биржевой газеты» (1896, № 52, 22 февраля). Причислив «Ариадну» и «Три года» к декадентским произведениям «вроде „О мои бледные ноги“ Искаж. моностих В. Я. Брюсова: “О, закрой свои бледные ноги“ (1894 г.).¹», Скриба писал более подробно об «Ариадне» в связи с выходом «Дома с мезонином» (там же, 1896, № 127, 9 мая) в «Мужиков» (там же, 1897, № 118, 1 мая). Признаваясь, что прежде был «горячим поклонником» Чехова, он выражал недоумение перед такими бледными рассказами, не имеющими «никакого содержания», как «Ариадна» и «Дом с мезонином» (№ 127, 9 мая). Недосказанность и «недоконченность» чеховских произведений Скриба связывал только с неспособностью художника давать оценки изображаемым явлениям.

«Ариадне» была посвящена также очередная стихотворная «Страничка из письма» Lolo — Л. Г. Мунштейна («Новости дня», 1895, № 4505, 23 декабря). Это был едва ли не единственный печатный отклик на журнальную публикацию «Ариадны», в котором признавались какие-то литературные достоинства рассказа. Считая «Ариадну» лучше «Убийства» (см. примечания к «Убийству»), Lolo писал, что в ней «много чудных, смелых мест», и отметил правдивость типа Ариадны — «хитрой, лживой, очаровательной змеи». Но при этом выразил свое недовольство «протокольностью» Чехова (якобы не гнушающегося «грязных деталей») и «неискренней ноткой» в словах повествователя о женщинах в конце рассказа.

По выходе собрания сочинений Чехова «Ариадна» была оценена выше (см. отзыв Волжского в примечаниях к повести «Три года»).

В архиве Чехова сохранились письма переводчиков, заинтересовавшихся рассказом. 26 февраля 1896 г. П. О. Укке писал Чехову из Ярославля о своем намерении перевести «Ариадну» на немецкий язык для какого-нибудь прибалтийского журнала или газеты. На немецком языке «Ариадна» вышла в Германии — в переводе Луизы Флакс, в кн.: Russische Liebelei. München und Leipzig. 1897 (Л. Флакс просила у Чехова разрешения издать эту книгу в письме от 4/15 апреля 1896 г. — ГБЛ). Книга хранится в библиотеке Чехова в Ялте.

По просьбе Елизаветы Билы Чехов послал ей свой рассказ для перевода на чешский язык (см.: А. И. Игнатьева. Переписка А. П. Чехова с его чешскими переводчиками. — «Институт славяноведения АН СССР. Краткие сообщения», вып. 22, 1957, стр. 57).

При жизни Чехова «Ариадна» была переведена на немецкий, сербскохорватский, чешский и шведский языки.

Стр. 107. ...в Волочиске — в местечке Волочиск Волынской губ., расположенном на австрийской границе.

Стр. 109. ...в какой-то повести Вельтмана ~ в историю». — См.: А. Ф. Вельтман. Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея. М., 1848, стр. 165.

Стр. 131. ...не уверяйте ее, что ее мозг весит меньше мужского... — В книжке «О женщинах» (СПб., 1—10 изд., 1886—1895), составленной К. А. Скальковским (на титуле автор обозначен: — ? —) и хорошо знакомой Чехову, была специальная глава: «О женском уме и женской учености». Ссылаясь на Шопенгауэра и Никола Шамфора, Скальковский доказывал органическую неполноценность женщины тем, в частности, что у нее в сравнении с мужчиной в голове «одной клеткой меньше» и что вместилище женского черепа в среднем 1350 см3, а мужского — 1400 см3; средний вес женского мозга 1350 гр., а мужского 1390 гр. (изд. 9, СПб., 1895, стр. 113 и 116). Чехов высмеял эту книгу еще в 1886 г. в юмореске «О, женщины!» (см. т. V Сочинений).

Стр. 402 (варианты). Funiculi — начало известной песенки на неаполитанском диалекте, посвященной строительству фуникулера на Везувий — «Funniculi — funnicula...» (Сообщено З. М. Потаповой).

УБИЙСТВО

Впервые — «Русская мысль». 1895, № 11, стр. 1—27.

Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. VIII, стр. 323—357.

1

Первая запись, имеющая отношение к рассказу «Убийство», внесена в записную книжку сразу же за последней заметкой к повести «Три года»: «А-а-а... стонало море (Тат‹арский› прол ‹ив›)» (Зап. кн. I, стр. 41). Она использована в седьмой главе рассказа.

17 марта 1895 г. Чехов писал В. М. Лаврову о «маленькой повестушке, которую обещал». Обещание это, очевидно, он дал при личной встрече с Лавровым и В. А. Гольцевым в Москве в декабре 1894 г., когда шла корректура повести «Три года» и могла зайти речь о следующем произведении для «Русской мысли».

Если принять во внимание свидетельство М. П. Чехова о двух деталях, введенных с его слов в рассказ (фраза Матвея о городском голове и его надпись на книге — Антон Чехов и его сюжеты, стр. 124—125), то возникновение замысла «Убийства» можно датировать приблизительно годом раньше этого обещания. М. П. Чехов рассказал брату о городском голове, вернувшись из Углича, куда он ездил в октябре 1893 г. и в январе 1894 г. (С. М. Чехов. О семье Чеховых. М. П. Чехов в Ярославле. Ярославль, 1970, стр. 32 и 34).

Записям, сделанным со слов М. П. Чехова (Зап. кн. I, стр. 45 и 46), предшествует несколько страниц, заполненных в основном текстом, относящимся к «Убийству». Значит, М. П. Чехов

дал материал тогда, когда предварительная работа над рассказом была уже начата. Последняя запись к «Убийству» (там же, стр. 62) внесена осенью 1895 г.

В записной книжке отражены детали сюжета и, в частности, основного события — убийства, некоторые черты характеров героев, часть рассуждений о религии, в том числе итоговое, к которому Яков Терехов пришел на Сахалине: «главное — возноситься к богу, а как возноситься — не все ли равно?» (стр. 50).

4 апреля 1895 г. Лавров напомнил Чехову про обещание прислать «маленькую повестушку». 9 апреля, отправляя «Ариадну», Чехов собирался прислать ее «вскорости».

Рассказ отправлен был, однако, только осенью. 25 сентября Лавров все еще возмущался: «Что это на тебя напала такая неписиха? Еще весною ты обещался нам прислать рассказ, а теперь вот уже и журавли улетели на зимние квартиры, а ты все безмолвствуешь» (ГБЛ). Возможно, Чехов закончил работу над рассказом «Убийство» до того, как отправил рукопись «Анны на шее» в «Русские ведомости» (15 октября). Во всяком случае, к 21 октября он уже знал определенно, что рассказ «Убийство» будет напечатан в ноябрьской книжке «Русской мысли» (письмо А. С. Суворину, датированное этим днем).

Во время подготовки книги «Рассказы: 1. Мужики. 2. Моя жизнь» (СПб., 1897) у Чехова явилась мысль о расширении ее состава: «...не прибавить ли еще рассказов из мужицкой жизни? У меня найдется кое-что, например, „Убийство“, где изображены раскольники или нечто вроде», — писал он Суворину 2 мая 1897 г. Однако эта мысль не была осуществлена.

Готовя текст рассказа для собрания сочинений, Чехов исключил несколько мест, сделал одно композиционное и ряд стилистических изменений. В журнальном тексте события пятой и шестой глав разделяло несколько часов, во время которых Сергей Никанорыч имел возможность обдумать предложение Якова Иваныча — одолжить ему тысячу рублей в обмен за молчание об убийстве. В тексте собрания сочинений начало шестой главы, с описанием возвращения Сергея Никанорыча за деньгами, перенесено, в измененном виде, в конец пятой главы. Колебания буфетчика стали недолгими: мотив «совести» исчез.

В журнальном тексте значительно больше говорилось об озлоблении Якова Иваныча и его сестры против Матвея. Опустив ряд слов («раздражен», «ненавидел»), исключив упоминание о том, что Аглая обыкновенно бранилась «до хрипоты, до изнеможения», Чехов придал сцене убийства более неожиданный, стихийный характер. Случившееся в еще большей степени, чем в первоначальном тексте, стало производить впечатление несчастья, а не преступления.

В речь Матвея введено несколько изменений, подчеркивающих его необразованность: например, леригия — вместо прежнего: религия и т. д.; в записи, которую он сделал на прочитанной книге: прызнательность — вместо признательность, книгы — вместо книги. Эти изменения сделаны в соответствии с отраженными и в первоначальном тексте особенностями речи Матвея («тружденник», «самою лудшею», «гравилий»).

2

«Несомненно, что самая тема для рассказа „Убийство“ привезена Антоном Павловичем из Сахалина», — писал М. П. Чехов (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 125). Ср. воспоминания Марии Павловны Чеховой «Поездка А. П. Чехова на Сахалин» («Красная панорама», 1929, № 28, 13 июля, стр. 10). При появлении рассказа рецензенты также отмечали его сахалинское происхождение.

О каторжных, сосланных за убийство, Чехов писал в главе VIII книги «Остров Сахалин». Особое внимание он обратил на преступника по фамилии Терехов. Кроме фамилии у этого человека с Яковом Иванычем есть и еще сходство — в возрасте (настоящему Терехову было 60—65 лет, Якову Иванычу — приблизительно 55 лет) и внешности. Но больше ничего общего у Якова Иваныча с его однофамильцем из Сахалина, зверски убивавшим арестантов, «какие побогаче», — нет. В «Именном списке ссыльнокаторжных Александровского округа, состоящих к 1 января 1890 г.», упоминаются Михаил и Федор Тереховы (Центральный гос. архив РСФСР Дальнего Востока. Томск, ф. 1133, оп. 1, ед. хр. 429, л. 28 — сообщ. М. Л. Семановой). В деле «Об утверждении и приведении в исполнение приговоров окружного суда и полицейского управления» за 1890 г. есть запись о наказании Федора Терехова «за однодневную отлучку, продолжавшуюся с 1-го по 2-ое марта с. г., и сопротивление законной власти при исполнении служебных обязанностей». Федор Терехов был наказан двадцатью ударами плетей (чеховский герой — сорока ударами) (там же, ед. хр. 328, л. 202). Наказание плетьми за попытки бежать с каторги Чехов наблюдал в Дуэ (см. XXI главу «Острова Сахалина»).

В главе VII рассказа «Убийство» — много других соответствий реальным фактам, которые попали в поле зрения Чехова и были освещены им в книге «Остров Сахалин». Это — описание погоды и берега Татарского пролива у Дуэ (ср. «Остров Сахалин», главы I и VIII); характеристика Воеводской тюрьмы (ср. главу VIII); изображение труда каторжников, в том числе разгрузки и погрузки пароходов (ср. главы I, III и VIII); упоминание заболеваний ностальгией (ср. главу XXII) и т. д. Прозвища Веник и Яшка, присвоенные Якову Иванычу на Сахалине, судьба Дашутки, отданной какому-то поселенцу в сожительницы, лакейская должность Сергея Никанорыча — все это характеризует действительные нравы сахалинской каторги, которые Чехов наблюдал лично.

С сахалинскими впечатлениями связано все изображение «досахалинской» судьбы героев — на фоне мрачных картин провинциальной жизни, где рождается страшный грех братоубийства. Самый характер убийства, происшедшего во время семейного скандала, напоминает те «бытовые» преступления, которые привели на каторгу многих из тех, кого видел Чехов. Сахалинский отпечаток лежит и на религиозной теме рассказа, в частности — на том, как разрешается религиозный конфликт в душе Якова Терехова в финале. В XIX главе книги «Остров Сахалин» Чехов с сочувствием приводит слова епископа Гурия, посетившего корсаковскую церковь: «Если не во всех у них ‹ссыльных›

имеются вера и раскаяние, то, во всяком случае, у многих...»

Своим фактическим содержанием религиозные описания восходят к детским годам Чехова. Об этом не без основания говорил И. А. Бунин (см. т. VIII Сочинений, стр. 507). Священник С. Н. Щукин, знавший Чехова в конце 1890-х гг., также отмечал особый интерес Чехова к церковному быту (С. Щукин. Из воспоминаний об А. П. Чехове. — «Русская мысль», 1911, № 10, стр. 49). Как вспоминал брат Чехова Иван Павлович, в Таганроге Митрофана Егоровича Чехова называли за его религиозное рвение Богомоловым («Шиповник», кн. 23, СПб., 1914, стр. 150 — в записи Л. А. Сулержицкого) — так же в рассказе называли братьев Тереховых.

Подробнее реальные источники рассказа освещены: Э. А. Полоцкая. После Сахалина. — В кн.: Чехов и его время. М., 1977. О связи рассказа с кругом досахалинских размышлений Чехова см.: Л. М. Долотова. Мотив и произведение. («Рассказ старшего садовника», «Убийство»). — В кн.: В творческой лаборатории Чехова. М., 1974.

Тема сектантства (о котором Чехов мог знать также в ранние годы своей жизни) занимала большое место в художественной литературе последней четверти XIX века. Старообрядческий быт описывал, например, Н. С. Лесков. «...отец читает матери вслух „Запечатленного ангела...“», — писал Чехов между 21 и 24 августа 1883 г. Н. А. Лейкину. Роман «Соборяне» (1872), в котором с особой силой отразилось бунтарство Лескова против официальной церкви, Чехов получил в дар от него (Чехов и его среда, стр. 257). В романе А. И. Эртеля «Смена» (печатался в «Русской мысли» в 1891 г., отд. изд. 1894 г.) изображен тип свободного толкователя церковных книг, имевшего, как и чеховский Матвей Терехов, почти гипнотическое влияние на невежественных крестьян.

Одна из причин отхода братьев Тереховых от официальной церкви — ханжество церковных служителей, безбедно живущих на счет прихожан. О равнодушии духовенства к нуждам народа Чехов, по воспоминаниям С. Н. Щукина, говорил: «Жаль, что у нас нет сатиры на духовенство. Салтыков не любил духовенства, но сатиры на него не дал. А жаль. Мы кричим, — говорил он опять, — что у нас вера крепка, что народ более религиозен, чем в других странах. Но где помогающая, деятельная сила церкви? В деревнях пьянство, невежество, сифилис <...> сыновья священников иногда учат деревню разврату» («Русская мысль», 1911, № 10, стр. 50—51). С типом церковников, близких к тем, которые возмущают религиозное чувство братьев Тереховых, Чехов сталкивался и во время путешествия на Сахалин (см. строки о священниках на Амуре в 1 главе книги «Остров Сахалин»).

3

Появление рассказа приветствовал Эртель: он противопоставил «Убийство» полосе «скучных вещей вроде „Три года“», которая «очевидно, прошла для него ‹Чехова›, и он вновь — сильный, искренний, глубокий талант, с ой-ой каким царем в голове!...» (письмо к Гольцеву 17 декабря 1895 г. — Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 94). М. О. Меньшиков писал Чехову 20

августа 1896 г. об отношении к рассказу Т. Л. Толстой: «Татьяна „очень Вас любит, но чувствует какую-то грусть за Вас, думает, что у Вас очень большой талант, но безжизненное материалистическое миросозерцание“ и пр. Рассказом „Убийство“, который мне так понравился, Татьяна возмущена» (там же, стр. 48).

В печати возник спор об отношении Чехова к народу и интеллигенции. У А. М. Скабичевского («Новости и биржевая газета», 1895, № 330, 30 ноября — отдел «Литературная хроника») сцена убийства вызвала размышления о социальных контрастах России — о дикости народа, соседствующей с цивилизацией и культурой. Свой отзыв он заключил словами: «Сколько еще нужно труда, чтобы пробить эту дикую чащу невежества и сделать хоть сколько-нибудь похожими на людей этих обросших дубовою корою чудовищ!»

Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) выступил с двумя статьями о рассказе. В первой («Московские ведомости», 1895, № 323, 23 ноября — отдел «Литературные заметки») он утверждал, что Чехов справился с новой для него темой — изображением народа с религиозной стороны, — и отметил как художественное достижение тон «жестокой правдивости», с особой силой сказавшийся в изображении ссоры братьев и убийства Матвея. Во второй статье (там же, № 337, 7 декабря) Николаев, имея в виду отзыв Скабичевского, язвительно заметил, что в петербургской газете хвалят рассказ не за художественное достоинство, а за тенденцию, которую навязывают Чехову, — за критику им невежества народа. Заканчивалась рецензия словами: «И, если такой вовсе не исключительный <...> человек из народа, как Яков, нашел в себе столько душевной силы, чтобы нести тяжкий крест свой, — как велик должен быть этот народ, среди которого он жил и воспитался, духом которого он проникся...»

Большинство рецензентов отметило психологическую убедительность переживаний героев: А. Скопинский (А. А. Шевелев) («Русское слово», 1895, № 320, 25 ноября); анонимный рецензент «Книжек Недели» (1895, № 12); И. Залетный (И. А. Гофштоттер) («Русская беседа», 1895, № 12). Рецензент «Книжек Недели» остался, правда, не удовлетворен финалом: «Как и все рассказы г. Чехова, „Убийство“ закончено несколько вяло и неопределенно, но психологический процесс, выпуклость характеров и бытовая правда рассказа замечательны, как всегда» (стр. 196).

Картина убийства с подробностями наивных попыток скрыть преступление дала основание рецензенту «Русской беседы» сравнить этот рассказ по силе изображения с «Властью тьмы» Л. Толстого. Однако Залетный не понял своеобразия психологизма Чехова и недостаточной разработанностью душевных процессов объяснял «холодную объективность описаний», которую счел основным недостатком рассказа (стр. 187—189).

Оценку «Убийства» на фоне других произведений текущей литературы дал Р. И. Сементковский в статье «Что нового в литературе? Критические очерки» («Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“», 1896, № 1). Сопоставляя рассказ то с повестью Д. Мамина-Сибиряка «Без особенных прав» (чеховская вещь по таланту выше), то с очерком А. Серафимовича «Под землею» (Серафимович пишет о бедах небольшого числа людей, а Чехов — всего русского народа), Сементковский находил в нем

наибольшее сходство с романами Г. Сенкевича «Без догмата», «Семья Поланецких», «Камо грядеши?»: у Чехова и Сенкевича вера стоит на первом месте. «Но у г. Сенкевича, — писал далее Сементковский, — вера является новою забавою для людей, оторванных от жизни <...>, а в рассказе г. Чехова вера является насущным хлебом, якорем спасения для людей, окутанных мраком невежества, лишенных всякой возможности запастись где-нибудь лучом света и тем не менее чувствующих, что они люди, что и им доступны потребности духа» (стлб. 173). Убийство брата приводит Якова к той простой истине, что сущность веры заключается «не в обряде, а в тех чувствах, с которыми молящийся обращается к богу» (там же). Эту «истину» Сементковский ставит выше христианского «догмата» польского писателя.

Отрицательно отозвался о рассказе П. А. Ачкасов (П. А. Матвеев) («Письма о литературе. Русская литература в 1895 г. Письмо второе». — «Русский вестник», 1896, № 2). «Опыт экскурсии в область народной психологии уголовного характера» (стр. 240), по его мнению, Чехову не удался. Своеобразие чеховской манеры изображения душевных потрясений, особенно в сцене убийства, вызвало у Ачкасова уверенность, что внутренний мир героев чужд автору. В отличие от подавляющего большинства рецензентов он считал этот эпизод фальшиво написанным (стр. 242).

В двух отрицательных отзывах (М. Полтавский ‹М. И. Дубинский›. Литературные заметки. — «Биржевые ведомости», 1895, № 344, 15 декабря; анонимный автор отдела «Журнальное обозрение. Беллетристика» — «Литературное обозрение», 1895, № 49, 3 декабря) выражалось недовольство тем, как Чехов справился с психологической задачей — изображением переживаний преступника и особенно его возрождения на каторге. «Как же это так: все не знал, не знал истинного бога, а тут вдруг познал и захотел даже вразумлять других? Окончание является совсем туманным и не развитым, а между тем здесь-то и лежит гвоздь рассказа», — писал рецензент «Литературного обозрения» (стр. 1361). М. Полтавский считал, что по сравнению с Толстым и Достоевским в такой метаморфозе героя Чехов ничего не дал нового и что вообще он не оправдал пока возлагаемых на него надежд.

«Невольным грехом» Чехова назвал грех «Убийства» Lolo (Л. Г. Мунштейн) и призывал его вернуться к прежнему «бодрому смеху» (стихотворная «Страничка из письма». — «Новости дня», 1895, № 4475, 23 ноября).

1 ноября 1901 г. Чехову писал профессор русского языка в Париже Поль Буайе (Paul Boyer): «Французский перевод Вашего прекрасного рассказа „Убийство“ (и перевод отличнейший) скоро появится в печати отдельным изданием (он был уже напечатан последним летом в газете „Le Temps“), и вместе с этим еще кое-что из Ваших других повестей или рассказов („Студент“, между прочим). Если я не ошибаюсь, „Убийство“, которое появилось в „Русской мысли“, никогда не было издано в России отдельно, вероятно, вследствие цензурных обстоятельств. Как бы то ни было, было бы не без интереса получить кое-какие подлинные подробности об участи этого своего рода chef d'oeuvr'a ‹шедевра›. (А быть может, Вы сами не очень любите этого своего дитяти; но я откровенно высказываю свое мнение). И составитель предисловия к французскому

переводу охотно бы воспользовался Вашими указаниями об этом. Итак, не сочтете ли Вы возможным сообщить мне все то, что относится к истории текста Вашего „Убийства“? Этим Вы бы крайне обязали меня лично и всех Ваших французских читателей-почитателей» (ГБЛ).

Перевод рассказов «Убийство» и «Студент», опубликованный в «Le Temps» (а потом и в журнале «Revue Blanche»), принадлежал ученице Поля Буайе — Клэр Дюкрё (Claire Ducreux). 6 апреля 1902 г. Поль Буайе сообщал Чехову, что издатели «Revue Blanche» уже печатают книгу с его четырьмя рассказами в ее «образцовом переводе»: «Убийство», «Мужики», «Студент», «На подводе». «Выбраны были эти сочинения потому, — писал Буайе, — что они показались большинству наших ценителей Вашего таланта как нельзя лучше выразившие главные особенности Вашего творчества...» Он просил Чехова написать издателям «Revue Blanche», что согласен на это издание (в письме к издателям «Revue Blanche» Чехов признавал «строгое изящество и исключительную точность» переводов Клэр Дюкрё — см. т. X Писем). Книга («Un meurtre») вышла с предисловием известного французского критика Андре Бонье (см. ЛН, стр. 706).

Клэр Дюкрё послала Чехову комплект газеты «Le Temps» с переводом рассказа «Убийство» и в письме от 14 апреля 1904 г. писала о своем намерении выпустить рассказ отдельной книжкой. О желании перевести рассказ «Убийство» и другие произведения Чехова на французский язык сообщала ему также графиня Канкрина (23 июля 1901 г. — ГБЛ).

При жизни Чехова рассказ «Убийство» был переведен на сербскохорватский, французский и чешский языки.

Стр. 133. «Архангельский глас» — торжественное песнопение в праздник Благовещения. Исполнялось за всенощной. В письме к И. Л. Леонтьеву (Щеглову) 9 марта 1892 г. Чехов вспоминал, как в детстве вместе с братьями он исполнял трио «Да исправится» и «Архангельский глас».

Стр. 134. ...«Андреево стояние» и «Похвалу»... — Великий канон Андрея Критского (Андреево стояние) читали во время вечерни на первой неделе поста перед пасхой. Чтение канона прерывалось Похвалой — в честь самого сочинителя канона. О канонах см. также в примечаниях к повести «Три года».

Стр. 137. Слава тебе, показавшему нам свет! — Возглас священника перед так называемым Великим славословием, исполнявшимся в конце всенощной.

Стр. 138. ...апостола читал... — во время обедни чтение «апостола» (т. е. Деяний или Посланий святых апостолов из Нового Завета) поручалось особо благочестивым людям.

Стр. 139. задостойник — песнопение, которое исполнялось после «Достойно есть». О «Достойно есть» см. ниже.

...держался устава святой Афонской горы... — Афон — гора на восточной косе Халкидикского полуострова у Эгейского моря. На Афоне расположены монастыри, скиты, отдельные кельи для монахов. Хождение христиан на Афон началось с XI века.

...под особо чтимые двунадесятые праздники... — Среди церковных праздников выделялись двенадцать «величайших» («двунадесятые»): 1. Рождества богородицы. 2. Воздвижения

креста. 3. Введения во храм богородицы. 4. Богоявления, или рождества Христова. 5. Крещения. 6. Сретения. 7. Благовещения. 8. Входа Христа в Иерусалим. 9. Вознесения. 10. Пятидесятницы (или Троицын день). 11. Преображения Христа. 12. Успения богородицы.

...во время кафизм и паремий... — Кафизмы — чтения из псалтыри во время всенощной. Паремии — чтения отрывков из Библии на каждый из больших («двунадесятых») праздников.

Стр. 140. Это молоканство. Я читал, на Кавказе все так. — Русская религиозная секта молокан образовалась в XVIII веке. Ожидая, что «царство Христово» откроется в закавказских краях, молокане с 30-х годов XIX века потянулись туда из разных губерний.

...прощеный день — последнее воскресенье перед великим постом, когда все верующие отпускают друг другу грехи.

Стр. 141. ...чистый понедельник — первый понедельник великого поста (следует за прощеным воскресеньем).

... глас вопиющего в пустыне. — Евангелие от Матфея, гл. 3, ст. 3. Чехов в письмах и в произведениях много раз употреблял это выражение.

Стр. 144. ...рассказывали ~ что втайне она еще продолжает быть хлыстовкой, а потому-де ходит в белом платочке. — Секта хлыстов, существовавшая в России наряду со старообрядческим расколом с XVII века, отличалась особыми требованиями к быту. «В своей домашней жизни хлысты живут большею частию гораздо богаче и чище своих односельчан, любят ходить опрятно...», — писал священник Д. Сперанский в статье «Хлыстовщина — одна из мистических русских сект» («Странник», 1895, № 4, стр. 737). Отсюда обыкновение хлыстовок носить белоснежно-чистые платки.

«Достойно есть» — песнопение в честь богородицы. По церковному уставу от пасхи до вознесения вместо «Достойно есть» поется «Светися, светися...»

Стр. 145. ...прежде смирись с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой. — Евангелие от Матфея, гл. 5, ст. 24.

АННА НА ШЕЕ

Впервые — «Русские ведомости», 1895, № 292, 22 октября. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 36—51.

Первая запись Чехова, относящаяся к «Анне на шее», внесена в записную книжку после заметок к рассказу «Убийство», среди которых две были сделаны по свежим впечатлениям М. П. Чехова, ездившего в октябре 1893 г. и в январе 1894 г. в Углич (см. примечания к рассказу «Убийство»). В этой записи отражена фабула рассказа, сложившаяся, очевидно, сразу же — от начала до конца: «Бедная девушка, гимназистка, имеющая 5 братьев-мальчиков, выходит за богатого чиновника, к‹ото›рый попрекает ее каждым куском хлеба, требует послушания, благодарности

(осчастливил), издевается над ее родней. „Каждый ч‹елове›к должен иметь свои обязанности“. Она все терпит, боится противоречить, чтобы не впасть в прежнюю бедность. Приглашение на бал от начальника. На балу она производит фурор. Важный человек влюбляется в нее, делает любовницей [она обеспечена и теперь]. Когда она увидела, что начальство у нее заискивает, что мужу она нужна, то уже говорит дома мужу с презрением: — Подите вы прочь, болван!» (Зап. кн. I, стр. 47).

В рассказе Аня уже давно не гимназистка (ее воспоминания о директоре гимназии сопровождаются словами: «когда-то в детстве») и братьев у нее не пятеро, а двое. Следующая запись, на стр. 54, содержит почти дословную формулировку развязки со словами героини: «Подите прочь, болван!»

Название рассказа и каламбур его сиятельства о трех Аннах связаны с правилами ношения орденов. Всего существовало 4 ордена святой Анны. Орден Анны второй степени, который получил Модест Алексеич, носился в виде креста на шее (см.: А. Лобачевский. Памятная книжка о ношении орденов, медалей и других знаков отличия. СПб., 1886).

15 октября 1895 г. Чехов послал рассказ редактору «Русских ведомостей» В. М. Соболевскому. «Мне хотелось бы прочесть его в корректуре, — писал он. — Пошлите моей сестре корректуру, которую я прочту в четверг вечером, а в пятницу утром пошлю обратно». Соболевский послал Чехову два экземпляра корректуры — один 18 октября, в среду, и другой 19-го, в четверг, как просил Чехов, через Марию Павловну. При этом он писал: «Пожалуйста, верните не позже субботы, так как в воскресенье я непременно хочу напечатать рассказ. Если не будут получены обратно просмотренные Вами гранки, я помещу без этого просмотра, так как читая рукопись, не нашел в ней ничего такого, что могло бы потребовать со стороны автора существенных изменений. Вещь превосходная!» (ГБЛ). Очевидно, Чехов послал корректуру, как обещал, в пятницу утром, т. е. 20 октября.

При подготовке рассказа для издания А. Ф. Маркса Чехов снял подзаголовок, разделил текст на две главы и внес много исправлений и дополнений. Героиня в окончательном тексте — более активная натура. Среди деталей, характеризующих ее, введены новые — уменье «мыть в бензине перчатки, брать напрокат bijoux», «приходить, когда нужно, в восторг, глядеть печально и загадочно» и т. д. Резче намечен переход от безысходного отчаяния героини к эгоистической радости. Отчуждение Ани от семьи, ради которой она, казалось, вышла замуж, происходит раньше, на балу; здесь добавлены строки о том, что ей было стыдно своего отца (см. стр. 171).

В окончательном тексте повествование еще более, чем в газетной публикации, выдержано «в духе» героини. Введено описание дворянского собрания с точки зрения героини (снующие лакеи, запах светильного газа и т. д.). Об успехе Ани у мужчин повествователь говорит теперь так, как будто это ее мысли: «это было ясно, да иначе и быть не могло». Увеличено число восклицательных фраз, передающих отношение героини к происходящему (типа: «Ах, как хорошо!») — в газетном тексте была только одна такая фраза: «Какой стыд!» В повествовании сильнее чувствуются и лексические, и интонационные особенности речи героини.

Более резкие очертания приняли также характеры Модеста Алексеича и «его сиятельства». Вставлены детали, придающие этим образам сатирический характер. О Модесте Алексеиче: громкое храпение во сне; «жирные, дрожащие как желе щеки»; повторение его слов о том, что «выше всего на свете он ставит религию и нравственность» (в газетном тексте это было сказано лишь один раз); обыкновение делать ревизию в комоде у Ани — «все ли вещи целы». О его сиятельстве: манера слащаво улыбаться и жевать губами, «что делал он всегда, когда видел хорошеньких женщин» (введено в текст дважды).

С рецензией на газетную публикацию рассказа выступил Ю. Николаев (Ю. Н. Говоруха-Отрок) («Бедная невеста». По поводу рассказа А. П. Чехова «Анна на шее». — «Московские ведомости», 1895, № 295, 26 октября). Поставив эпиграфом к рецензии слова Островского: «Бедная: за красоту берет», Ю. Николаев свою оценку чеховского рассказа выводил из противопоставления Чехова писателям-классикам — Гоголю и особенно Островскому. Трагическая трактовка темы бедной невесты у Островского (его героиня — «девушка, способная к сознательному самопожертвованию»), по мнению рецензента, сменилась у Чехова комической, отказом от «глубокого и возвышенного романтизма». Очевидно, имея в виду концовку рассказа, он упрекал Чехова за использование приемов, характерных для его «небольших анекдотических рассказов».

Рассказы «Анна на шее» и «Дом с мезонином» дали повод Ю. Череде (Ю. П. Дягилеву) выступить с концепцией: Чехов и Достоевский — апологеты мещанского счастья («О пошлости». — «Новый путь», 1904, апрель).

ДОМ С МЕЗОНИНОМ

Впервые — «Русская мысль», 1896, № 4, стр. 1—17. Подпись: Антон Чехов.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 52—73.

1

Сохранилось четыре предварительных записи к «Дому с мезонином».

Первая заметка к рассказу в записной книжке имеет характер общей сентенции («Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть...» и т. д. — Зап. кн. I, стр. 42). Такого же характера — запись на стр. 65: «Сотни верст пустынной, однообразной выгоревшей степи не могут нагнать такой скуки, как один человек». В рассказе обе записи использованы для характеристики Белокурова (I и II главы). Третья запись относится к самому рассказчику (II глава): «Если бы я мог вырвать из груди сердце, которое стало у меня таким тяжелым» (стр. 65). Последняя заметка сделана в Записной книжке II (стр. 35): «Мисюсь — Я так уважаю и люблю сестру, что не хотела бы ее оскорбить

и обидеть». Она может быть датирована условно второй половиной февраля 1895 г. Так как эти строки относятся к финальной главе рассказа (прощальная записка Мисюси), можно полагать, что к весне 1895 г. сюжет рассказа уже сложился.

В ответ на просьбу Д. В. Гарина-Виндинга прислать что-нибудь для сборника «Призыв» (в письме 23 октября 1895 г. — ГБЛ) Чехов писал 14 ноября, что пришлет рассказ к декабрю. Об этом рассказе он писал также 26 ноября Е. М. Шавровой: «Теперь пишу маленький рассказ: „Моя невеста“. У меня когда-то была невеста... Мою невесту звали так: „Мисюсь“. Я ее очень любил. Об этом я пишу».

Составление сборника «Призыв», издававшегося «в пользу престарелых и лишенных способности к труду артистов и их семейств», отодвинулось на год (вышел в 1897 г.). Чехов послал туда не новый, а два старых рассказа, переработанных заново — «Рассказ госпожи NN» и «На кладбище». Новый же рассказ Чехов решил отдать в «Русскую мысль». Работа к декабрю закончена не была; вероятно, изменился и расширился сам замысел, усиливалось звучание общественной темы в рассказе; в письмах Чехов стал называть его повестью.

В середине декабря Чехов был в Москве. Как вспоминал И. А. Бунин в более позднем разговоре с Чеховым, он заходил тогда к Чехову в номер Большой Московской гостиницы и, не застав его, увидел на столе рукопись «Бабьего царства». Если это произошло в декабре 1895 г., то Бунин мог видеть рукопись не «Бабьего царства», а «Дома с мезонином» (ЛН, стр. 663 и 680).

29 декабря Чехов сообщал А. С. Суворину: «Я пишу небольшую повесть и никак не могу ее кончить: мешают гости». Работа была завершена, по-видимому, лишь в феврале 1896 г. 29 января 1896 г. А. И. Эртель справлялся у В. А. Гольцева: «Отчего не появился „Дом“ А. П. Чехова? Это бы, наверное, украсило январскую книжку гораздо более претенциозной и ненатуральной болтовни „маститого“ Григоровича...» (Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 94 — датировано ошибочно 5 ноября 1895 г.). Очевидно, рассказ был обещан для первого номера «Русской мысли»; упоминаемое Эртелем произведение Д. В. Григоровича — повесть «Пикник», печатавшаяся в №№ 1 и 2 журнала.

В марте 1896 г. Чехов прочел корректуру, что видно из его письма к Гольцеву 17 марта: «Маша говорит мне, что одна фраза в моем рассказе кажется тебе не политичной и ты хотел бы, чтобы я вычеркнул ее. Что ж? Пусть мне еще раз пришлют корректуру, и я, может быть, заменю ее какой-либо другой равноценной». Но присылать корректуру было поздно, о чем писал Гольцев Чехову 24 марта (ГБЛ). Какую фразу Гольцев считал «не политичной», неизвестно. В конце марта четвертая книжка «Русской мысли» вышла в свет.

При подготовке рассказа для издания А. Ф. Маркса было сделано лишь несколько исправлений и снята одна фраза из реплики художника в споре с Лидой Волчаниновой (см. варианты).

2

Есть много свидетельств о реальных местах и людях, давших Чехову материал для его рассказа. В пейзаже и описании квартиры, где поселился художник, есть совпадения с природой и интерьером дома в Богимове, в котором жил Чехов летом 1891 г. О «заброшенной поэтической усадьбе» Е. Д. Былима-Колосовского Чехов писал Суворину 18 мая: «Что за прелесть, если бы Вы знали! Комнаты громадные, как в благородном собрании, парк дивный с такими аллеями, каких я никогда не видел, река, пруд, церковь для моих стариков и все, все удобства. Цветет сирень, яблони, одним словом — табак!» Ср. письмо к нему же от 20 мая, где упоминается комната с колоннами. Ассоциацию с домом, где живет рассказчик, вызывают и детали, сохранившиеся в памяти мемуариста — М. П. Чехова: «А. П. занимал в Богимове большую гостиную — громадную комнату с колоннами и с таким невероятных размеров диваном, что на нем можно было усадить рядком человек двенадцать. На этом диване он спал. Когда ночью проносилась гроза, то от ярких молний вспыхивали все громадные окна, так что становилось даже жутко» (Чеховский сб., стр. 127). Вспоминал М. П. Чехов и о громадном вековом парке с липовыми аллеями (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 83).

Из окон второго этажа дачи Былима-Колосовского была хорошо видна усадьба Даньково. Об этом писал М. П. Чехов в других мемуарах — «Об А. П. Чехове» («Журнал для всех», 1905, № 7, стр. 420); он считал, что в рассказе — в усадьбе Волчаниновых — изображены дом и усадьба в Данькове, с большой еловой аллеей вокруг дома (ср. его же — Антон Чехов и его сюжеты, стр. 84).

А. А. Хотяинцева, посетившая Богимово через несколько лет после Чеховых, застала гостиную с большим диваном в доме Былима-Колосовского и видела аллею из елок вокруг сада в соседнем имении (ЛН, стр. 610).

Д. И. Малинин, специально изучавший чеховские места в Богимове и его окрестностях, в обстановке усадьбы Волчаниновых также заметил сходство с Даньковом, а о доме Волчаниновых ему напоминали дома Спешиловки, другой соседней с Богимовом усадьбы. Даже форму произведения — «рассказ художника» — Малинин связал с пребыванием в Богимове художника А. А. Киселева, тоже пейзажиста (Д. И. Малинин. А. П. Чехов в Богимове б. Тарусского уезда. Калуга, 1931, стр. 24—27).

Автор литературных экскурсий по Калужскому округу, куда входило Богимово, пишет, что домов с мезонинами в этих местах было много (С. И. Самойлович. По Ферзиковскому району Калужского округа. Спутник. Калуга, 1930, стр. 14).

Белый дом с террасой и мезонином мог запомниться Чехову и после посещения имения А. Н. Турчаниновой «Горка» (Тверская губ.) летом 1895 г. (см.: С. Пророкова. Левитан. М., 1960, стр. 175). Оттуда же, по мнению С. Пророковой, площадка для лаун-тенниса, аптечка и некоторые сюжетные мотивы рассказа: взаимоотношения Левитана (жившего в «Горке») с сестрами Турчаниновыми; прозвище младшей сестры Люлю (Ани), наподобие прозвища Мисюсь; тяжелое настроение художника, который хотел бы «вырвать из своей груди сердце». Даже фамилию сестер

Волчаниновых С. Пророкова возводит по созвучию к фамилии Турчаниновых, для чего уже нет никаких оснований хотя бы потому, что Чехов эту фамилию использовал прежде в неопубликованном рассказе «Письмо» (см. т. VII Сочинений, стр. 722).

Л. П. Гроссман также сближал сюжет рассказа со сложными отношениями, возникшими у Левитана с А. Н. Турчаниновой и ее старшей дочерью, а место действия в рассказе — с их имением в Тверской губернии (в рассказе идет речь о Т-ской губернии). См.: Леонид Гроссман. Роман Нины Заречной. — В кн.: «Прометей», т. 2. М., 1967, стр. 255. Но Т-ская губерния могла быть и Тульской, куда входили и Алексинский, и Тарусский уезды (Богимово находилось в Тарусском уезде, а пейзаж в рассказе слишком напоминает Богимово и его окрестности).

По поводу «прототипов» сестер Волчаниновых есть также много свидетельств, часто противоречащих друг другу. М. П. Чехов вспоминал, что в соседней с Богимовом усадьбе жили две сестры, одна из которых была учительницей и твердила с учениками: «Вороне где-то бог послал кусочек сыру», а другая, младшая — «Мисюсь» — была поэтической особой и интересовалась искусством и поэзией. Чехов вместе с Былимом-Колосовским постучался будто бы ночью к ним в окно и крикнул: «Здравствуйте, Мисюсь!» (см. Малинин, указ. соч., стр. 24—25). Калужский старожил С. Н. Преображенский считал, что это были сестры Ртищевы — Татьяна и Елизавета (письмо к Е. Э. Лейтнеккеру, заведующему музеем имени Чехова в Москве, от 14 сентября 1928 г. — ЦГАЛИ), но по другим сведениям сестры Ртищевы тогда были совсем детьми (см. Малинин, указ. соч., стр. 26).

Назывались и другие лица, черты которых отразились в образах сестер Волчаниновых: племянница хозяйки Спешиловки Раковской — девушка по фамилии Тимофеевская, «особа с институтским образованием», — прототип «одной из Волчаниновых» (по предположению В. К. Китаевского, бывавшего в Богимове у Чеховых — см. Малинин, указ. соч., стр. 26—27); сестры Крюковы, Мария и Пелагея — дочери хозяев Данькова, о чем писал С. Н. Преображенский Е. Э. Лейтнеккеру, выражая, впрочем, недоверие к этой версии; М. П. Чехов также отрицал связь между обитателями Данькова и сестрами Волчаниновыми («Журнал для всех», 1905, № 7, стр. 420).

В. К. Китаевский вспоминал споры Марии Павловны Чеховой с Былимом-Колосовским, которого она упрекала в праздности, что нашло, по его мнению, отзвук в полемике Лиды Волчаниновой с художником (см. Малинин, указ. соч., стр. 27). Сам Былим-Колосовский послужил, по воспоминаниям родных Чехова, прототипом для образа Белокурова. «Этот самый Былим-Колосовский жил со своей супругой Анемаисой (не помню, как по отчеству), которая описана в том же рассказе под именем Любовь Ивановны, и любил длинно, растягивая, поговорить о болезни века — пессимизме. Это был милый, но очень скучный человек» (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 82—83).

Во время посещения усадьбы Лавровых в Малеевке Чехов беседовал с дочерью В. М. Лаврова и спорил с ней о положении крестьян в России. «Свои воззрения по этому поводу А. П. Чехов вложил в горячие речи пейзажиста в „Доме с мезонином“», — вспоминал М. В. Лавров сын В. М. Лаврова (М. Л. А. П. Чехов в

90-х годах. По личным воспоминаниям. — «Туркестанские ведомости», 1910, № 47, 26 февраля). Семейство Лавровых закрепило локально события в «Доме с мезонином» за своим имением. Внучка В. М. Лаврова — А. В. Дорошевская свидетельствовала со слов матери: «...образ Лидии Волчаниновой некоторыми своими чертами характера был навеян образом мамаши Лидии Вуколовны. Антоном Павловичем было оставлено имя Лидия и название усадьбы — „Шелковка“. Это название „Шелковка“, отнесенное к поместью деда, употреблялось в то время еще чаще, чем „Малеевка“» (из книги отзывов в Доме творчества Литфонда СССР им. А. С. Серафимовича. Запись 21 февраля 1961 г. Сообщено Н. А. Роскиной). Позднее в статье «Мисюсь, где ты?» А. В. Дорошевская еще более настойчиво писала о своей матери Лидии Вуколовне и тетке Анастасии Вуколовне (которую, по ее словам, в детстве звали Мисюсь) как о прототипах сестер Волчаниновых («Литературная газета», 1973, № 48, 28 ноября). О многочисленных «прототипах» сестер Волчаниновых см. также: М. П. Громов. Нашлась ли наконец Мисюсь? Несколько замечаний о прототипах в творческой биографии А. П. Чехова. — «Литературная газета», 1974, № 38, 18 сентября.

В рассказе широко отразились не только богимовские, но и мелиховские впечатления Чехова. «Шелковские мужики» упоминаются в дневнике Чехова в связи с освящением школы в Талеже, рядом с дубеченскими и другими мужиками Серпуховского уезда (запись 4 августа 1896 г. — см. т. XVII Сочинений).

Главный предмет спора между художником и Лидой Волчаниновой — положение народа и отношение интеллигенции к народу. Вопрос этот, и прежде стоявший в центре внимания прогрессивных сил, приобрел особую остроту в связи с голодом 1891—92 гг. и холерой, усилившими нищету русской деревни. Участие Чехова в помощи голодающим и в борьбе с холерой, постройка школ для деревенских детей, многолетнее бесплатное лечение крестьян, хлопоты по благоустройству Мелихова и его окрестностей — все это сблизило Чехова с крестьянами.

Факты бедственного положения крестьян, на которые ссылается Лида Волчанинова, имеют скорее мелиховское, чем богимовское происхождение. Личный опыт Чехова-земца (он был избран гласным в Серпуховское уездное земское собрание) сказался в рассказе на оценке земской деятельности (признание ее практической полезности, с одной стороны, и понимание ее неизбежной ограниченности, с другой). Литератор В. Н. Ладыженский, принимавший в качестве земского деятеля большое участие в устройстве народных школ, вспоминал, что рассказ создавался почти на его глазах, «после долгих споров и разговоров на тему о народном образовании и об отношении интеллигенции к широким демократическим массам» («Памяти А. П. Чехова». — «Современный мир», 1914, № 6, стр. 114). Во время одной из бесед своих с Чеховым Ладыженский услышал от него такие слова: «Все это хорошо, и дай тебе бог всякого успеха, но по-настоящему нужны не школки с полуголодным учителем и не аптечки, а народные университеты». «И когда я прочитал почти те же слова, сказанные от имени художника в прелестном рассказе „Дом с мезонином“, — писал он, — я не удивился, а только обрадовался...» (там же; ср. его же воспоминания — «Мир божий», 1905, № 4, стр. 192).

Скептическое отношение Чехова к эффективности «малых дел» в деревне, при личном активном участии в этих делах, отмечено в названных выше воспоминаниях М. В. Лаврова. Он приводил слова Чехова о том, что «голодный крестьянин не захочет учиться» и что его надо сперва «накормить», а потом научить.

В споре с художником Лида Волчанинова выдвигает аргументы, к которым обращался любой земский врач или учитель, нашедший свое призвание в помощи деревенской бедноте.

Установить источники взглядов художника значительно труднее.

Современные исследователи Чехова соотносят суждения писателя с некоторыми высказываниями Л. Толстого. Ф. И. Евнин в статье «Чехов и Толстой» (в кн. «Творчество Л. Н. Толстого. Сб. статей». М., 1959, стр. 439—442) обращается с этой целью к трактату Толстого «Так что же нам делать?» (1886). В. Б. Катаев в статье «К спорам о „Доме с мезонином“» (в сб. «Вопросы истории и теории литературы», вып. IV, Челябинск, 1968, стр. 127—128) указывает на другую статью Л. Толстого — «О голоде» (1891). В России она появилась в «Книжках Недели» (1892, № 1), под заглавием «Помощь голодным», в урезанном цензурой и сокращенном самим автором виде, но мысль о том, что нельзя помогать народу, «не изменяя условия своей жизни», в этой публикации есть (на стр. 27). «...средство помощи теперешним голодающим состоит в разрушении перегородки, отделяющей нас от народа», — говорил Л. Толстой и призывал людей, понимающих это, изменить свою жизнь коренным образом (там же). Эта идея действительно соответствует мысли чеховского художника, требующего от либералов радикальных перемен. Любопытно, что, высмеивая хлопоты либералов вокруг больниц, школ, аптек и т. д., художник не упоминает столовых, о которых много писал Толстой в «Книжках Недели».

За год до этого Чехов читал в рукописи другую статью Толстого, специально посвященную устройству даровых столовых для голодающих, — «О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая» («Помощь голодающим. Научно-литературный сборник». М., 1892). И не только прочитал, но восторженно отозвался о ней (письмо к Суворину от 11 декабря 1891 г.), а во время поездки в Нижегородскую губернию в январе 1892 г. сам участвовал в организации таких столовых.

В негативных взглядах художника на земскую деятельность сказались, таким образом, некоторые идеи Толстого — автора статей о голоде.

3

Сохранились отзывы о рассказе в письмах литераторов, читателей, родных и знакомых Чехова.

Самый ранний отклик на журнальную публикацию «Дома с мезонином» Чехов получил от литератора А. А. Андреевой, автора работ о Тургеневе и других писателях. Андреева сообщала: «На днях прочла в „Русской мысли“ Ваш последний рассказ. Там столько тонкой поэтической прелести, такие тургеневские черты, что мне очень захотелось выразить автору признательность за доставленное им наслаждение» (24 апреля 1896 г. — ГБЛ; Чехов,

Лит. архив, стр. 30). Е. М. Шаврова, как только узнала о замысле «Моей невесты», с интересом ожидала появления рассказа. Прочитав рассказ, она писала 6 мая 1896 г.: «Ваша невеста Мисюсь — прелесть, и я так и вижу ее перед глазами. Что за милый, грациозный рассказ и какой Вы счастливый человек!» (ГБЛ). «Какая прелесть Ваш „Дом с мезонином“!» — восклицал И. И. Горбунов-Посадов в письме к Чехову (октябрь 1896 г. — ГБЛ).

О читательском интересе к рассказу свидетельствует письмо к Чехову его двоюродного брата Г. М. Чехова из Таганрога: «Сейчас я прочитал твой очень интересный рассказ „Дом с мезонином“. Он произвел на меня сильное впечатление. В клубе он читается с большим интересом, я ждал очереди две недели, захаживая каждый день в клубную библиотеку, чтобы застать свободную книжку „Русской мысли“ за апрель.

Очень яркими красками написано нынешнее положение народа: грамотность и труд его в твоем рассказе» (2 июня 1896 г. — ГБЛ).

На адрес «Русской мысли» пришло письмо из Брянска, подписанное читательницей М. О., от 30 апреля 1896 г., в котором она делилась своим впечатлением от рассказа: «Чем он на меня так подействовал, я и сама не знаю, ведь у Вас есть много других не менее замечательных рассказов. Почему же ни одно из Ваших произведений не возбуждало во мне такого неудержимого желания заговорить с Вами?» (ГБЛ). Восторженное письмо с эпиграфом: «Где ты, Мисюсь, откликнись. Чехов», прислала Чехову воронежская читательница Э. Ю. Ченская (датировано Чеховым: «96, XI»). Из Казани писала читательница А. Зелинская: «...спасибо за „Дом с мезонином“. Спасибо за образ Лиды. Она совсем живая, и таких много теперь. Работают они хорошо, но как удивительно верно изобразили Вы их своеобразную сухость и педантичность. Вы большой художник, и дай бог Вам и дальше служить Вашим дарованием нашей бедной родине» (ГБЛ).

Очевидно, черты сухости и педантичности Лиды, отмеченные в этом письме, вызвали недовольство со стороны участниц земского движения. А. А. Андреева заметила в своем письме: «Говорят, что многие читательницы обижены за Лидию Вашим будто бы непризнанием их труда для народа. Но думаю, что большинство поймет вернее и оценит как плодотворную праздность художника, так и полезную деятельность учительницы».

В архиве Чехова сохранилось также письмо московского издателя и переводчика П. П. Кончаловского от 30 мая 1896 г. (ГБЛ) с предложением издать рассказ: «В ряду изданных при моем участии некоторых известных произведений литературы — Свифт, Дефо, Боккачьо, Лермонтов, Руссо, Лесаж и др. — Ваше последнее произведение, мне кажется, заняло бы свое место, до такой степени оно пленило меня своей новизной, красотой и правдой. Я говорю о Вашем „Доме с мезонином“. Мне хочется издать его с двумя-тремя прекрасными рисунками, присоединив к нему „В облачный день“ Короленко. Это составило бы небольшой изящный томик». Издание не было осуществлено.

О чтении рассказа Л. Толстым в апреле 1896 г. см.: Т. Л. Сухотина-Толстая. Воспоминания. М., 1976, стр. 226.

Публикация рассказа вызвала в критике обсуждение главным

образом одного вопроса — жизненной позиции рассказчика-художника («бездеятельной») в сравнении с активной деятельностью Лиды Волчаниновой. Почти все писавшие о рассказе резко осуждали художника за равнодушие к общественно-полезной работе Лиды Волчаниновой. Р. И. Сементковский в очередном обзоре «Что нового в литературе?» («Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“», 1896, № 6) был недоволен тем, что способностью к успешной деятельности Чехов наделил человека несимпатичного и черствого (стлб. 387).

М. Полтавский (М. И. Дубинский) в рецензии на повесть («Биржевые ведомости», 1896, № 113, 25 апреля) отмечал, что столкновение художника с учительницей земской школы Чехов изобразил поверхностно — только как две голые идеи (с одной стороны, идея «борьбы с деревенской тьмою и народными язвами» и «служения ближнему», а с другой — «беспечный квиетизм, бегущий от труда, как от заразы», и лишенный «гражданского пыла»), не воплотив их в реальные формы. Считая, что соответственно Чехов выражал две идеи искусства — «чистого искусства» и «искусства для жизни», рецензент приписывал ему стремление примирить обе идеи. И—т (псевдоним И. Н. Игнатова) в обзоре журнальных новостей («Русские ведомости», 1896, № 117, 29 апреля) причислил главного героя к категории «хмурых людей», причем считал, что его хмурость, в отличие от подобного состояния героев «Припадка», «Скучной истории», повести «Три года» и других произведений, не обусловлена никакими конкретными причинами: по его мнению, она вызвана лишь равнодушием и скукой. Нежелание художника работать, как Лида Волчанинова, рецензент объяснял застоем в его творчестве. Приписав, таким образом, художнику творческое бессилие, о котором в рассказе ничего не говорится, рецензент и его чувство к Мисюсь расценивал как проявление пониженного состояния духа.

То же противопоставление «праздношатающегося» художника деятельной Лиде Волчаниновой, с сожалением о том, что Чехов не выразил своих симпатий «ни к той, ни к другой стороне», находим в обзоре содержания «Русской мысли» за апрель — июль 1896 г. («Восточное обозрение», Иркутск, 1896, № 105, 6 сентября), автором которого был К. О. Н. (псевдоним Ф. Я. Кона).

С наиболее развернутым осуждением центрального героя выступил А. М. Скабичевский в статье «Больные герои больной литературы. Литература в жизни и жизнь в литературе. Критические письма. Письмо 7-е» («Новое слово», 1897, кн. 4, январь). Признавая достоинства стиля Чехова, оставшегося, по его мнению, верным тургеневской школе, Скабичевский выражал недовольство чеховскими героями. Опираясь на последние два произведения, «Дом с мезонином» и «Мою жизнь», он писал об излюбленном чеховском типе человека — будто бы нравственно больного, надломленного, психопатического, одержимого разными душевными недугами. А художник к тому же еще, по его мнению, проповедует праздность и поэтому не нужен обществу. Конец рассказа привел Скабичевского к умозаключению, выдающему полное непонимание того нового, что принесла с собой в литературу чеховская художественная система, с ее «косвенной» связью между фабулой и идейным смыслом произведения. Он недоумевал, почему герой не последовал за предметом своей страсти: «Ведь

Пензенская губерния не за океаном, а там, вдали от Лиды, он беспрепятственно мог бы сочетаться с Женею узами брака <...> Согласитесь сами, что в лице героя перед нами с головы до ног чистопробный психопат и к тому же эротоман» (стр. 161). Чеховский герой никак не укладывался в схему социологических типов, которую Скабичевский прилагал к литературным явлениям.

Внешне менее резким был отзыв о главном герое рассказа М. К-ского (М. А. Куплетского) («Сын отечества», 1896, № 117, 2 мая). В части «Журнальной хроники», посвященной «Дому с мезонином», он даже готов был одобрить рассуждения художника. Однако эта готовность была вызвана тем, что Куплетский приписывал взглядам художника сугубо антилиберальный, узкополитический характер. Поэтому ему не нравилась широта суждений художника, «почему-то старающегося довести свои, в основе правильные, мысли в их развитии до крайних пределов». В отличие от других рецензентов он отмечал резонерство в образе старшей сестры, которую считал «хорошо обрисованной», и намеченные отчасти «симпатичные стороны ее матери и младшей сестры».

Были критики, которые заметили в рассказе лишь несколько «хорошеньких штрихов», в целом же отнесли его к неглубоким созданиям писателя (И. И. Ясинский под псевдонимом Рыцарь Зеркал — «Петербургская газета», 1896, № 125, 8 мая; К. Ф. Головин ‹Орловский›. Русский роман и русское общество. СПб., 1897, стр. 456—457). Отзыв П. Скрибы (Е. А. Соловьева) см. в примечаниях к рассказу «Ариадна».

Несколько выделялся своим доброжелательным тоном отзыв Старого писателя (псевдоним неизвестного автора) в «Одесских новостях» (1896, № 3668, 22 июня). Он приветствовал новую полосу в творчестве Чехова, ознаменованную более глубоким восприятием жизни. Но признав рассказ «со стороны внешней талантливости» очень недурным, Старый писатель присоединился к общему осуждению идейных акцентов в нем (развенчание Лиды Волчаниновой и сочувственное изображение художника).

Б. Прусик писал Чехову 9 августа 1896 г., что баронесса Е. Била перевела «Дом с мезонином» для чешского журнала «Злата Прага» (ГБЛ; ЛН, стр. 751).

При жизни Чехова «Доме мезонином» был переведен на болгарский, венгерский, немецкий, сербскохорватский и чешский языки.

МОЯ ЖИЗНЬ

Впервые — «Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“», 1896, № 10, стлб. 224—260 (ценз. разр. 8 октября 1896 г.), № 11, стлб. 481—524 (ценз. разр. 6 ноября 1896 г.) и № 12, стлб. 705—742 (ценз. разр. 10 декабря 1896 г.). Подзаголовок: Повесть Антона Чехова. В № 10 помещены главы I—V, в № 11 — VI—XI, в № 12 — XII—XVII.

Включено (с изменениями) в книгу Чехова: «Рассказы: 1. „Мужики“. 2. „Моя жизнь“», изд. А. С. Суворина, СПб., 1897, и повторено в ее последующих изданиях (изд. 2—7, 1898—1899; с изд. 4, 1898, книга стала называться «Мужики и Моя жизнь»).

В ЦГАЛИ хранится оттиск VI—XI глав журнальной публикации с вклеенными авторскими вставками и правкой на полях.

Сохранилась копия гранки «пятого столбца» журнальной

публикации — отрывок из XVI главы повести (ИРЛИ, 7282 XLII б. 16).

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 166—275.

В собрании сочинений Чехова в двенадцати томах (т. 8, М., 1962, стр. 194) внесено изменение в текст слов Полознева (стр. 278 наст. тома): «Город лавочников, трактирщиков, канцеляристов, попов...» Источником для изменения послужило письмо Чехова к А. А. Тихонову (А. Луговому) от 21 октября 1896 г., из которого видно, что он изменил первоначальное: «попов» на «ханжей» из цензурных соображений (об этом см. ниже). Однако, восстанавливая в отдельном издании повести изъятия, сделанные цензурой, и — в их числе — эту фразу Полознева, Чехов не восстановил слова «попов». Поэтому в настоящем издании слова Полознева печатаются без изменения.

1

В записных книжках Чехова есть несколько заметок, использованных в «Моей жизни». Они сделаны в основном в 1895 г., когда собирался материал для рассказов «Ариадна» и «Убийство» (до апреля — потому что 9 апреля рукопись «Ариадны» была уже отослана в редакцию «Русской мысли»). Записан афоризм Редьки (Зап. кн. I, стр. 65): «Тля ест растения, ржа металлы, а лжа душу» (ср. в повести стр. 215, 216). Источник афоризма — пословица: «Ржа ест железо, а печаль сердце» (И. Снегирев. Русские народные пословицы и притчи. М., 1848; экземпляр этой книги из личной библиотеки Чехова хранится в Доме-музее А. П. Чехова в Ялте — см. Чехов и его среда, стр. 382).

Возможно, что одна из заметок, использованных впоследствии в рассказе «Новая дача», предназначалась для «Моей жизни»: «Пока строился мост, инженер нанял усадьбу и жил с семьей, как на даче. Он и жена помогали крестьянам, а они воровали, производили потравы... Он явился на сход и сказал...» и т. д. (Зап. кн. I, стр. 52). В этой заметке, сделанной в те же месяцы, что и записи к «Моей жизни» (но задолго до остальных заметок к «Новой даче»), названы ситуации, совпадающие с обстоятельствами жизни нового владельца Дубечни — инженера Должикова: он тоже строит мосты и покупает усадьбу (как и в «Новой даче» — не нанимает, а покупает); крестьяне, для которых дочь инженера строила школу, тоже обманывали ее и воровали. Сюжет «Новой дачи», очевидно, отделился от первоначального замысла «Моей жизни».

К старику Редьке, больному «какою-то изнурительною болезнью» (о нем каждую осень и весну говорили, что он «отходит», но каждый раз он вставал на ноги со словами: «А я опять не помер!» — см. стр. 201 наст. тома), Чехов отнес сходный мотив из неопубликованного произведения, относящегося к концу 1880 — началу 1890-х гг. (см. в томе VII Сочинений «Письмо», стр. 516).

Приглашение участвовать в «Ниве» Чехов получил в июле 1895 г. от А. А. Тихонова (А. Лугового), ставшего в то время редактором журнала. Чехов ответил согласием (письмо 14 июля 1895 г.) и собирался начать писать повесть в феврале 1896 г.

(это видно из письма Лугового от 25 марта 1896 г. — ГБЛ), но поджидал сюжета «посимпатичнее, покрасочнее, чтобы не наскучило читателю „Нивы“», и обещал уведомить Лугового, как только «работа перевалит через 2—3 листа» (письмо к Луговому, 29 марта 1896 г.).

Первое определенное указание на то, что работа над повестью начата, — в письме к И. Н. Потапенко от 8 апреля 1896 г.: «Пишу роман для „Нивы“». 27 апреля Чехов сообщил даже предварительное заглавие: «Называться он будет, кажется, „Моя женитьба“ — наверное еще не могу сказать, — сюжет из жизни провинциальной интеллигенции». 16 июня Чехов послал Луговому «первую треть» — очевидно, девять глав. Эту рукопись Чехов считал не совсем завершенной и просил по ознакомлении вернуть: «Придется исправлять во многом, ибо это еще не повесть, а лишь грубо сколоченный сруб, который я буду штукатурить и красить, когда окончу здание».

11 июля Чехов сообщал А. С. Суворину: «...повесть, которую я все еще пишу для „Нивы“, близится к концу. Переписывать буду не дома, где-нибудь в гостях». Беловая рукопись создавалась, вероятно, на даче у Суворина в Максатихе, где Чехов был в 20-х числах июля, — но работа не была кончена.

Самое раннее известие об окончании повести — в письме к Ал. П. Чехову от 29 июля. О готовности послать остальную часть Чехов писал Луговому 2 августа. Рукопись была отправлена в редакцию 10 августа. «Повесть большая, утомительная, надоела адски», — признавался на следующий день Чехов М. О. Меньшикову.

Корректуру Чехов получил на юге (см. письма к Луговому от 31 августа по пути в Новороссийск и 13 сентября из Феодосии), где прочитал первые четыре листа; остальные части корректуры выслал из Мелихова 24 сентября и 21 октября.

В корректуре были сделаны сокращения в первых двух листах октябрьской книжки журнала (это видно из письма Лугового от 19 сентября). Чехов надеялся «пошлифовать» в корректуре также последнюю главу, которая, по его словам, получилась «как будто куцая». «Финал я всегда делаю в корректуре», — добавлял Чехов (письмо к Луговому, 10 августа). Но в корректуре, ввиду серьезных цензурных затруднений (см. ниже), видимо, было не до шлифовки. (Сведений об исправлениях, внесенных Чеховым в корректуру финальной главы, нет.)

Получив первый пакет с рукописью, Луговой, однако, писал, что несмотря на «щекотливую» тему, особых затруднений в отношениях с цензурой не будет (21 июня — ГБЛ). При этом он ссылался на свой опыт в общениях с цензорами, которые, как правило, легче пропускали «резкие» места в произведениях, написанных в объективной манере. По его предложению Чехов снял слова: «гримасничала, передразнивая губернатора», очевидно, о Маше Должиковой в конце VIII главы (в № 11 журнала). Но в связи с ростом рабочих стачек после коронации Николая II и назначением нового цензора могли ожидаться бо́льшие строгости, о чем Луговой сообщал в том же письме. Поэтому он предлагал распределить текст повести в журнале так, чтобы в первую (октябрьскую) книжку вошли первые пять глав, наиболее благополучные в цензурном отношении, и тем самым усыпить бдительность

цензора. Действительно, в этих главах цензура не зачеркнула ничего (они были представлены в цензуру между 8 и 12 сентября вместе с остальным материалом октябрьской книжки журнала). Но, предвидя осложнения с публикацией продолжения повести (особенно в VI главе, где идет речь о социальном прогрессе), Луговой просил Чехова самого «чуть-чуть» смягчить в корректуре некоторые подробности (например, «то, что отец бьет сына и что сын генеральши дерется с ее любовником» — письмо от 14 сентября, ГБЛ). Луговой советовал Чехову быть особо внимательным при правке последней главы.

Вся повесть в гранках вновь поступила в цензуру, откуда была возвращена 8 октября. Копию цензурных исключений Луговой тотчас послал Чехову (не сохранилась). В ответ Чехов дал указания, устраняющие шероховатости, которые возникли из-за вмешательства цензуры (письмо к Луговому, 10 октября) и просил заменить слово «попы» в предпоследней главе (в журнале — XVI) словом «ханжи» (письмо 21 октября), надеясь тем спасти обличительные слова Полознева: «Город лавочников, трактирщиков...» и т. д. В той же главе цензор требовал изменений в словах Редьки. Луговой писал 31 октября: «Почему „в богатстве лжа“ не цензурно, а в „счастье лжа“ — цензурно, этого я не понимаю. Не можете ли спросить Редьку, — в чем тут разница?». Эту фразу удалось сохранить. С некоторыми исключениями Луговой сразу же согласился, «чтоб восстановить хоть что-нибудь из пятого столбца», где правка цензора искажала текст. Но расчет не оправдался. Луговой 31 октября прислал Чехову копию «пятого столбца» с правкой цензора (ИРЛИ). Из этого отрывка (последнее свидание Полознева с отцом) цензор исключил слова Полознева о сестре: «Она не прощает и уже никогда не простит» и предложил замены, которые не только исключили мотив ожесточения дочери против отца, но и ввели в текст мелодраматический оттенок: намеки няньки на смерть зазвучали как прямое предсказание, подтверждаемое героем (см. варианты, стр. 423).

В этом же «столбце» красным карандашом цензора были оборваны слова Полознева, обращенные к отцу: «...зачем же ваша жизнь так скучна...» (см. варианты, стр. 423, строка 30). Копию гранок «пятого столбца» Чехов вернул 7 ноября Луговому, который отвечал 25 ноября: «Сверстали окончание повести в том виде, как было отмечено синим карандашом на присланной Вами вырезке, т. е. „уступленную“ цензурой „няньку“ вычеркнули» (ГБЛ).

С чувством горечи встретил Чехов публикацию повести. В письмах к Луговому и В. А. Гольцеву (7 ноября), Суворину (8 ноября), Т. Л. Толстой (9 ноября) он выражал недовольство вмешательством цензуры. Особенное возмущение вызвала у него расправа над последней главой («Это ужас, ужас! Конец повести обратился в пустыню», — писал он Суворину).

При отправке повести в цензуру возник вопрос о ее названии. Чехов послал в редакцию «Нивы» неозаглавленную рукопись, так как чувствовал неточность первоначального названия «Моя женитьба». Но отправлять в цензуру рукопись без заглавия было нельзя. Он послал Луговому телеграмму с новым названием: «Моя жизнь» (телеграмма не сохранилась), потом — письмо

(13 сентября), в котором предлагал с неуверенностью — «не лучше ли будет» — еще один вариант названия: «В девяностых годах». Луговой посчитал «В девяностых годах» претенциозным, и Чехов остановился на окончательном названии, которое все-таки продолжало казаться ему «отвратительным», особенно слово «моя» (см. письма к Луговому — 13 сентября, к Т. Л. Толстой — 9 ноября).

Ввиду цензурных искажений текста, с которыми публика принуждена была читать повесть, Чехов торопился переиздать ее отдельной книгой. Пока повесть печаталась в журнале, он отослал Суворину материал для книжки: «Рассказы: 1. „Мужики“. 2. „Моя жизнь“» (см. письмо к Суворину от 8 ноября). Но по условию, поставленному издательством А. Ф. Маркса, книга не могла выйти раньше, чем через год. Пришлось сначала, по просьбе Суворина, издать повесть «Мужики» отдельно.

Летом 1897 г. Суворин передал в типографию текст «Моей жизни»; 12 июля 1897 г. Чехов возвратил прочитанную корректуру. Из письма к Суворину, посланного в тот же день, видно, что состав сборника не был ясен («Из каких рассказов будет состоять книга?» — спрашивал Чехов). Об издании сборника см. подробнее в примечаниях к повести «Мужики».

В текст «Моей жизни» в этом издании Чехов внес много изменений. Количество глав в отдельном издании не 17, как в приложениях к «Ниве», а двадцать (X, XII и XV главы разделены каждая на две). Восстановив текст, вычеркнутый цензором при первой публикации (7 ноября 1897 г. Чехов сообщал М. Г. Вечеслову, что в книгу повесть «вошла вся»), он все-таки не был полностью удовлетворен, что видно из того же письма («когда я писал ее, то не забывал ни на минуту, что пишу для подцензурного журнала»). Были восстановлены следующие цензурные изъятия, коснувшиеся мыслей Полознева о социальной несправедливости в его споре с доктором Благово: в VI главе — рассуждения о том, что сильные не должны порабощать слабых, и об утонченных формах рабства в новое время; в VII главе — большой абзац с описанием беззаконий, которые совершались в городе по отношению к бесправным рабочим. В XVI главе журнальной публикации в объяснении Полознева с отцом активной стороной был отец. В отдельном издании Полознев отвечает отцу пространным обличением (см. стр. 278).

Критический пафос повести усилился и благодаря другим добавлениям, которые, возможно, тоже представляют собой восстановленные цензурные купюры. Такова вставка в главе II (см. стр. 205, строки 20—31). Категории должностных лиц, берущих взятки, которые перечисляются далее в этой главе, расширены (добавлено: учителя, врачи, начальство в уездных училищах).

Кроме того, в текст внесены дополнения, усилившие психологическую разработку главных персонажей (Мисаил Полознев, Клеопатра, доктор Благово).

Но сделано также немало и сокращений, в основном за счет деталей, характеризующих второстепенных героев.

Благодаря исключению слов о конкретных недоразумениях между хозяевами Дубечни и крестьянами (см. стр. 420) суждение о любви крестьян к правде и справедливости в отдельном издании получило более обобщенный характер.

Стилистическая правка несколько изменила характер финальных строк, усилив их лирическое звучание.

Количество поправок, внесенных в повесть при подготовке собрания сочинений, невелико. Наиболее важное исправление сделано в том эпизоде XIX главы, когда в сознании героя происходит смешение реального и нереального. В отдельном издании это случается с героем три раза, в собрании сочинений — только один раз (см. стр. 274 наст. тома). Причем число образов, представляющихся в эти минуты Полозневу, Чехов уменьшил (исключена, например, сцена с сестрой на базарной площади, целиком созданная воображением героя) и добавил объяснение провалов в его сознании «переутомлением нервов».

2

Цепь жизненных впечатлений, отраженных в повести, начинается с детства Чехова. «...кажется, что Чехов, когда писал, думал о Таганроге», — свидетельствует П. Сурожский (П. Н. Шатилов) в статье «Местный колорит в произведениях А. П. Чехова» («Приазовский край», 1914, № 172, 3 июля) и ссылается на описание раннего утра в главе II. В городе, где живут герои «Моей жизни», есть приметы Таганрога (см.: В. Д. Седегов. О таганрогском материале в произведениях А. П. Чехова. — В кн.: Литературный музей А. П. Чехова. Сборник статей и материалов, вып. 4, Ростов н/Д., 1967, стр. 91). Но город в «Моей жизни» — это обобщенный русский провинциальный город, и таганрогские детали в нем не имеют специфического «местного колорита»: так, параллельное расположение маленьких улиц и отсутствие водопровода могло быть в любом из провинциальных городов, а море, например, в повести не упомянуто.

В главе V, в описании жизни Полознева у няни Карповны и ее приемыша мясника Прокофия, М. П. Чехов узнал черты, восходящие к тому времени, когда тетка Чеховых Ф. Я. Долженко нанимала комнатку у таганрогского мясника Прокофия Алексеевича (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 18). Еще одна деталь, имеющая отношение к мяснику из повести (его наказывали розгами за то, что он дурно отзывался о докторах, — см. стр. 280 наст. тома), отнесена М. П. Чеховым к годам холеры в Нижнем Новгороде (там же, стр. 18; Вокруг Чехова, стр. 270).

Ю. Соболев заметил в характере отца Полознева некоторые черты П. Е. Чехова (Ю. Соболев. Чехов. Статьи. Материалы. Библиография. М., 1930, стр. 203—204). К Таганрогу восходят выражения: «Маленькая польза» (см. т. I Писем, стр. 347); «макароны на кораблях» (о сапогах Полознева) — см. Вокруг Чехова, стр. 64—65.

Следующий пласт реальных впечатлений связан с мелиховскими годами. Один из эпизодов — строительство школы для крестьян в Дубечне — написан по свежим следам: в августе 1896 г. была закончена постройка Талежской школы (4 августа состоялось ее освящение).

Прототипом Полознева, по воспоминаниям С. Т. Семенова, Л. Толстой считал серпуховского помещика князя В. В. Вяземского (С. Т. Семенов. О встречах с А. П. Чеховым. —

«Путь», 1913, № 2, стр. 37; Чехов в воспоминаниях, стр. 368; ср. его же: Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом. СПб., 1912, стр. 81). Этот «чудак», как его назвал Толстой, жил в сосновом бору, проповедуя необходимость физического труда для каждого человека. Последние годы жизни он, оставшись без средств, служил сторожем. В его биографии есть детали, напоминающие жизнь Полознева. Их привел со слов жены серпуховского помещика А. П. Мантейфеля М. О. Меньшиков в статье «Дознание» («Книжки Недели», 1895, № 8, стр. 205): «бродяга», бросил службу, женился на богатой — жена «не вытерпела», бросила, «за все хватался и ни к чему оказался не способен». После смерти Вяземского в 1892 г. появилось множество статей о его необыкновенных душевных качествах (см. примечания к т. VI Писем). Вяземского провозгласили предшественником Толстого и стали корить Толстого его примером.

Меньшиков поехал летом 1895 г. в Серпуховской уезд, чтобы собрать сведения о Вяземском, и в своем «Дознании» приводил факты, опровергавшие легенду о его святости и гуманности. Меньшиков был, в частности, у Мантейфеля, после чего по приглашению Чехова приехал в Мелихово и, разумеется, рассказывал ему о своих впечатлениях. Еще прежде Чехов мог услышать о Вяземском от самого Мантейфеля (с Вяземским он, очевидно, не успел познакомиться, т. к. переехал в Мелихово в год его смерти) и от Толстого, у которого был 8 августа, в дни, когда вышла в свет статья Меньшикова. У Толстого до статьи Меньшикова на основании прежних публикаций и слухов о Вяземском создалось впечатление о нем как о человеке замечательном «по правдивости и высоте нравственной» (письмо к П. Н. Клокачеву, 23 декабря 1894 г. — Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 67, стр. 290). Когда в Серпуховском уезде в связи со статьей Меньшикова поднялся шум в защиту памяти Вяземского, Чехов писал И. И. Горбунову-Посадову: «Весь наш уезд стал на дыбы. Особенно дамы» (8 сентября 1895 г.). Толстой в это время поддержал Меньшикова, правда, сожалея, что в статье говорилось худое о мертвом (письмо Меньшикову, 5 октября 1895 г. — Там же, т. 68, стр. 204). И если все же после выхода в свет «Моей жизни» образ Полознева соединялся у Толстого с Вяземским, значит первоначальное впечатление было не вовсе стерто обличениями Меньшикова.

В повести отразилось сложное отношение Чехова к общественной и философской позиции позднего Толстого. Чехов работал над повестью, находясь под обаянием своей первой встречи с Толстым. В памяти были свежи разговоры с Толстым и чтение им вслух раннего варианта «Воскресения». Если в попытке героя, дворянина по происхождению, «опроститься» и жить трудовой жизнью в какой-то мере отразилась легенда о Вяземском, то отрицать близость этой попытки к сельскохозяйственной практике толстовцев тоже нельзя. А. И. Богданович (см. ниже) видел в повести критическое отношение Чехова к «доктрине» Толстого. Неудачная попытка героя сблизиться с крестьянством и крах его утопической мечты добиться физическим трудом социальной гармонии действительно отражают скептическое отношение Чехова к деревенской практике толстовцев. Но исходная моральная позиция Полознева и его неприятие существующих

порядков обнаруживают солидарность Чехова с Толстым (см. об этом подробнее: А. П. Скафтымов. Нравственные искания русских писателей. М., 1972, стр. 394—402).

Обличительной силой, близкой к толстовской, проникнута полемика Полознева с Благово. Во взглядах Благово можно найти отзвук идей, бродивших в кругах буржуазной интеллигенции конца века (см. там же, стр. 397—399). Теория оправдания эксплуатации большинства меньшинством в разной форме была присуща социал-дарвинизму, органической теории общества Г. Спенсера, культу науки в философии О. Конта и Э. Ренана. На страницах «Русской мысли» в 1895 г. шли дебаты о соотношении между совестью и культурным прогрессом (статьи Меньшикова и др.). «Моей жизнью» Чехов объективно отвечал на вопрос, поднятый в печати: «нужна ли совесть?» (см. там же, стр. 399).

Этим ответом Чехов сближался с Толстым, тоже взывавшим к голосу совести. Но, в отличие от Толстого, Чехов и в «Моей жизни» не отрицал необходимости культурного прогресса. Мысль его в письме к Суворину от 27 марта 1894 г. о том, что «в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса», не отменялась рассуждениями Благово: античеловечностью его позиции дискредитировались не культурные ценности сами по себе, а лишь их противоречие нравственным началам.

3

Первый отзыв о «Моей жизни» принадлежит редактору «Нивы» Луговому, получившему рукопись повести в два приема — 19 июня и 13 сентября 1896 г. Свою высокую оценку повести он объяснял так: «С одной стороны, она злободневна; но не настолько, чтобы приближаться к все еще модной толстовщине, с другой — она вечна, потому что страдания свободного духа, стремящегося освободиться от опутавшей его паутины житейских мелочей, были и будут, всегда и всюду, одни и те же». Как редактор журнала, рассчитанного на широкого читателя, Луговой обратил особое внимание на простоту формы повести: «нет проповеднического глаголания»; «вещь глубокая по содержанию, она, тем не менее, общедоступна» (письмо 21 июня. — Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 45). «Вещь чудесная», — писал он и о второй половине повести, оценив, в частности, больший лаконизм повествования в X главе по сравнению с предыдущими: «Начало этой второй части мне показалось сначала немного странным по недосказанности многих действий и психологических мотивов, странным кажется отсутствие инженера во время бракосочетания его дочери, — т. е. не то, что отсутствие его личности в данную минуту, а как бы забыто самое его существование, но все это служит только к усилению впечатления от тех штрихов, которыми обрисовываются отношения отца и дочери на следующих страницах» (14 сентября 1896 г. — ГБЛ). Когда повесть была уже набрана и прошла через цензуру, Луговой писал, что считает ее одной из самых удачных вещей Чехова (25 ноября 1896 г. — ГБЛ).

«В качестве читателя „Нивы“» благодарил Чехова за повесть И. Л. Леонтьев (Щеглов): «Вот она, госпожа литература, в ее настоящем виде» (1 января 1897 г. — ГБЛ). В конце апреля

1897 г. при встрече с Чеховым он заметил, что название ее «слишком мелко и скромно для такой глубоко захватывающей повести», и возмущался критикой, которая не обратила внимания на журнальную публикацию («Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к „Ниве“», 1905, № 7, стлб. 398; «Чехов в воспоминаниях современников». М., 1952, стр. 142).

В. Г. Малафеева (писательница В. Мирович), работавшая тогда в киевской газете «Жизнь и искусство», откликнулась на «Мою жизнь» подробным письмом к Чехову (18 ноября 1897 г. — ГБЛ.) Ее внимание привлекло нравственное содержание повести и, в связи с ним, позиция двух героев — Полознева и Редьки. Изображение «глубокого томления ищущего духа» в «захолустье» она оценила как факт общественно значительный. Имея в виду изображение народа в «Моей жизни» и «Мужиках», она писала: «Ваши мужики — этот удар хлыста по сытому и спокойному лицу так называемого интеллигента — несмотря на свой мрак, указывают на что-то светлое, на что-то нетронутое и крепкое в народной душе».

Прочитав повесть в отдельном издании вместе с «Мужиками», И. Е. Репин выражал свое восхищение в письме Чехову 13 декабря 1897 г.: «Какая простота, сила, неожиданность; этот серый обыденный тон, это прозаическое миросозерцание являются в таком новом увлекательном освещении <...> А какой язык! — Библия» (И. Е. Репин. Письма к писателям и литературным деятелям. 1880—1929. М., 1950, стр. 141).

Есть свидетельство об употреблении Толстым слов Редьки: «Все может быть, все может быть». Противопоставляя Чехову-драматургу Островского, которого ставил выше, Толстой говорил: «Если б этому столяру ‹маляру› прочесть „Чайку“, он не сказал бы: „все может быть“» («Дневник А. С. Суворина». М. — Пг., 1923, стр. 147 — запись от 11 февраля 1897 г.).

Чехов намеревался прочитать Толстому «Мою жизнь» в корректурных листах (см. письмо к Т. Л. Толстой от 9 ноября 1896 г.). Но поездка его с этой целью в Ясную Поляну не состоялась. Толстой ознакомился с ней в приложениях к «Ниве». О его впечатлении от повести вспоминал С. Т. Семенов: «„Моя жизнь“ понравилась Л. Н., но не в целом, а местами» («О встречах с А. П. Чеховым». — «Путь», 1913, № 2, стр. 37; Чехов в воспоминаниях, стр. 368). В других воспоминаниях Семенов приводил слова Толстого: «Есть места удивительные, но вся повесть слаба» («Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом». СПб., 1912, стр. 81).

В архиве Чехова сохранились и более поздние отклики на повесть. Горбунов-Посадов отметил в письме Чехову от 14 сентября 1898 г. «сильное описание провинции» (ГБЛ). Л. А. Сулержицкий считал повесть лучшей вещью Чехова и писал ему 20 октября 1902 г., что ее «еще не оценили в публике» (ГБЛ).

М. Горький сообщал Е. П. Пешковой в марте 1899 г.: «Вчера я прочитал „Мою жизнь“. — Роскошь» («М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, высказывания». М., 1951, стр. 146).

В декабре 1896 г. закончилось печатание повести, а в январском номере журнала «Новое слово» (1897, кн. 4) А. М. Скабичевский уже использовал образ Полознева в статье «Больные герои больной литературы». Как и художника в «Доме с мезонином»

(см. примечания к этому рассказу), Скабичевский отнес Полознева к типу неудачников — «психопатических героев современной беллетристики» (стр. 167), противопоставляя их Онегину, Чацкому, Рудину и др., которые были действительно героями своего времени. В «опрощении» Полознева он видел связь с теорией Л. Толстого. Впоследствии в статье «Антон Павлович Чехов» («Русская мысль», 1905, № 6, стр. 52) он утверждал, однако, что Чехов был далек и от народников, и от толстовцев, которые были готовы идти в народ, и в доказательство этого приводил слова Маши Должиковой о тщете и несостоятельности попыток опрощения.

Выход в свет под одной обложкой повестей «Моя жизнь» и «Мужики» вызвал сопоставления их под углом зрения социальных взглядов Чехова. Если «Мужики», заявлял М. А. Протопопов («Одесские новости», 1897, № 4115, 16 октября), свидетельствуют об апологетическом отношении Чехова к капиталистическому городу, то этого нельзя сказать о «Моей жизни». «...Критики, накинувшиеся на г. Чехова за сугубо мрачный взгляд его на деревню, могут утешиться, так как взгляды автора на город, выраженные в „Моей жизни“, еще безотраднее». — писал о том же А. Б. (А. И. Богданович) («Мир божий», 1897, № 12, стр. 2). Находя во взглядах Полознева элементы «толстовской доктрины», Богданович считал, что сам Чехов не разделяет этой доктрины, а скорее доказывает непригодность ее к жизни. Это отношение критик особенно чувствовал в печальном конце повести. Вывод критика был достаточно традиционен: «Как и все большие вещи г. Чехова, „Моя жизнь“ не дает цельной картины, а ряд прекрасно выписанных отдельных моментов» (имеются в виду эпизодические лица, живые и яркие картины природы) (стр. 6).

Сопоставлял «Мою жизнь» и «Мужиков» и Ф. Д. Батюшков, напечатавший в 1899 г. статью под характерным заглавием: «На расстоянии полувека. Бальзак, Ант. Чехов и Влад. Короленко о „крестьянах“». Он объявлял ошибочной самую постановку вопроса — где лучше, в деревне или в городе? — применительно к «Мужикам», ибо Чехов в двух повестях показал неприглядность и той, и другой жизни (сб. «Памяти В. Г. Белинского». М., 1899, с. 460—461),

В соответствии со своей оценкой Чехова как бесстрастного изобразителя «серой» жизни остановился на повести Г. Качерец в книге «Чехов. Опыт» (М., 1902). С раздражением он писал о равнодушии Чехова к душевным волнениям героев, к их любви (всегда несчастной) и об излишнем его внимании к мелким внешним деталям (стр. 29—30).

Упреки Чехову в предвзятом, одностороннем изображении жизни опровергал Я. В. Абрамов, автор статьи «Наша жизнь в произведениях Чехова» («Книжки Недели», 1898, № 6). Процитировав отрывки из повести, изображающие жизнь провинциального города в неприглядном свете (стр. 205—206 наст. тома), он писал: «Я знаю, что многие негодуют на Чехова за приведенный отрывок и говорят, что все, нарисованное им, преувеличено. Находятся и такие, которые отвергают вообще правдивость нарисованной картины. Но, господа, будем же искренними: да разве не такова на самом деле, с небольшими вариациями, жизнь в наших городах?» (стр. 139). И дальше: «Мы живем, как живется,

живем, в большинстве случаев, в заведенных не нами формах жизни, идем по следам наших предшественников и окружающих нас, не задумываясь над тем, так ли мы живем, как нужно, так ли мы поступаем, как следует <...> И вот для того, чтобы вывесть нас из состояния неведения, <...> чтобы побудить нас выработать систему сознательного поведения по отношению к себе, ближним и всему миру, — и нужны такие писатели, как наш Чехов или, например, французский Мопассан» (стр. 145—146). Этот вывод, отвергающий распространенное мнение о безыдейности Чехова, Абрамов подкреплял ссылкой на повести «Мужики» и «Моя жизнь», которую ставил еще выше первой. Обе повести он считал образцом произведений крупных и отличающихся выдающимися художественными достоинствами. Тем самым он отвергал и ходячее мнение о том, что Чехов не в состоянии создать обобщающего произведения: «Пусть не говорят, будто Чехов только и способен создавать малые вещицы, только и может рисовать отдельные явления и отдельные стороны нашей жизни. Что он способен к широкой концепции, что его талант в состоянии справиться с большою картиною, в которой отразилась бы вся русская жизнь в ее важнейших проявлениях, — это он, несомненно, доказал своими последними, названными мною выше произведениями...» (стр. 167).

В числе защитников «Моей жизни» был и Д. Н. Овсянико-Куликовский. Относя Чехова к типу художников-экспериментаторов, Овсянико-Куликовский опирался, в частности, на повести «Мужики» и «Моя жизнь» («А. П. Чехов». — «Журнал для всех», 1899, № 2, стр. 136).

Критика начала 1900-х гг. обратила внимание на идею справедливости и правды в народе, о которой Чехов писал в XIII главе. С сочувствием приводил это место В. Альбов в своем критическом очерке «Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 104—105). Однако попытка самого Полознева руководиться в жизни «идеалом правды, справедливости и гуманного, мягкого, почти любовного отношения к людям» (стр. 107) казалась ему, как и Богдановичу, неудачной. С недоверием к этой идее отнесся и Волжский (А. С. Глинка) в «Очерках о Чехове» (СПб., 1903, стр. 175).

Многие критики противопоставляли «бледный образ» главного героя колоритности эпизодических лиц — Редьки, доктора, инженера (например, Богданович, Альбов).

Когда печаталось окончание повести, ее начало уже переводилось на немецкий язык. Для П. О. Укке (обратившегося к автору за разрешением на перевод) Чехов восстановил цензурные изъятия в главах VI—XI, напечатанных в ноябрьской книжке, и в десятых числах декабря переслал их через брата Михаила Павловича в Ярославль, где жил Укке (см. письмо Укке от 19 декабря 1896 г. к Чехову — ГБЛ; Чехов, Лит. архив, стр. 242). Журнальный оттиск с правкой Чехова — в ЦГАЛИ.

О своих переводах произведений Чехова, в том числе «Моей жизни», на немецкий язык Чехова извещала Эльза Голлер (Е. Goller) — ГБЛ. А. А. Энгельгардт, автор биографической заметки о Чехове в журнале «Das literarische Echo» (1899, № 3), просил Чехова дать материал для «маленького комментара» к

повести, которая печаталась в одном из журналов, издаваемых штутгартским издательством «Deutsche Verlags Anstalt» (21 февраля 1899 г. — ГБЛ). Глава издательства литературы и искусства в Мюнхене Альберт Ланген (Albert Langen) обратился в 1899 г. к Чехову с просьбой позволить издать переводы его произведений на немецкий язык одновременно с их публикацией в России и при этом выразил свое восхищение сборником «„Мужики“ и „Моя жизнь“» (7 (19) мая 1899 г. — ГБЛ).

О переводах повести на шведский язык известно из переписки Чехова с М. Г. Вечесловым в 1897 г. (см. ЛН, стр. 213—214). Переводчик Стадлинг (J. Stadling), о котором писал Чехову Вечеслов, был знаком с Толстым и переводил его сочинения.

Сотрудник «Le Temps» Андре Бонье (Beaunier), ездивший в конце 1897 г. в Россию к Л. Толстому, сообщал Чехову через М. М. Ковалевского о своем намерении перевести «Мою жизнь» на французский язык (см. ЛН, стр. 217, а также его письмо к Чехову б. д. в ГБЛ). 16 января 1898 г. Чехов писал сестре из Ниццы, что «Моя жизнь» переводится для «Le Temps».

Намеревались также перевести повесть на французский язык Дени Рош (ЛН, стр. 217) и И. Д. Гальперин-Каминский (письмо Чехову 15(28) апреля 1903 г. — ГБЛ).

Р. Лонг писал Чехову 7 июля 1898 г., что прочел ряд его книг, в том числе «„Мужики“ и „Моя жизнь“», и хочет поместить свои переводы в «Русской библиотеке», издаваемой английским журналом «The Review of Reviews» (ГБЛ; «Вестник истории мировой культуры», 1961, № 2, стр. 104).

И. Л. Леонтьев (Щеглов), вспоминавший о незаслуженном замалчивании повести в 1897 г., отмечал, что впоследствии она была по достоинству оценена «заграничной критикой» (И. Щеглов. Из воспоминаний об Антоне Чехове. — «Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к „Ниве“», 1905, № 7, стлб. 398).

Об украинском переводе повести см. ЛН, стр. 241.

При жизни Чехова «Моя жизнь» была переведена на венгерский, датский, немецкий, сербскохорватский, финский, чешский и шведский языки.

Стр. 235. Вы вегетарианец? — Вегетарианство, распространенное в оппозиционно настроенных кругах (например, вегетарианцами были толстовцы), вызывало со стороны официальной церкви осуждение.

Стр. 260. «Заступница усердная» — песнопение в честь Казанской богородицы.

Стр. 264. Отчего я люблю тебя, светлая ночь? — Из романса П. И. Чайковского на слова Я. П. Полонского («Ночь», 1852).

Стр. 272. У царя Давида было кольцо с надписью: «всё проходит». — Мысль о бренности всего земного, сформулированная по-древнееврейски: «и это тоже пройдет», обыкновенно приписывается не Давиду, а сыну его Соломону; она отвечает основному девизу книги «Экклесиаст»: «Суета сует и все суета и томление духа». В. Н. Ладыженский в воспоминаниях о Чехове, пересказывая это место «Моей жизни», писал о кольце не Давида, как у Чехова, а Соломона (см. «Современный мир», 1914, № 6, стр.

111). На имя Давида наталкивает семейное предание, сообщенное нам С. М. Чеховым. М. П. Чехов имел обыкновение говорить: «У даря Давида было кольцо с надписью: „Все кончается“, а у его сына царя Соломона было кольцо с надписью: „Ничто не кончается“». Ср. слова Полознева на стр. 279.

МУЖИКИ

Впервые — «Русская мысль», 1897, № 4, стр. 167—194. Подпись: Антон Чехов.

С добавлением в гл. IX вышло отдельным изданием: Антон Чехов. Мужики. Рассказ. СПб., изд. А. С. Суворина, 1897 (ценз. разр. 23 августа 1897 г.).

Включено в книгу А. П. Чехова: «Рассказы: 1. „Мужики“. 2. „Моя жизнь“». СПб., изд. А. С. Суворина, 1897, и перепечатывалось в последующих изданиях этой книги (изд. 2—7, 1897—1899).

Сохранились (ЦГАЛИ) черновой автограф неоконченного продолжения повести (гл. X и XI — см. стр. 344—348 наст. тома) и многочисленные записи на отдельных листах и в записных книжках (см. т. XVII Сочинений).

В ЦГИАЛ хранится стр. 193 из № 4 «Русской мысли», изъятая цензурой.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 128—165, со следующими исправлениями:

Стр. 289, строка 9: доставая из узла евангелие — вместо: доставая из угла евангелие (по всем предыдущим изданиям).

Стр. 289, строки 15—16: се ангел господень... во сне явися Иосифу — вместо: се ангел господень... во сне явился Иосифу (по тексту «Русской мысли», учитывая также чтение Евангелия).

Стр. 294, строка 17: наверное пойдет в ад — вместо: пойдет в ад (по всем предыдущим изданиям).

Стр. 297, строка 1: господской усадьбы — вместо: городской усадьбы (по всем предыдущим изданиям).

Стр. 300, строка 18: как страшна, холодна эта смерть — вместо: как страшно холодна эта смерть (по тексту «Русской мысли»).

1

Повесть «Мужики» Чехов писал в Мелихове, и, по свидетельству М. П. Чехова, в ней «на каждой странице сквозят мелиховские картины и персонажи» (Вокруг Чехова, стр. 280; см. также Антон Чехов и его сюжеты, стр. 128, 132). В частности, описание пожара (гл. V) навеяно «(отчасти)» пожаром в Мелихове, бывшим в 1895 г. (письмо Чехова к Ал. П. Чехову от 2 апреля 1897 г.); вместе с тем у этого описания есть и внутренние истоки: они ведут к картине деревенского пожара, подготовленной Чеховым еще в конце 80-х гг. для начатого романа (см.: ПССП, т. XIV, стр. 530; т. III Писем, стр. 349). В. Н. Ладыженский, присутствовавший при освящении школы в Новоселках, вспоминал о своем разговоре при этом с Чеховым: «Тут же обратил он мое внимание на местного крестьянина, послужившего прототипом для старосты в „Мужиках“, и указывал на своеобразную колоритность

его речи» (В. Ладыженский. Из воспоминаний об А. П. Чехове. — «Мир божий», 1905, № 4, стр. 194). 26 июня 1899 г., поясняя А. С. Суворину свое намерение продать Мелихово, Чехов между прочим замечал: «И в беллетристическом отношении после „Мужиков“ Мелихово уже истощилось и потеряло для меня цену». О значении земской деятельности Чехова для повестей «Мужики» и «В овраге» писал впоследствии П. И. Куркин («Общественный врач», 1911, № 4, стр. 66—69).

Дополнительным стимулом к работе над «Мужиками» могли служить очерки И. С. Соколова «Дома. Очерки современной деревни» («Вестник Европы», 1896, № 7, 8, 9). Оттиск этого произведения был прислан автором Чехову по его просьбе (см.: Г. А. Бялый. Рассказ А. П. Чехова «Мужики» и деревенские очерки И. С. Соколова. — «Ученые записки ЛГУ», № 355. Серия филологических наук, вып. 76. 1971, стр. 196—200).

Б. К. Зайцев предполагал, что жизненный материал для изображения Николая Чикильдеева Чехов вынес из «Большого Московского» (гостиницы), где он сам часто жил, имея в нем даже свой, «чеховский» номер (№ 5). Там Чехов познакомился с официантом Бычковым, стал даже крестным отцом его ребенка (Бор. Зайцев. Чехов. Литературная биография. Нью-Йорк, 1954, стр. 161—162.)

Об этом С. И. Бычкове сохранилось свидетельство Ст. Эн. в статье «„Человек из ресторана“ о Чехове» («Раннее утро», 1914, № 151, 2 июля), где приводятся также стихи Бычкова, посвященные Чехову. В подлиннике эти стихи хранятся в ГБЛ вместе с тремя письмами Бычкова к Чехову и читаются так:

	Посвящается А. П. Чехову
	<...> Наверно взял меня как типа
	В своих недурных мужиках
	Я помню старосту Антипа
	Да Кирьяка знал в лесниках.
	Меня назвал ты Николаем
	Жене Ольгушой имя дал.
	Мы лето жили под сараем,
	Зимой отрада был подвал. <...>

Вероятно, к работе над «Мужиками» относятся слова Чехова из письма к Е. М. Шавровой от 1 января 1897 г.: «...я занят по горло: пишу и зачеркиваю, пишу и зачеркиваю...». 1 марта 1897 г. он уже сообщал Суворину: «Я написал повесть из мужицкой жизни, но говорят, что она не цензурна и что придется сократить ее наполовину».

В Записной книжке I есть несколько записей, использованных в «Мужиках». О девочке Маше, которая «потихоньку (из мести)» и нелюбви к бабушке налила ей молоко в суп, чтобы она оскоромилась — был великий пост (Зап. кн. I, стр. 48). В измененном виде эта запись вошла в IV главу «Мужиков». В этой же главе использована и первая запись на стр. 60: «Когда в доме кто долго болеет, то все внутренно желают его смерти, кроме, впрочем, детей, которые боятся смерти и, например, при мысли о смерти матери приходят в ужас». На стр. 67 той же записной книжки находится запись о глухой кошке, которую «побили»

(использована в гл. I). Запись на стр. 71: «Иногда при закате солнца видишь что-нибудь необыкновенное, чему не веришь потом, когда это же самое видишь на картине» — в несколько измененном виде вошла в гл. IX повести.

Более развернутая заготовка имеется в Записной книжке III (стр. 3): «Говорят о нуждах и кормах (?), потом начинают ссориться, есть друг друга: они друг другу не верят, боятся. Кто кабак держит и спаивает народ? Мужик. Кто растратил школьные деньги? Мужик. Кто в собраниях говорит против мужика? Мужик» (ср. в повести гл. VI и IX). Возможно, что с «Мужиками» связана текстуально ни к чему не приуроченная запись в книжке I (стр. 109): «Из деревни лучшие люди уходят в город, и потому она падает и будет падать».

О публикации «Мужиков» Чехов, по-видимому, имел договоренность с редактором журнала «Русская мысль» В. А. Гольцевым, который писал 15 марта 1897 г.: «Апрельскую книжку нужно всю отпечатать в марте, до страстной. Пришлешь рассказ?» (ГБЛ, Гольц. X, № 41, л. 4). В тот же день Чехов уведомлял Гольцева из Мелихова: «...приеду 20-го марта, или днем раньше, и привезу повесть. Это наверное».

Однако уже утром 17 марта повесть была отправлена в редакцию «Русской мысли». В письме к Гольцеву от 18 марта Чехов сообщал, что уже послал повесть, и просил приготовить корректуру «к понедельнику» (т. е. к 24 марта) — «приеду и прочту в единый миг». 20 марта он писал также П. А. Сергеенко, что «еще в марте» рассчитывает «читать корректуру новой повести (которая пойдет в апрельской „Русской мысли“)».

Чехов приехал в Москву раньше, чем предполагал, — 22 марта. Однако в этот же день он тяжело заболел (сильное легочное кровотечение) и с 25 марта по 10 апреля находился в Остроумовской клинике. Корректуру «Мужиков» по просьбе Чехова взяла у Гольцева и доставила в клинику Л. А. Авилова (Чехов в воспоминаниях, стр. 259—262). В ГБЛ (Гольц. X, № 41, л. 9) хранится письмо Гольцева от 22 марта 1897 г.: «Дорогой Антон Павлович! В понедельник корректуру верни».

То ли сам, предваряя цензуру, то ли по совету редакции «Русской мысли» Чехов изъял из повести главу, содержавшую разговор мужиков о религии и властях. Об этом он сообщал в письме от 24 января 1900 г. к Ф. Д. Батюшкову, который передал Чехову просьбу французского переводчика Д. Роша: «Рош просит выслать ему те места из „Мужиков“, которые были выброшены цензурой. Но таких мест не было. Есть одна глава, которая не вошла ни в журнал, ни в книжку; это разговор мужиков о религии и властях. Но посылать эту главу в Париж нет надобности, как и вообще не было надобности переводить „Мужиков“ на французский язык». Текст упоминаемой Чеховым главы неизвестен.

Автограф продолжения повести (гл. X и XI) точной датировке не поддается. На обороте его первого листа — черновик письма Чехова к А. Ф. Марксу от 9 августа 1900 г.; однако писалось ли письмо на обороте автографа или X глава начата на обороте письма — точно установить не удается. Судя по тому, что второй точно такой же лист исписан с обеих сторон, можно предположить, что письмо к тому времени уже было написано (т. е. продолжение

«Мужиков» создавалось после 9 августа 1900 г.). Это соображение подкрепляется еще и тем, что почти все фрагменты на двух приложенных к автографу отдельных листах, относящиеся к продолжению повести, вписаны Чеховым дополнительно, между строчками записей, относящихся к опубликованной части.

С другой стороны, текстуальная близость одного из этих набросков к записи в дневнике Чехова от 19 февраля 1897 г. говорит о том, что замысел продолжения повести возник и получил первую разработку одновременно с писанием опубликованной в 1897 г. повести. К такому же выводу склоняет сохранившееся письмо Гольцева к Чехову от 26 марта 1897 г., когда 4-я книжка «Русской мысли» еще не вышла: «Мне необходимы твои Мужики, их продолжение. Поезжай-ка на юг, ремонтируйся. Цензура будет злиться, но я намерен упорствовать. <...> А как хороши твои „Мужики“! Тяжело только очень» (ГБЛ, Гольц. X, № 41, л. 10).

В главах X и XI изображается дальнейшая жизнь Ольги и ее дочери Саши в городе, после ухода из деревни; упоминаются другие персонажи, известные по опубликованной части «Мужиков»: Кирьяк, Марья, Фекла, сестра Ольги — Клавдия Абрамовна, лакей Иван Макарыч Матвеичев.

Из набросков продолжения повести вырисовывается более широкий замысел Чехова — изобразить, наряду с деревенской жизнью, деклассированные элементы города. В Записной книжке I имеется следующая запись, относящаяся, видимо, к дальнейшей судьбе Саши: «И она стала заниматься проституцией и уже спала на кровати, а обнищавшая тетя уже ложилась на коврике около ее постели и вскакивала, когда звонились гости; а когда они уходили, она говорила жеманно, с кокетливой гримасой:

— Оставьте что-нибудь горничной.

И ей иногда оставляли 15 копеек» (стр. 85). Судя по положению в записной книжке, запись сделана во время пребывания Чехова за границей с осени 1897 г. по апрель 1898 г. Подробнее см.: З. Паперный. Записные книжки Чехова. М., 1976, стр. 197—227.

Основная идея продолжения, вероятно, отразилась в записях: «Господа порядочны, говорят о любви к ближнему, о свободе, о помощи бедному, но все же они крепостники, так как не обходятся без лакеев, к‹ото›рых унижают каждую минуту. Они что-то скрыли, солгали святому духу». И — заключительная запись: «Как теперь мы удивляемся жестокостям, какими отличались христианские мучители, так и со временем будут удивляться лжи, с какою теперь борются со злом, служа лицемерно тому же злу; например, говорят о свободе, широко пользуясь услугами рабов» (ЦГАЛИ; ПССП, т. XII, стр. 315, 316).

Публикация повести в журнале вызвала донесение Московскому цензурному комитету цензора С. И. Соколова: «В первой половине апрельской книжки „Русской мысли“ в цензурном отношении особенного внимания заслуживает статья А. П. Чехова „Мужики“. В ней слишком мрачными красками описывается положение крестьян, проживающих в деревнях. В течение лета они, не зная отдыха, работают с утра до поздней ночи с своими

семьями, а между тем хлеба не заготовляют для своих семей и на половину года. Питаясь, поэтому, впроголодь, они тем не менее почти все поголовно пьянствуют. На пьянство они не жалеют ничего, даже одежды своей. Пьяные, они зверски обращаются с своими женами и, уродуя их всячески, всегда считают себя безнаказанными. И без того беспомощных, их особенно тяготят подати, которые всею тяжестью ложатся на семейства крестьян. В чем же кроются причины такого печального положения крестьян, или вернее, их семейств? В невежестве. В бога большая часть мужиков, будто, не верит и к религии относится слепо. Крестьяне жаждут света и знания, но не могут сами по себе найти его, потому что грамоте из них редкие обучены. Большинство же будто и понятия о ней не имеют (стр. 189—191). Мужики „грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно... Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские деньги? Мужик. Кто ложно показывает на суде за бутылку водки? Мужик“ и т. д. (см. стр. 193). Но всем этим порокам мужика есть оправдание в тяжком труде его, в скудных урожаях, в беспомощности его. С него только взыскивают подати, но обращаются, как с бродягою. „Да и может ли быть какая-либо помощь мужику от людей корыстолюбивых (каковы разные чиновники и попы, собирающие с не бывших на духу крестьян, по миновении поста, по 15 коп.) (стр. 189, 193), жадных, развратных, ленивых, которые наезжают в деревню только затем, чтобы оскорбить, обобрать, напугать?“ (там же). Да, теперь, по рассказу Чехова, мужики имеют беспомощный вид и пьянствуют. Но прежде, „лет 15—20 тому назад“... у каждого мужика был „такой вид, как будто он хранил какую-то тайну, что-то знал и чего-то ждал“; в то время мужики „говорили о грамоте с золотою печатью, о разделах, о новых землях, о кладах, намекали на что-то; теперь же мужики могут говорить только о нужде“ (стр. 189). Положение их в настоящее время хуже, чем в каком они находились в крепостное время. Тогда их хоть досыта кормили. А теперь их только обирают и секут.

Книга „Русской мысли“ поступила ко мне на просмотр сегодня, 2-го апреля». (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 21. ед. хр. 179, л. 16; опубл. по копии: Чехов, Лит. архив, стр. 262—263).

Препровождая этот доклад в Главное управление по делам печати, председатель Московского цензурного комитета отозвался о «Мужиках»: «Это нечто, по первому впечатлению, предосудительное» (там же, л. 14).

Резолюция начальника Главного управления по делам печати М. П. Соловьева: «Задержать, если не исключат стр. 193. 3. IV. 97, М. С.».

В Московском цензурном комитете решено было обратить внимание на весь состав той книжки «Русской мысли», в которой печатались «Мужики». От цензора С. И. Соколова поступило новое донесение, где опять подробно доказывалось, что Чехов «мрачными красками <...> рисует положение в настоящее время наших крестьян в деревне» (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 6, ед. хр. 362, л. 9—12; опубл. по копии: Чехов, Лит. архив, стр. 264—265).

Председатель Московского цензурного комитета В. Назаревский обратился в Главное управление по делам печати с особой бумагой, в которой писал: «Усматривая во всем этом характеристическое

проявление предосудительного направления „Русской мысли“, имею честь о вышеизложенном довести до сведения Главного управления по делам печати» (донесение от 3 апреля 1897 г., № 806 — там же, л. 5).

Из Петербурга в Московский цензурный комитет 3 апреля была направлена телеграмма: «Москва Цензурный комитет. Исключить страницу 193 Чехова. При несогласии арестовать. Соловьев» (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 21, ед. хр. 179, л. 17).

5 апреля 1897 г. Назаревский доносил в Главное управление: «Г-н Гольцев исполнил указанное Вашим превосходительством, исключив на 193 странице предъявленное ему».

Цензурное преследование апрельского номера «Русской мысли» предпринято было в большой спешке. В том же донесении Назаревский сообщал: «Посланные доклады о „Русской мысли“ составлены в одну ночь. Прошу принять это в снисходительное внимание» (там же, л. 18).

В результате цензурного давления заключительная страница «Мужиков» из уже отпечатанного тиража «Русской мысли» была вырезана и заменена новой. Считалось, что эта страница утрачена (см. ПССП т. IX, стр. 579). На самом деле в бумагах Санкт-Петербургского цензурного комитета хранятся 15 экземпляров вырезанной страницы (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 25, ед. хр. 1889; см. воспроизведение ее на стр. 283 наст. тома). Выл изъят большой кусок текста (27 строк) — воспоминания Ольги о нищенской жизни крестьян в деревне («Она вспоминала о том, как несли Николая ~ пока шла, все оглядывалась на избы»). Набор на стр. 193 был разрежен шпонами, для того чтобы «разогнать» текст и чтобы страница 194 не оставалась пустой.

К 7 апреля 4-я книга «Русской мысли» с рассказом Чехова вышла из печати (объявление в газете «Русские ведомости», 1897, № 96, 7 апреля, стр. 1). 16 апреля 1897 г. Чехов писал М. О. Меньшикову: «Из „Мужиков“ цензура выхватила порядочный кусок».

26 апреля, приехав из Мелихова в редакцию «Русской мысли», Чехов взял оттиски «Мужиков» и начал их рассылать (см. письмо А. А. Тихонову (А. Луговому) от 25 апреля 1897 г.). 2 мая он послал «оттиск своего последнего рассказа» Л. В. Средину в Ялту (ЛН, стр. 284).

В апреле 1897 г. Суворин предложил Чехову издать «Мужиков» отдельной книжкой. Чехов считал нужным пополнить книгу, чтобы довести объем до требуемых для бесцензурного издания 20 листов (письмо к Суворину от 2 мая 1897 г.).

Корректуру книги Чехов получил 13 июня, в ней оказались рассказы, ничего общего не имеющие с темой «Мужиков» («Дом с мезонином» и др.). Чехов написал, чтобы прекратили печатание, и 20 нюня получил от заведовавшего типографией К. С. Тычинкина успокоительное письмо. Не удовлетворило Чехова и то, что корректура «Мужиков» для отдельного издания была ему прислана «в листах, а не в полосах», т. е. в верстке, а не в гранках, что ограничивало возможности внесения новой правки. Однако Чехов восстановил в конце повести (с небольшими вариантами) те размышления Ольги о ее жизни в деревне, которые были изъяты из «Русской мысли» по требованию цензуры. И. Л. Леонтьев (Щеглов) в своих воспоминаниях писал еще о «двух-трех строках»,

прозрачно напоминавших «проповедническую манеру Л. Толстого», которые были в «Русской мысли» и якобы устранены Чеховым по совету мемуариста в отдельном издании (И. Л. Щеглов. Из воспоминаний об Антоне Чехове. — «Чехов в воспоминаниях современников». М., 1954, стр. 168—169). Однако никаких предпочтений подобного рода между текстами «Русской мысли» и отдельного издания нет.

Леонтьев (Щеглов) сообщал также, что именно он подал Чехову мысль объединить «Мужиков» в одной книжке с повестью «Моя жизнь». Однако из писем Чехова следует, что это предложение исходило от Суворина и Тычинкина (см. письмо Чехова к Суворину от 7 июля 1897 г.). Объединить обе повести в одной книге удалось не сразу: издатель «Нивы» А. Ф. Маркс еще в конце 1896 г. прислал условие, по которому Чехов не имел права в течение года переиздавать опубликованную в приложениях к «Ниве» «Мою жизнь».

Суворин выпустил отдельным изданием сначала только одних «Мужиков». Но с того же набора «Мужики печатались и в первом издании сборника: Антон Чехов. Рассказы: 1. Мужики. 2. Моя жизнь (СПб., 1897). Оба эти издания имеют одинаковую дату цензурного разрешения: 23 августа 1897. В регистрационной книге № 3509 за 1897 г. Главного управления по делам печати значится, что брошюра «Мужики», 65 стр., представлена Сувориным и сдана цензору Елагину 9 августа, дозволена 19 августа; время обратной выдачи — 20 августа (см.: Н. Ф. Бельчиков. Народничество в литературе и критике. М., 1934, стр. 180).¹, так что выпущенную Сувориным в 1897 г. книгу «Мужики можно рассматривать как отдельный оттиск из отпечатанной тогда же более полной книги: «1. Мужики. 2. Моя жизнь» В Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина под шифром 58—7/1680 хранится роскошный, подарочный экземпляр «Мужиков», отпечатанный на особой бумаге с того же набора, но с некоторыми улучшениями в верстке и с незначительными текстовыми поправками.².

2-е и 3-е издания книги «1. Мужики. 2. Моя жизнь», вышедшие в 1897 и 1898 гг., обнаружить не удается. Однако они существовали, потому что входят в счет изданий, и М. А. Протопопов, например, в своей рецензии упоминает второе издание («Одесские новости», 1897, № 4115, 16 октября).

4-е издание (1898) напечатано с того же набора, что и 1-е, но с некоторыми улучшениями в верстке. Кроме того, начиная с этого издания, книга печаталась под заглавием: «Мужики и Моя жизнь».

С того же набора отпечатаны и все остальные издания: 5-е (1898), 6-е (1899; ценз. разр. 26 октября 1898 г.) и 7-е (1899; ценз. разр. 2 августа 1899 г.). Последнее, 7-е издание — из оставшихся в типографии 2000 несброшюрованных экземпляров — выпущено по договору Суворина с Марксом от 19 мая 1899 г. (ГБЛ, ф. 360, к. 1, ед. хр. 91) после того, как Маркс приобрел у Чехова исключительное право на издание всех его сочинений.

2

После публикации «Мужиков» в журнале в Мелихово стали поступать читательские отзывы о повести. «Получаю много писем по поводу своего здоровья и „Мужиков“, — писал Чехов Суворину 2 мая 1897 г.

12 апреля 1897 г. Меньшиков писал Чехову из Петербурга: «Прочли „Мужиков“; Лидия Ив. ‹Веселитская, друг Меньшикова› в восторге, я же ошеломлен этой тяжелой картиной. Вещь мастреская, одна из самых сильных Ваших вещей: это та картина, о которой мечтал гаршиновский Рябинин. Прочитать этот рассказ безнаказанно нельзя. От всего сердца желаю еще таких же повестей о забытом теперь мужике хоть с десяток, т. к. Вы мало пишете» (Записки ГБЛ, вып. VIII, М., 1941, стр. 49).

Писательница Е. М. Шаврова (Юст) сообщала свои впечатления в письме к Чехову в клинику 22 апреля 1897 г.: «Читала Ваш рассказ „Мужики“ и перечитывала. Как хорошо! Как хорошо! Ну, я не умею выразить, как хорошо! Сколько добра Вы сделали, написав про них. Жалких, голодных и темных. За этот рассказ Вам простятся все грехи, если они есть у вас... А Мотька и Саша, и с Ко-ло-ко-ла-ми, и фрак, и ангелочки, — нет, не могу, так это великолепно!» (ГБЛ).

Н. А. Лейкин, обычно сдержанно относившийся к большим повестям Чехова, на этот раз выразил восхищение: «Прочел Ваших „Мужиков“. Восторг что такое! Читал на ночь, в один засос и потом долго не мог заснуть» (29 апреля 1897 г. — ГБЛ).

В начале мая 1897 г. Чехов получил письмо Вл. И. Немировича-Данченко: «Читал с огромным напряжением „Мужиков“. Судя по отзывам со всех концов, ты давно не имел такого успеха» («Ежегодник Моск. Худож. Театра», 1944, т. I, М., 1946, стр. 104).

Доктор П. Г. Розанов, знавший Чехова по службе в Звенигороде в 1884—1885 гг., писал 5 мая 1897 г.: «Спасибо, громадное спасибо Вам за „Мужиков“. Не в виде совета, а так — „по душам“, скажу Вам, что если бы почаще заглядывали вы в эту затронутую Вами среду, Вы были бы нам еще дороже (нам — это значит Вашим читателям)» (ГБЛ). О том, что про «Мужиков» «все говорят», сообщал Чехову Гольцев 15 мая 1897 г. (ГБЛ, Гольц. X, № 41, л. 13). Врач Н. И. Коробов, товарищ Чехова по Московскому университету, писал ему 4 июня 1897 г.: «Чем больше думаю про „Мужиков“, тем больше прихожу к убеждению в их значительности и своевременности. Они вопиют, бьют в набат и должны бы быть запрещены цензурой» (ГБЛ); Коробов сообщал, что «одна близко знакомая» ему очень богатая «дама» «желала бы издать» «Мужиков» отдельной книжкой.

А. А. Тихонов (А. Луговой) благодарил Чехова 10 мая 1897 г. за присылку оттиска «Мужиков»: «Все это прекрасно, как все, что Вы пишете, с художественной точки зрения, и отвратительно, как действительность, черт ее побери! Еще если б можно было утешиться, что это так у нас, а у других народов лучше; а то ведь везде есть эта тьма. Наши мужики все еще лучше тех, которые описаны Золя. Вас упрекают, что в „Мужиках“ Вы тенденциозно берете только темные стороны, умалчивая о светлых. Вздор это. Точно художник обязан, чтобы быть объективным художником,

подыскивать непременно и такие явления, которых у него в данную минуту не оказывается под руками» (Записки ГБЛ, вып. VIII, стр. 47).

А. И. Сумбатов (Южин) в мае 1897 г. писал: «Ты себе — пожалуй — представить не можешь, что ты мне доставил своими „Мужиками“. Я не народник ни в старом, ни в новом смысле. С точки зрения „убеждений“ держусь, по чистой совести, того взгляда, что народу надо помочь научиться, как выбиться из его страшной нужды. Работая большей частью в стороне от непосредственного касательства к нему, я не могу и много мудрствовать по его поводу, а, грешным делом, слияние с ним считаю настолько невозможным, насколько и восприятие его „умственных горизонтов“. — Может быть, они и глубоки и таинственны, и скрывают в своих нутрах обновление и спасение — я не могу в это верить, как не могу верить в рай за вериги и в ад за карточную игру. Но твои „Мужики“ — величайшее произведение в целом мире за многие последние годы, по крайней мере для русского человека». Перед «Мужиками», по словам Южина, бледнеет впечатление от двух сильнейших, по его оценке, произведений последних 20 лет: «Без догмата» Г. Сенкевича и «Слепой музыкант» В. Г. Короленко. «Удивительно высок, — продолжал Южин, — и целен твой талант в „Мужиках“. Ни одной слезливой, ни одной тенденциозной ноты. И везде несравненный трагизм правды, неотразимая сила стихийного, шекспировского рисунка; точно ты не писатель, а сама природа. Понимаешь ли ты меня, что я этим хочу сказать? Я чувствую в „Мужиках“, какая погода в тот или другой день действия, где стоит солнце, как сходит спуск к реке. Я все вижу без описаний, а фрак вернувшегося „в народ“ лакея я вижу со всеми швами, как вижу бесповоротную гибель всех его, Чикильдеева, светлых надежд на жизнь в палатах Славянского Базара. Я никогда не плачу: когда он надел и затем уложил фрак, я дальше долго не мог читать» (Записки ГБЛ, вып. VIII, стр. 62).

Профессор-экономист И. И. Иванюков послал свой отзыв автору в Ниццу 10 октября 1897 г.: «Ваша последняя вещь „Мужики“ произвела сильное впечатление не только в культурных центрах, но и в таком тихом уголке, как Калуга. Ее читали, обсуждали, по поводу ее много спорили. Впечатление от нее было ошеломляющее, как „обухом по голове“» (ГБЛ).

К октябрю-ноябрю 1897 г. относятся записи о «Мужиках» М. М. Ковалевского, который встречался в то время с Чеховым и Ницце: «„Мужики“ Чехова, быть может, самая глубокая из разработанных им тем. Это — критика нашего народнического понимания желательных порядков русской деревни. Я не удивляюсь тому, что критики „Русского богатства“ напали на них с озлоблением. Они метили не в бровь, а прямо в глаз» (Летопись, стр. 485—486).

3

Критические отзывы о повести стали появляться спустя несколько дней после выхода апрельской книжки «Русской мысли».

В. П. Буренин на полуслове прервал разбор очередного романа П. Д. Боборыкина, который показался «бессодержательным, сочиненным вздором» рядом с «серьезной и глубокой правдой»

нового рассказа Чехова. В небольшом чеховском рассказе, отмечал критик, «нарисована жизнь с такою художественною простотою, что хотя бы самому Л. Толстому впору». Темная и голодная жизнь деревни Чеховым показана «без всякого желания наполнить душу читателей скорбными ощущениями. Но когда читатель доберется до последней страницы рассказа, <...> ему становится жутко и больно» (В. Буренин. Критические очерки. «Новое время», 1897, № 7587, 11 апреля).

«Новое время» вновь обратилось к рассказу в статье Фингала (И. Н. Потапенко), который, предвидя вокруг «Мужиков» борьбу «оскорбленных теорий», возражал против предвзятого подхода к произведению искусства. «Маленький очерк» Чехова Потапенко объявил «лучшим из всего, что появилось за последние годы в нашей литературе». В отличие от Л. Толстого, который в «Хозяине и работнике» «не просто рассказывает», а выступает как проповедник и «требует верить по-своему», у Чехова — «правда жизни» и «чувство художественной свободы», «страшная картина деревенской бедности, темноты, беспомощности, но это только картина. Автор не предлагает вам никакого обязательного вывода. Вы сделаете его сами, сообразно вашему миросозерцанию и настроению», — писал критик.

Изображение деревни в рассказе Чехова Потапенко обращал против «старых сказок» народничества о «простоте» деревенской жизни и о том, будто «интеллигенту» надо бежать в деревню, «чтобы научиться там истинной житейской мудрости, истинно мудрому пониманию глубокого смысла жизни...» — «Прочитайте „Мужиков“ Ан. Чехова и вы в миллионный раз убедитесь, что в деревню идти надо, но не затем, чтобы учиться, а чтобы учить...» (Фингал. О критиках и мужиках. — «Новое время», 1897, № 7594, 20 апреля).

В московских «Русских ведомостях» И. Н. Игнатов (подпись: И—т) писал: «Так, как деревня описывается г. Чеховым, исхода никакого не предвидится, и по мрачности и безнадежности рассказ его далеко оставляет за собой „Власть тьмы“. <...> В рассказе г. Чехова нет преступлений, нет ужаса в экстраординарности дел и поступков действующих лиц; главный ужас и заключается в том, что все описываемое ординарно, обыденно и страшно». Критик сравнивал Чехова и с Гл. Успенским, который так же правдиво изобразил «власть земли», но остался при этом оптимистом («„Мужики“, рассказ А. П. Чехова». — «Русские ведомости», 1897, № 106, 19 апреля).

«Что-то толстовское» отмечал в «Мужиках» И. И. Ясинский, подчеркнув при этом самобытность Чехова, рассказ которого заставляет задуматься и ужаснуться (Я. Чеховские «Мужики». — «Биржевые ведомости», 1897, № 119, 3 мая).

В журнальной критике одним из первых о «Мужиках» отозвался Меньшиков («Книжки Недели», 1897, № 5). Он определил произведение как «строгий реквием», раздавшийся «среди уличного гама», а самого Чехова — как «великого автора», который на «крошечном пространстве» рассказа «сосредоточивает огромное содержание». Критик характеризовал рассказ как «серьезный, очень ценный вклад в нашу классическую литературу и большую заслугу перед обществом» (стр. 205). Здесь и позднее, в статье «Три стихии», Меньшиков характеризовал

деревенские рассказы Чехова как «научные диссертации» — «очень строгие народно-бытовые исследования», «глубоко обдуманные доклады русскому обществу о современном состоянии деревни» (М. О. Меньшиков. Три стихии. — «Книжки Недели», 1900, № 3, стр. 205).

Чехов писал Меньшикову из Мелихова 14 июня 1897 г.: «Ваша статья о „Мужиках“ вызвала во мне много мыслей, подняла в моей душе много шуму...»

«Северный вестник» (1897, № 5, стр. 35—38) поместил о «Мужиках» неподписанную заметку, в которой Чехов характеризовался как «замечательный мастер», «чистый художник», «объективно» изучающий жизнь и рисующий картины, «страшные по своей неумолимой правде» (стр. 35). Рецензент сравнивал «Мужиков» с «La Terre» Э. Золя, отмечая, что французский писатель «далеко не достигает того реализма, от которого делается жутко».

Очень скоро новая повесть Чехов вызвала целую бурю и размежевание по принципиальным политическим вопросам — между либеральными народниками и легальными марксистами. В связи с капитализацией страны и разорением деревни вопрос о крестьянах, о том, надо ли «любить» деревню, чтобы приносить ей пользу, — приобрел большую политическую остроту и занимал тогдашнюю публицистику.

Беспощадно правдивое изображение Чеховым деревни и деревенской жизни наносило удар традиционным народническим представлениям о послереформенной деревне и о социальных потенциях русского крестьянства. Этим воспользовались политические противники народничества. Первым под псевдонимом «Novus» со статьей «„Мужики“ г. Чехова» выступил легальный марксист П. Б. Струве («Новое слово», 1897, № 8, май, отд. II). Чехова Струве считал «самым выдающимся» представителем того поколения русских писателей, которое после падения крепостного права не руководствуется уже никакой общественной идеей. Единственно возможный выход из этого порочного состояния литературы, по мнению Струве, — это «сосредоточенное изображение жизни», которое он увидел в «Мужиках» Чехова. Это произведение предвещало, по словам Струве, возрождение литературы. Проникнутый «безотрадным пессимизмом», Чехов, по словам Струве, представил в «Мужиках» «ужасающую картину человеческой зоологии», «развил перед читателем одну неправду». Но это — «вполне законный художественный прием», «сосредоточенное отражение жизни». Общественное значение «Мужиков» критик видел не в изображении абсолютной величины «зоологического состояния» крестьян, а в расстоянии между ними и семьей Чикильдеевых, выпестованной городом. Несмотря на свой очень низкий уровень развития, по сравнению с мужиками эти представители «трактирной» цивилизации являют неизмеримо более высокую ступень, способны ставить вопрос о правах личности и мучиться их непризнанием; способны на недовольство и протест. Задача показать это расстояние выполнена Чеховым «блестяще» и притом — «в первый раз в русской литературе». «Если из вещи Чехова вытекают какие-нибудь выводы, — писал Струве, — то эти выводы ‹...› значительнее и шире тезиса о необходимости просвещения и старых слов о долге интеллигенции перед народом» (стр. 51). Из картин Чехова вырисовывается «человеческая личность

как необходимый продукт определенного хода развития форм жизни. В развитии человеческой личности и в признании ее прав заключается главный вывод и, если хотите, мораль произведения Чехова» (там же).

Статья Струве вызвала анонимный отклик в журнале «Северный вестник». Отметив, что успех рассказа Чехова напоминает те времена, когда появлялся новый роман Тургенева или Достоевского, автор заметки недоволен был «направленским» характером статьи Novus'а и оценкой рассказа Чехова исключительно с точки зрения изображения экономических отношений. Мысль Novus'а о «превосходстве трактирной цивилизации», говорилось в заметке, если и имелась в виду, явилась Чехову «не как тезис его художественного творчества, а как результат художественного восприятия жизни» («„Новое слово“ г. Novus'а о „Мужиках“ Чехова и новая экономическая критика». — «Северный вестник», 1897, № 6, стр. 338).

Антинароднической направленностью отличалась статья другого легального марксиста, А. И. Богдановича, по словам которого, «огромное общественное значение чеховского рассказа» не сводится к вопросам личной морали. «Художник как бы говорит нам этой картиной, что пока мы занимаемся ими, углубляясь в невозможные дебри личного самоусовершенствования, мистики и т. п., миллионы людей бредут в беспросветной ночи, живут без утешения в настоящем, не имея никаких надежд на лучшее будущее» (А. Б. Критические заметки. — «Мир божий», 1897, № 6, отд. II, стр. 1). В художественной сконцентрированности изображения критик видел достоинство, а не недостаток «Мужиков»: «Весь ужас картины деревенской жизни в том и заключается, что не видно выхода, нет надежды на то, что это должно измениться. Вы не видите силы, указывая на которую могли бы сказать: здесь спасение! Общинные порядки, пресловутый мир? Представителем его является староста Антон Седельников ‹...› он глуп, невежествен, смешон и так же жалок, как его избиратели» (стр. 3—4). Деревня, по словам критика, не пытается и не может искать ответа на свои запросы; «ей надо принести его извне, так как она сама не заключает в себе силы, которая распахнула бы двери в мир, — не деревенский, а настоящий, божий, светлый и широкий» (стр. 5).

Значение рассказа Чехова Богданович видел также и в том, что в нем показано «развивающее, культурное влияние города», на которое литература еще не обращала внимания; в народнической литературе «сложилось ходячее мнение, что город губит, деревня — спасает». «А между тем деревня в ее современном виде обладает всеми недостатками трактирной цивилизации, с ее грязью, невежеством, развратом, и ни одним из ее достоинств» (стр. 6).

О статье Богдановича Чехова информировал В. Е. Ермилов в письме от 6 июня 1897 г.: «„Мир божий“ — единственный журнал, который сумел отнестись к вашим „Мужикам“ с истинным беспристрастием и с глубоким сочувствием» (ГБЛ). В этом же письме Ермилов сообщал, что издательница «Мира божьего» А. А. Давыдова «умоляла» через него Чехова дать что-нибудь в ее журнал на самых выгодных и льготных условиях.

Обстоятельный разбор повести «Мужики» напечатал влиятельнейший народнический критик Н. К. Михайловский («Русское

богатство», 1897, № 6). Его особенно раздражило как раз то, что прежде всего ценилось легальными марксистами: нарушение баланса в изображении городской и деревенской жизни. Признавая «мастерство» и «сильный талант» Чехова, которому, однако, «какие-то обстоятельства мешают развернуться во всю меру своей силы», Михайловский объявил его все же писателем, уже осуществившим возможные надежды.

«Мужиков» Михайловский оценил как далеко не лучший «из рассказов Чехова» и увидел в нем много «случайного, экземплярного». Особенно неправдоподобной Михайловский счел Ольгу, которая, по его словам, сделана «каким-то светлым пятном на мрачном и грязном фоне жизни „мужиков“» (стр. 118), между тем как она — всего только продукт московских меблированных комнат.

Михайловский считал «Мужиков» случайными в творчестве Чехова, которое будто бы, в отличие от Тургенева, Достоевского, Л. Толстого, — вообще не цельно из-за отсутствия у писателя «общей идеи». «Никакие общие выводы», по утверждению Михайловского, из произведения Чехова, основанного только на «поверхностных наблюдениях», делать нельзя. Указание на необходимость просвещения деревни (если ее еще нужно доказывать), действительно, вытекало бы из произведения Чехова, «если бы не лучезарность Николая и Ольги Чикильдеевых» (стр. 124).

В противовес сгущенному изображению деревенской дикости и темноты Михайловский указывал на жилища петербургских рабочих, а также на то, что после сорока лет работы Чикильдеев не имеет угла и после его смерти жена и дочь нищенствуют. «Не сшибайте лбами двух разрядов людей, жизнь которых в разном роде, но одинаково темна и скудна, одинаково требует и одинаково заслуживает участия», — выводил Михайловский (стр. 124—125). «Мужикам» Чехова он противопоставил рассказ Гл. Успенского «Развеселил господ», в котором жизнь полового представлена совсем в ином свете, как жизнь каторжная.

С народнических позиций в газете «Одесские новости» (1897, № 4115, 16 октября) выступил известный столичный критик, крайний утилитарист, М. А. Протопопов. Он иронически противопоставлял Чехову Гл. Успенского, написавшего о «мужиках» 10 томов, но нигде не употребившего заглавие «Мужики», которое Протопопов счел претенциозно-нескромным. Ничего нового о мужиках, по мнению Протопопова, повесть Чехова не содержит. Критик утверждал, будто, изображая мужицкое сквернословие, пьянство и невнимание к религии, Чехов за формой и чисто внешней стороной «не видит и не понимает сущности дела», потому что все это не затрагивает крестьянской души.

Выступив в роли «оскорбленного» за народ, Протопопов уверял, что своей повестью Чехов «сделал кислую пессимистическую гримасу по адресу деревни», так же как в повести «Моя жизнь» содержится «гримаса» по адресу города, вследствие чего критик нашел закономерным объединение обеих повестей в одной книге.

Статью Михайловского Струве расцепил как выпад против его статьи о «Мужиках» и выступил снова (Novus. «Мужики» Чехова и г. Михайловский. — «Новое слово», 1897, кн. 1, октябрь).

В противоположность Михайловскому, легально-марксистский критик трактовал «Мужиков» как произведение большой художественной силы, имеющее «глубокий общественный смысл» и «огромное практическое значение», вскрыть которое призвана критика, поскольку у самого писателя «никаких намерений, кроме художественных, не было» (стр. 60). Novus защищал «законность противопоставления города и порождаемого условиями городской жизни духовного склада — деревне и деревенскому складу» (стр. 59). Ссылаясь на К. Маркса, который «видел заслугу капитализма и буржуазии в разрушении» деревенского «идиотизма», Струве утверждал культурное превосходство города, обусловленное иной системой эксплуатации: «...духовному развитию и самосознанию трудящегося населения условия городского и специально крупнопромышленного труда — несмотря на злую эксплуатацию — решительно благоприятствуют» (стр. 62—63) Одну из своих статей о «Мужиках» 12 января 1899 г. Струве послал Чехову, приглашая участвовать в журнале «Начало»: «Направление и характер журнала „Начало“ Вам, быть может, выяснятся из прилагаемой при сем статьи о Ваших „Мужиках“, статьи, помещенной в несуществующем ныне „Новом Слове“, фактическим редактором которого я был за последние 9 месяцев его существования» (ГБЛ).¹.

Ответное выступление Михайловского прямо направлялось им против Струве. В № 11 «Русского богатства» за 1897 г. он поместил статью «О народничестве, диалектическом материализме, субъективизме и проч. — О страшной силе г. Novus'a, о моей робости и о некоторых недоразумениях. — Н. Н. Златовратский». На этот раз Чехову Михайловский противопоставил Златовратского, заявив, что в «Мужиках» содержится только «упрощенное решение вопросов, занимавших г. Златовратского в течение всей его литературной деятельности: „идиотизм деревенской жизни“ — и конец...» (стр. 138). Приписав «диалектическим материалистам» презрительное отношение к «идиотизму деревенской жизни», народнический критик объяснял его неверным, по его мнению, убеждением, будто капитализм и буржуазия разрушают этот «идиотизм» при помощи городской «цивилизации».

В. И. Ленин в статье «Перлы народнического прожектерства», написанной в конце 1897 г., ссылаясь на эту статью Михайловского, уличал его в «полном непонимании» учения Маркса — «по крупнейшему вопросу об отвлечении капитализмом населения от земледелия» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 504).

Полемика вокруг «Мужиков» не прекратилась и в 1898 г. В «Русском богатстве» под псевдонимом П. Ф. Гриневич выступил П. Ф. Якубович (Л. Мельшин). Не отрицая «большого, даже огромного дарования» Чехова, он высказывал недовольство тем, что «молодые поэты так минорно, так безнадежно настроены», полны «неверия в силы и будущее своей родины». «Откуда взялся этот мрачный скептицизм, это холодное отчаяние?» — вопрошал критик. И он «пессимизму» Чехова противопоставил «веру в народ» Гл. Успенского (П. Ф. Гриневич. Итоги двух юбилеев. — «Русское богатство», 1898, № 8, отд. II, стр. 101).

Нашлись и такие критики, которые самую эту полемику обратили против Чехова, против его повести, будто бы не заслуживающей столь большого внимания.

Злобным тоном выделялись статьи К. П. Медведского в «Московских ведомостях» (1897, № 243, 4 сентября и № 341, 11 декабря). В первой из них, под заглавием «Убогая „сатира“», рассказ Чехова характеризовался как «посредственный», фальшивый и искусственно «раздутый в „литературное событие“», рассчитанный на дешевый успех у либеральной критики. В другой статье Медведский ополчался против превозносящих произведение Чехова «марксистов», которым приснилось, что «Мужики» доказывают наступление у нас господства «капитализма», и которым нет дела «до ущерба, наносимого подобным враньем правильному развитию эстетических понятий».

Н. Ладожский (В. К. Петерсен) в статье «Ужасные мужики» («Санкт-Петербургские ведомости», 1897, № 114, 29 апреля) подчеркивал якобы полную бесстрастность автора в «Мужиках»: «Сомнительно, чтобы Чехов любил людей и всего более людей русских...» Он охарактеризовал повесть как неправомерное возведение «в общее правило конкретного и частного факта» и противопоставил «Мужикам» не только «Власть тьмы» Л. Толстого, где есть по крайней мере резонирующая фигура Акима, но и рассказ Ясинского «Тараканий бунт».

Я. В. Абрамов расценил «войну» вокруг «Мужиков» как вздорную и личную и ссылался на сборник, где Чехов объединил «Мужиков» с «Моей жизнью»: «Как бы для того, чтобы успокоить одних и разочаровать других, Чехов, неожиданно для умных критиков, вслед за „Мужиками“, напечатал „Мою жизнь“, в которой изобразил городскую жизнь вообще и жизнь интеллигентной части городского населения в особенности такими мрачными красками, перед которыми краски, употребленные для изображения „Мужиков“, кажутся даже слишком бледными» (Я. Абрамов. Наша жизнь в произведениях Чехова. — «Книжки Недели», 1898, № 6, стр. 135—136). В обоих произведениях, по словам критика, Чехов «дал нам образцы произведений уже весьма крупных, имеющих огромное общественное значение и отличающихся весьма выдающимися художественными достоинствами. ‹...› Что он способен к широкой концепции, что его талант в состоянии справиться с большою картиною, в которой отразилась бы вся русская жизнь в ее важнейших проявлениях, — это он, несомненно, доказал своими последними произведениями...» (стр. 167).

Несколько позднее в спор включился Д. Н. Овсянико-Куликовский, который отводил от Чехова упреки Михайловского в сгущении красок, говоря, что «в таком нарочитом подбирании черт и состоит самый-то „художественный метод“, которым пользуется Чехов», — подобно тому, как это делали Гоголь и Щедрин (Д. Овсянико-Куликовский. А. П. Чехов. — «Журнал для всех», 1899, № 2, стр. 136—137). «Мрачный, безотрадный взгляд на человека и современную жизнь» в «Мужиках», по мнению Овсянико-Куликовского, так выражен и проведен, что «внимательный и вдумчивый читатель чувствует присутствие идеала» (там же, № 3, стр. 272).

Итог полемике подводил А. М. Скабичевский статьей «Мужик

в русской беллетристике (1847—1897)», появившейся в том же журнале «Русская мысль» (1899, № 4, отд. II, стр. 1—26; № 5, отд. II, стр. 103—131), где за два года до того была напечатана и сама повесть Чехова. Отметив, что рассказ Чехова «произвел на всех гнетущее, безотрадное впечатление», Скабичевский охарактеризовал «два лагеря», на которые разделилась критика. По мнению Скабичевского, те и другие — «на ложной почве»: одни ищут в литературе непременно обобщений, тогда как писатель может изображать и конкретное — «без всякой предвзятой цели и мысли»; вторые необоснованно объявляют Чехова зачинателем новой эры изображения народной жизни, тогда как он «является талантливым продолжателем своих предшественников», которые так же трезво, без иллюзий смотрели на положение народа.

О праве писателя изображать конкретное, не претендуя на обобщения, а выражая только охватившие его настроения, Скабичевский писал в связи с «Мужиками» и в статье «Новые течения в современной литературе» («Русская мысль», 1901, № 11).

Недовольство Михайловского и Якубовича творчеством Чехова и особенно «Мужиками» фактически было вызвано не отсутствием у писателя «общей идеи», а отсутствием именно народнической идеи, перерывом народнической линии литературы в творчестве Чехова (см. об этом: Н. Ф. Бельчиков. Народничество в литературе и критике. М., 1934, стр. 176—197).

Замечательно, что вся перепалка критиков вокруг «Мужиков» шла совершенно мимо их автора, который не разделял ни классовую точку зрения Novus'а, ни народнических предрассудков Михайловского. В разгар полемики писатель опасно заболел, а потом уехал за границу. В письмах Чехова 1897 г. никакого отзвука эта полемика не получила.

Однако споры вокруг «Мужиков» создали Чехову репутацию «марксиста» По воспоминаниям И. Н. Альтшуллера, Чехов с большим юмором рассказывал ему, как одна «убежденная эсдечка» (М. И. Водовозова) доказывала ему, «...что после „Мужиков“ и „Оврага“ и участия в журнале „Жизнь“ он ведь уже стал настоящим марксистом, но только сам еще этого не осознал» (ЛН, стр. 688).¹ и дали о себе знать при баллотировке Чехова, находившегося в то время за границей, в члены Союза взаимопомощи русских писателей: на общем собрании этого Союза в октябре 1897 г. несколько человек высказались против Чехова (см.: Отчет о деятельности Союза взаимопомощи русских писателей за 1897 и 1898 гг. СПб., 1899). Суворин писал об этом в дневнике: «...среди этого Союза оказалось несколько членов, которые говорили, что Чехова следовало забаллотировать за „Мужиков“, где он, будто, представил мужиков не в том виде, как следует по радикальному принципу. ‹...› „Меня чуть не забаллотировали“, — говорил Чехов. («Дневник А. С. Суворина». М. — Пг., 1923, стр. 179. Об этом см. еще: СИГ. ‹С. И. Гольдельман›. Около жизни. Чехов. (Из личных воспоминаний). — «Одесские новости», 1904, № 6357, 7 июля).

Большинство критиков, писавших о «Мужиках» в более поздние годы, когда полемика уже завершилась, не разделяли консервативно-народнического взгляда на произведение Чехова,

заявляли о его высоких идейно-художественных достоинствах и большом историко-литературном значении.

Ф. Д. Батюшков напечатал статью «На расстоянии полувека. Бальзак, Ант. Чехов и Влад. Короленко о крестьянах» (сб. «Памяти В. Г. Белинского». М., 1899). Он находил сходство в изображении крестьян Чеховым и Бальзаком (в романе «Крестьяне»). Но, в отличие от Бальзака, Чехов не излагает теорий; у него — «ни длиннот, ни отступлений, ни сложных интриг. Чехов почти не описывает: он ощущает и пишет крупными, рельефными чертами, оставляя большие интервалы, тут же щеголяя мелкими подробностями, иногда совершенно неожиданными, но взятыми живьем с натуры <...> эти блестки сообщают рассказу необычайную жизненность. Иной мелкий штрих заменяет целые рассуждения» (стр. 464—465). Даются не описания, а «мгновенные впечатления жизни, единственно возможные в данную минуту». В этом Батюшков видел «импрессиональный» прием творчества Чехова. «Но, принадлежа к новой школе по приемам творчества, Чехов вполне индивидуален по другим особенностям, и как бы ни отсутствовал автор с замечаниями „от себя“, позволительно думать, что он вовсе не так безличен и безыдеен в воспроизведении одних только ощущений действительности, что кое-где он вкладывает и свое, именно „идейное“» (стр. 466).

Батюшков отметил у Чехова иное отношение к народу, чем у народников и Гл. Успенского: «Не исцеляющее, а глубоко удручающее впечатление вынес он из соприкосновения с мужицким миром». Чехов, по его мнению, — «не прежний отрицатель 60-х годов, намеренно сгущающий краски с тенденциозной целью; и не просто отрицатель, не понимающий или не желающий видеть других сторон народной жизни: Чехов знаменует собой момент в истории духовной жизни общества» (стр. 468). Чеховским «Мужикам» Батюшков противопоставил также рассказ «Над лиманом» Короленко, не скрывающего отрицательных сторон крестьянства, но глубоко внутренне с ним связанного (как Христос — с миром бродяг и нищих).

А. Л. Липовский опровергал мнение Михайловского, будто между разными сочинениями Чехова нет связи и что у Чехова нет «общей идеи»: в «Мужиках» Чехов «односторонне подбирает исключительно отрицательные черты» — «чтобы достичь желаемого впечатления», но это не означает, будто изображенные им бессильные люди не дороги Чехову и будто ему свойствен «безнадежный пессимизм» (А. Липовский. Представители современной русской повести и оценка их литературной критикой. — «Литературный вестник», т. II, кн. V, 1901, стр. 23—24).

Ф. Е. Пактовского в «Мужиках» привлекло изображение того, «какою жизнью живет темный мир, лишь трагически соприкасающийся с современной цивилизацией...» Критик не считал возможным упрекать Чехова в одностороннем изображении деревни, как нельзя упрекать Гоголя в том, что он выставил напоказ «пошлость пошлого человека»; «каждый ученик Гоголя не должен заслуживать упрека, если он дает „правду жизни“, хотя бы и горькую, лишь бы он не впадал в клеветничество и не сделался бы, по выражению самого Чехова, „жабой нашего времени“...» (Ф. Е. Пактовский. Современное общество в произведениях

А. П. Чехова. — «Чтения в Обществе любителей русской словесности в память А. С. Пушкина при Имп. Казанском университете». III. Казань, 1901, стр. 38—40).

В. Альбов рассматривал «Мужиков» как переходное звено к повести «В овраге» с ее утверждением неизбежного торжества «тихой и прекрасной» правды: «Среди моря невежества, варварства, нужды он сумел уловить в мужике что-то хорошее, светлое, что, как луч солнца, мгновенно прорезало глубокий мрак и тотчас же исчезало» (В. Альбов. Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова... — «Мир божий», 1903, № 1, стр. 112). О статье Альбова Чехова известил Батюшков, написав ему в Ялту 25 декабря 1902 г.: «Если полюбопытствуете, то раскройте январскую книжку „Мира б‹ожьего›“, где кстати на Ваш суд предстанет некто Альбов (не родственник беллетриста), который, на мой взгляд, интересно написал о Вас» (ГБЛ). В ответном письме, от 11 января 1903 г., Чехов сообщал, что прочитал статью Альбова «с большим удовольствием» и запрашивал сведения о нем (ответ Батюшкова от 29 января 1903 г. — ГБЛ).

Литературовед И. И. Замотин, интерпретируя Чехова как художника-историка 80-х годов, полагал, что писатель дал «ряд теневых картин» из мещанской и крестьянской жизни «с ее беспросветной нищетой и грубостью (в повести „Мужики“)» — «для полноты общего серого фона русской жизни» в период «тоски и апатии» (И. И. Замотин. Предрассветные тени. К характеристике общественных мотивов в произведениях А. П. Чехова. — «Чтения в Обществе любителей русской словесности в память А. С. Пушкина при Имп. Казанском университете», отд. оттиск, Казань, 1904, стр. 15).

В других отзывах сквозь вынужденные, вследствие все возрастающего успеха чеховского произведения, похвалы слышатся преувеличенно критические суждения и плохо скрываемое недоброжелательство.

Г. Качерец, крайне пристрастно разбирая творчество Чехова, только в «Мужиках» и в повести «Моя жизнь» усмотрел попытку писателя выйти за пределы изображения бесцветных и пошлых мещан и говорить о народе (Г. Качерец. Чехов. Опыт. М., 1902). Однако он нашел, что Чехов и в «Мужиках» «холоден, безразличен», не отмечает в крестьянах положительные свойства — «вследствие непривычки открывать глаза на хорошие стороны человеческой души» (стр. 91). С нежеланием Чехова всматриваться в привлекательные явления жизни связывал Качерец и манеру писателя «очерчивать двумя-тремя штрихами характеры людей». Настоящее большое искусство, по мнению критика, «не употребляет таких приемов. Только очень простые, грубые физиономии можно обрисовать двумя-тремя чертами» (стр. 93).

Е. А. Ляцкий в статье «А. П. Чехов и его рассказы» («Вестник Европы», 1904, № 1) отнес «Мужиков» к таким повестям, которые, «несмотря на несколько одностороннее освещение, производят впечатление истинно художественных произведений» (стр. 153). «Мужики», по словам Ляцкого, проникнуты «правдивым бытовым реализмом»: «...нет ярких, типичных фигур, нет сложных психологических узоров, краски во многих местах сильно сгущены, но, в общем, от картины мужицкого житья-бытья, которое

развертывается в этой повести, веет такой жизненной правдой, перед которой не может не остановиться в раздумьи самый равнодушный человек» (стр. 155—156).

Правда, и Ляцкий сожалел о том, что автор не развенчивает наивной и односторонней убежденности Ольги, будто единственным виновником всей нескладицы жизни является мужик. По мнению Ляцкого, от этого «проигрывает „общая идея“». «Не мужик растрачивает и пропивает мирские деньги, а скорее наоборот — мужицкие деньги идут на потребы, ничего общего с ним, мужиком, не имеющие» (стр. 157).

«Мужики» пришлись ко времени капитализации, разорения деревни, резкого обнищания крестьян и взволновали общественность.

К 1908 г. относятся воспоминания сподвижника Михайловского — С. И. Васюкова, который в «Мужиках» и в ранних произведениях Горького усматривал симптом ненавистной ему буржуазной революции, «нового, босяцкого безыдейного направления в литературе», захватившего общество. Васюков привел свидетельство народника И. П. Боголепова, жившего в Серпуховском уезде, в котором писались чеховские «Мужики». Здесь, между прочим, видно отношение к чеховской повести Н. Н. Златовратского: «Иван Павлович Боголепов, уроженец означенного уезда и вековечный статистик, знал лично чуть не всех мужиков в уезде.

— Таких мужиков нет, говорил Боголепов: — ей-богу, никогда не видел!..

— Неужели, Иван Павлович? — довольным голосом спрашивал Златовратский.

— Помилуйте, Николай Николаевич, разве мужики уж так глупы, чтобы при тушении пожара подставлять деревянные лестницы к пылающей избе, а бабы, придя со страдной работы, разве могут капризничать и ругаться, как нервные светские дамы? Нет, это психологически неверно!

— Вот как, Иван Павлович! — говорил Златовратский, придававший ему большой авторитет в знании народной жизни» (С. П. Васюков. Былые дни и годы. — «Исторический вестник», 1908, № 10, стр. 113).

Сам Михайловский, когда спор несколько улегся, попытался дать свое объяснение успеху «Мужиков», которыми Чехов «нечаянно угодил» распространенному убеждению в «идиотизме деревенской жизни» и в превосходстве «городской культуры» над деревенскою. «Рассказ этот, — писал Михайловский, — далеко не из лучших, был сверх всякой меры расхвален, именно за тенденцию, которую в нем увидели. Г-н Чехов очень оригинально ответил на эти похвалы: он издал „Мужиков“ отдельной книжкой вместе с другим рассказом „Моя жизнь“, в котором „городская культура“ изображалась в своем роде еще более мрачными красками, чем деревенская (или вернее, отсутствие культуры) в „Мужиках“...» (Ник. Михайловский. Литература и жизнь. Кое-что о г. Чехове. — «Русское богатство», 1900, № 4, стр. 134).

В письме В. М. Соболевского к Чехову от 11 июня 1904 г. содержится сопоставление «Мужиков» с очерком С. П. Подъячева «Рабочие», напечатанным в «Русском богатстве»: «Это — очень

грубая, искусственная, не верная жизни копия „Мужиков“, под другим соусом» (ГБЛ).

Споры о «Мужиках» оставили заметный след в сознании современников. У И. А. Бунина сложилось впечатление, что о Чехове «заговорили» именно после «Мужиков» («далеко не лучшей его вещи» — Чехов в воспоминаниях, стр. 519).

Л. Толстому повесть не понравилась, и в оценке ее он во многом совпал с Михайловским. «У Горького, — говорил Толстой (по записи В. С. Миролюбова, март 1900 г.), — есть что-то свое, а у Чехова часто нет идеи, нет цельности, не знаешь зачем писано. Рассказ „Мужики“ — это грех перед народом. Он не знает народа...» (ЛН, стр. 519). Недовольство Толстого передавал также А. С. Бутурлин в письме к П. А. Строеву из Ясной Поляны 15 сентября 1902 г.: «Лев Николаевич ими ‹„Мужиками“› недоволен. „Из ста двадцати миллионов русских мужиков, — сказал Лев Николаевич, — Чехов взял одни только темные черты. Если бы русские мужики были действительно таковы, то все мы давно перестали бы существовать“» («Литературное наследство», т. 22—24, 1935, стр. 779). По воспоминаниям старшего сына Толстого, «в „Мужиках“ ему не понравились выведенные Чеховым отрицательные типы. Отец говорил: „Да его мужики — не настоящие мужики“». (С. Л. Толстой. Воспоминания об А. П. Чехове. — «Октябрь», 1944, « 7—8, стр. 145).

Однако «Мужики» постоянно читались Толстым вслух членам семьи и гостям (Н. Пузин. А. П. Чехов в Ясной Поляне. — «Литературная Тула», кн. 9, 1954, стр. 160).

11 июля 1897 г. Чехов в письме дал разрешение на перевод «Мужиков» французскому переводчику Дени Рошу (D. Roche). Перевод Роша был напечатан в сентябре 1897 г. во французском двухнедельнике «Quinzaine». 8 декабря 1897 г. Чехов писал Рошу из Ниццы: «„Quinzaine“» с „Мужиками“ я видел в Париже, и эта книжка доставила мне много хороших минут».

В 1901 г. в Париже в переводе Д. Роша вышла книга Чехова «Les moujiks» («Мужики»). В нее кроме «Мужиков», вошли повести и рассказы «В овраге», «Свирель», «Ванька», «Тоска», «Княгиня», «У предводительши» и др. В книге был помещен рисунок И. Е. Репина к «Мужикам», сделанный по просьбе Роша в 1899 г. На рисунке изображено чаепитие в семье и пьяный Кирьяк, избивающий Марью. Оригинал рисунка Репин подарил Чехову (воспроизведено: «Жизнь», 1900, т. III, вклейка между стр. 176—177). 10 апреля 1901 г. Чехов отослал рисунок в Таганрогскую городскую библиотеку с наказом П. Ф. Иорданову: «спрятать и хранить» или — «в рамочку и под стекло на стену». Рисунок Репина хранится в Лит. Музее А. П. Чехова в Таганроге.

Об издании книги «Un meurtre» («Убийство»), Paris, 1902, в которую вошел, в частности, перевод повести «Мужики», см. в примечаниях к рассказу «Убийство».

К. Д. Бальмонт сообщал Чехову 10 ноября 1898 г.: «Перевод Ваших „Мужиков“ печатается в „Revue des Revues“, что, впрочем, Вы, вероятно, уже знаете» (ГБЛ).

Новым произведением Чехова заинтересовался живший в Швейцарии сын А. И. Герцена Александр Александрович. Об этом писала Т. Л. Щепкина-Куперник М. П. Чеховой в письме из Лозанны от 20 июля / 1 августа (год не обозначен): «...На

днях просил меня Герцен написать Антону Павловичу, чтоб он мне выслал своих „Мужиков“ и чтобы я вдвоем с m-lle Герцен перевели это на французский язык для Швейцарии...» (ГБЛ, ф. 331, к. 99, ед. хр. 35).

Об украинском переводе рассказа см. ЛН, стр. 241.

При жизни Чехова «Мужики» были переведены на болгарский, венгерский, датский, немецкий, сербскохорватский, французский, чешский и шведский языки.

Стр. 285. В писании сказано: аще кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему левую... — Из Нагорной проповеди Иисуса Христа (Евангелие от Матфея, гл. 5, ст. 39 и от Луки, гл. 6, ст. 29).

Стр. 286. Сказано: приидите все труждающие и обремененные. — Евангелие от Матфея, гл. 11, ст. 28.

...такие слова, как «аще» и «дондеже»... — Т. е. «если» и «доколе», часто встречающиеся в церковнославянском тексте Библии.

Стр. 289. «Отшедшим же им... ~ И бежи во Египет...» — Евангелие от Матфея, гл. 2, ст. 13.

Стр. 290. Воздвижение — церковный праздник, отмечаемый 14 сентября (ст. стиль).

Стр. 291. «Люблю я цветы полевые, // Люблю по лугам собирать...» — По воспоминаниям М. П. Чеховой (в передаче Ю. К. Авдеева), эту песню Чехов часто по вечерам слышал от мелиховских девушек (см.: Ю. К. Авдеев. Памяти М. П. Чеховой. — В кн.: А. П. Чехов. Сборник статей и материалов. Ростов н/Д., 1959, стр. 315).

Стр. 294. ...Успеньев пост — с 1 по 15 августа (ст. стиль) — один из самых строгих постов христианской религии.

Успенье — один из церковных праздников, 15 августа (ст. стиль).

Стр. 295. Около избы десятского... — Десятский — полицейский служитель по наряду из сельского населения.

Стр. 299. ...с псковичами... — Псковичи — егеря, обладающие умением особого, псковского способа охоты: втроем они обкладывают зверя и гонят его на охотника.

Стр. 302. ...висел портрет Баттенберга, бывшего болгарского князя. — См. примеч. к т. V Сочинений, стр. 651.

Перед Святой... — перед Святой, пасхальной неделей.

Стр. 305. ...с тех пор, как богатые мужики ~ побывали в земских гласных, остались недовольны и потом в своих фабриках и трактирах стали бранить земство. — Положение о земских учреждениях от 12 июня 1890 г., действовавшее до Октябрьской революции, устанавливало новый порядок выбора уездных гласных (членов земских собраний) по сословиям и куриям, при котором представительство крестьян было сильно сокращено и затруднено, что и вызывало недовольство. Это было хорошо знакомо Чехову, который сам был избран гласным Серпуховского земского собрания на три года 25 июня 1897 г.

Стр. 306. Казанской божьей матери, Смоленской божьей матери, Троеручицы божьей матери... — Названия трех икон, особо почитаемых на Руси, которым приписывались чудодейственные свойства.

Стр. 307. Покров — церковный праздник, отмечаемый 1 октября (ст. стиль).

Стр. 310. Благовещение — один из церковных праздников, 25 марта (ст. стиль).

В РОДНОМ УГЛУ

Впервые — «Русские ведомости», 1897, № 317, 16 ноября, стр. 2—3. Подпись: Антон Чехов. Дата: Ницца, октябрь.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 74—87.

Рассказ написан в Ницце. 9 октября 1897 г. Чехов сообщал о работе над ним М. П. Чеховой: «По случаю дурной погоды купил бумаги и сажусь писать рассказ».

Рассказ создавался после длительного перерыва в работе, вызванного болезнью (последнее, что Чехов опубликовал перед тем, была повесть «Мужики»). Г. М. Чехову он писал 11 октября 1897 г.: «Стал работать понемножку и, быть может, привыкну к чужому письменному столу». И — на следующий день — Я. Л. Барскову: «...я теперь в таком настроении, что могу работать и, по всей вероятности, это настроение не мимолетное. Мне хочется писать». М. П. Чеховой, 15 октября: «Некогда писать, я засел за работу. Встаю в 7-м часу, ложусь в 11 ч.».

В первой и третьей Записных книжках Чехова есть относящиеся к рассказу и использованные в нем записи: «Варенье. Молодая, недавно вышедшая дама варит варенье. Возле сидит maman. У дочери деспотические руки, короткие рукава. Мать обожает дочь. Священнодействуют. Чувствуется мучительство». «Институтка: „25 горячих!“ Отец обманывает ее, что прислугу еще дерут». Некоторые из записей относятся равным образом также к рассказам «Печенег» и «На подводе». Все три рассказа в характере конфликта и общей эмоциональной окрашенности имеют между собой много общего; работа над ними протекала в значительной мере одновременно (см.: З. Паперный. Записные книжки Чехова. М., 1976, стр. 227—264).

По свидетельству М. П. Чехова, рассказ «В родном углу» рисует «большое село Межиричи» на Украине, через которое Чехов проезжал в 1888 г. (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 63). П. Н. Сурожский утверждал, что в этом рассказе (как и в следующем — «Печенег») описывается северная часть Таганрогского округа (см. примечания к рассказу «Печенег»). Возможно, рассказ был навеян впечатлениями от поездки Чехова в эти места в августе 1896 г.

Рассказ был послан редакции «Русских ведомостей» 17 октября 1897 г. при письме к редактору-издателю этой газеты, В. М. Соболевскому: «...Посылаю Вам рассказ, плод моей праздной музы. <...> Если сгодится рассказ, то напечатайте его. Если он покажется длинным и не поместится в один фельетон, то отдайте его Гольцеву ‹в журнал „Русская мысль“›, а я пришлю Вам другой, который начну писать завтра». Еще Чехов просил: «Не пришлете ли корректуру? Я пошлифовал бы рассказ. Ведь время терпит, спешить некуда».

24 октября в ту же редакцию был отправлен другой рассказ —

«Печенег», который появился в газете раньше, чем «В родном углу». 8 ноября Чехов писал Соболевскому: «...я послал Вам два рассказа; из них второй был напечатан в воскресенье, о судьбе же первого („В родном углу“) я ничего не знаю, так как Вы не пишете мне. Время идет, Вы не шлете ни писем, ни корректуры, и это отбило у меня охоту писать, я пал духом и теперь не знаю, когда опять засяду за маленький рассказ». Возможно, что рассказ «В родном углу» задержался при пересылке; это видно из письма Соболевского от 12 ноября 1897 г.: «Второй рассказ помещаю первым, потому что пришел первым и немедленно был сдан в набор. Получив затем „В родном углу“, отложил его, не надеясь получить от Вас скоро еще что-нибудь и берег его ко второй половине этого месяца. Прочитав его внимательно в рукописи, решительно не вижу надобности посылать Вам корректуру и сегодня же по телеграфу прошу разрешения поместить без этого, чтобы не терять времени на посылку и обратное получение. Разве два-три словечка — явных описок (повторные слова), которые легко исправить здесь, — превосходный этот очерк и с внешней стороны безупречен. Хотелось бы поместить его в это воскресенье (16 ноября)» (ГБЛ; там же — телеграмма Соболевского: «Позвольте поместить воскресенье не дожидаясь корректуры пишу заказным — Соболевский»). Чехов отвечал 20 ноября 1897 г.: «Корректуру я читаю не для того, чтобы исправлять внешность рассказа; обыкновенно в ней я заканчиваю рассказ и исправляю его, так сказать, с музыкальной стороны. Но если в самом деле Вам неудобно высылать корректуру, то да будь по-вашему! Что делать!»

Сам Чехов в письме к Л. А. Авиловой от 3 ноября 1897 г. рассказы «В родном углу» и «Печенег» называл «пустячками». Однако, собирая свои произведения по договору с А. Ф. Марксом, в письме к И. П. Чехову от 31 января 1899 г. Чехов просил прислать ему в Ялту оба рассказа.

Включая рассказ в собрание сочинений, Чехов не произвел в тексте сколько-нибудь значительных изменений (см. варианты).

Врач Н. И. Коробов, товарищ Чехова по Московскому университету был недоволен тоном рассказов «Печенег» и «В родном углу»: «Зачем такие пессимистические рассказы в „Русских ведомостях“? Напиши что-нибудь жизнерадостное, что бывает в ранней юности, когда хочется кричать и скакать от радости бытия» (17 ноября 1897 г. — ГБЛ).

Сестра Чехова писала ему 9 декабря 1897 г., что о рассказе «В родном углу» «очень говорят в Москве, всем он нравится» (М. П. Чехова. Письма к брату А. П. Чехову. М., 1954, стр. 54).

Профессор-хирург П. И. Дьяконов спрашивал Чехова 30 ноября 1897 г. о рассказах «В родном углу» и «Печенег»: «Написаны ли они Вами теперь, или они теперь только напечатаны, а написаны еще здесь, в России? Надо сознаться, что более общее впечатление от них довольно-таки удручающее. Оно чувствуется тем более, что нельзя отказаться от того, что сама жизнь дает нам и воспитывает нас именно в таких впечатлениях. Но неужели хорошая природа, в которой Вы живете, разнообразие впечатлений и другие хорошие стороны путешествия не развеяли в Вас этого настроения?» (ГБЛ; «Из архива А. П. Чехова». М., 1960, стр. 203).

Профессиональная критика оправдывала этот грустный колорит неприглядными сторонами самой жизни. Анонимный рецензент московской газеты «Курьер» (1897, № 29, 4 декабря) в статье «Последние рассказы А. П. Чехова» писал о «двух превосходных, полных прежней силы таланта и мысли, рассказах А. П. Чехова, напечатанных в „Русских ведомостях“ ‹...› Правда, и „Печенег“ и „В родном углу“ навевают лишь тяжелые думы, вызывают лишь горькие чувства, но разве виноват художник, что сама жизнь ставит перед ним лишь печальные образы и вызывает в его лире скорбные звуки. К тому же дарование нашего писателя преимущественно такого рода, что с особою силою передает отрицательные стороны жизни, вызывающие у него то иронию, то сатирическую улыбку, то прямую скорбь и сожаление». По словам критика, «чеховская Вера — еще один с художественной правдой нарисованный портрет в обширной галерее русских женщин», а от Татьяны Пушкина до героинь Чехова неудовлетворенность, тоска, разбитые надежды и жизни — принадлежность всех женских типов русской литературы.

В. Альбов высказал недоумение по поводу того, что Вера Кардина, как и другие персонажи Чехова, «совсем не борется с жизнью» и легко отдается «во власть всякому чудовищу». В этом критик усматривал известный произвол писателя: «Одинокий мечтатель среди общества, живущего животными интересами, и неизменно гибнущий — подобная картина очень занимала г. Чехова» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 93).

Шведский переводчик И. Стадлинг (J. Stadling) в декабре 1897 г. просил у Чехова разрешение перевести его рассказы «В родном углу» и «Печенег», по-видимому, для газеты «Aftonbladet». Чехов дал на это свое согласие в письме к М. Г. Вечеслову от 18 декабря 1897 г.

Стр. 314. ...клуня... — см. т. VII Сочинений, стр. 644.

Стр. 315. ...штейгеров... — горных мастеров.

Стр. 318. ...о Саур-Могиле... — могиле легендарного богатыря Саура, героя древних былин, которой по преданию считают некоторые южнорусские курганы.

ПЕЧЕНЕГ

Впервые — «Русские ведомости», 1897, № 303, 2 ноября, стр. 3. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов. Дата: Ницца, 24-го октября.

Сохранилась газетная вырезка с пометкой Чехова: «„Русские ведомости“ 1897, XI» (ГБЛ).

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 88—99.

Рассказ писался в Ницце, вероятно, с 18 октября 1897 г. (на другой день после отправки в редакцию «Русских ведомостей» 24 октября 1897 г., но напечатан был ранее, чем «В родном углу» (см. примечания к рассказу «В родном углу»).

В Записной книжке I (стр. 67) находится одна из заготовок к рассказу: «А это, рекомендую, мать моих сукиных сынов».

В той же книжке (стр. 75) записан сюжет рассказа: «X приехал к приятелю Z ночевать, Z вегетарианец. Ужинают. Z объясняет, почему он не ест мяса. X все понимает, но недоумевает: „Но для чего же в таком случае свиньи?“ X понимает всякое животное на свободе, но не понимает свободных свиней. Ночью он не спит, мучается и спрашивает: „Для чего же в таком случае свиньи?“».

По словам П. Н. Сурожского, в рассказах «Печенег» и «В родном углу» описывается северная часть Таганрогского округа: «Здесь проходит линия Донецкой жел. дороги, и в обоих рассказах о ней упоминается, а в „Печенеге“ прямо указана станция Провалье, близ которой жил (а может быть и теперь живет) своим маленьким хуторком нудный Жмухин» (П. Сурожский. Живые персонажи у Чехова. — «Южный край», 1910, № 9891, 17 января).

Я. Я. Полферов передал следующее суждение Чехова о казаках Донского края, проливающее свет на замысел рассказа: «Мне больно было видеть, что такой простор, где все условия созданы, казалось, для широкой культурной жизни, положительно окутан невежеством и притом невежеством, исходящим из правящей офицерской среды. Тут виноваты другие, вне власти казаков стоящие, причины, но эта главная. Будь офицер, который на самом деле является главным воспитателем казака, образованнее, культурнее духовно, я уверен, что не было бы такого невежества и „печенеги“ все бы перевелись» (Я. Полферов. А. П. Чехов о казаках. Из недавней встречи. — «Областное обозрение и вестник казачьих войск», 1904, № 30, 25 июля, стр. 489).

Включая рассказ в собрание сочинений, Чехов выправил текст. В речи Жмухина была подчеркнута грубость; «печенег» получился фигурой еще более мрачной, бездушной и замкнутой в себе.

И. А. Бунин считал «Печенега» одним из лучших произведений Чехова и лучшим его рассказом 1897 года (см. ЛН, стр. 677).

Двоюродный брат писателя Г. М. Чехов писал ему из Таганрога 2 декабря 1897 г.: «Читал я „Печенега“, очень милый рассказ. Заграничный стол и перо пришлись тебе по руке» (ГБЛ). 24 февраля 1898 г. он сообщал Чехову: «Обратил ли ты, Антон, внимание, что „Печенега“ бесцеремонно перепечатал „Таганрогский Вестник“? Если редакция пожелала познакомить земляков с прекрасным произведением талантливого писателя-земляка, это не дурно, но мое мнение, следовало бы ей быть деликатнее, сначала попросить разрешение у автора, а затем печатать в своей газете. Не правда ли?» (ГБЛ).

Рецензент московской газеты «Курьер» (1897, № 29, 4 декабря) в неподписанной статье «Последние рассказы А. П. Чехова» отзывался о «Печенеге» и «В родном углу» как о «двух превосходных» рассказах и затем продолжал: «Разве не кишит наша жизнь, и особенно провинциальная, <...> этими дикими, деспотическими, глубоко невежественными и в то же время чего-то ищущими, чем-то глубоко неудовлетворенными, чующими, более чем сознающими свою дикость „печенегами“, от которых терпит все близкое, все им подвластное? Разве не глубоко верная, художественно подмеченная черта — целые ночи говорить о разных задачах жизни, замучить своего собеседника жалобами

и сетованиями неудовлетворенно-мятущейся души, мнить себя существом высшим, самодовольно, не видя своей пошлости, презирать окружающих и в то же время не замечать всех язв близкой, тут, бок о бок стонущей живой души, и не только не замечать ее горя и нужд, но и давить ее всею силою своего деспотизма и грубости? Разве этот до глубины души опротивевший своему собеседнику „печенег“ не точная копия с наших „отцов“, рассуждающих о чем угодно, праздно болтающих чуть не о всех государственных и общественных вопросах и не видящих, что их „дети“, их семья живет в безвыходной тине невежества и дикости, доходящей до чисто печенежского зверства? <...> жизнь кишит „печенегами“».

Стр. 331. ...колокольного звания... — т. е. из духовенства.

НА ПОДВОДЕ

Впервые — «Русские ведомости», 1897, № 352, 21 декабря, стр. 4. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов.

Повторно Чехов поместил рассказ в благотворительном сборнике «Братская помощь пострадавшим в Турции армянам», 2-е изд., М., 1898 (ценз. разр. 14 января 1898 г.), изданном по инициативе сотрудника «Русских ведомостей» Г. А. Джаншиева (отд. 1, стр. 337—343).

Сохранилась газетная вырезка, с правкой и пометой Чехова: «„Русские ведомости“. Сборник „Братская помощь“. 1898» (ЦГАЛИ).

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 117—127.

В. Н. Ладыженский в статье «Из воспоминаний об А. П. Чехове» рассказал о разговоре своем с Чеховым в Мелихове по поводу тяжелого положения народных учителей и учительниц — «и я увидел впоследствии, — писал Ладыженский, — некоторые черты этого положения в художественной правде небольшого рассказика „На подводе“...» («Мир божий», 1905, № 4, стр. 194).

О замысле рассказа «На подводе» со слов Чехова писал в своих воспоминаниях Вас. И. Немирович-Данченко, встречавшийся с ним в Ницце:

« — Пришло мне, знаете... Очерк один. Сельская учительница в крестьянском возке. Сама в овчинном полушубке, в сапогах. Лицо бурое, грубое, обветренное. Грязью захлестало всю. Шелудивая лошаденка добежала до железной дороги, и стоп — проезду нет. Мимо громыхают вагоны. В окнах первого и второго класса мелькают молодые, нежные девушки, хорошо одетые... Учительница смотрит — в каждой из них себя видит. Такою, какой была несколько лет назад. Подняли шлагбаум... Возок покатился. Мужичонка жесткий, как мозоль, оглядывается: что это-де случилось? Видит, понять не может, чего это учительша ревет...

Мне это очень понравилось.

Через несколько лет спрашиваю: написали?

— Нет, что ж... И не буду... Не выходит как-то. Не стоит.

Я начал возражать.

— Если хотите вставьте при случае, как главку... А мне... Я пробовал и разорвал» (Вас. Немирович-Данченко. Памятка об А. П. Чехове. — «Чеховский юбилейный сборник». М., 1910, стр. 401).

В Записной книжке I есть записи, имеющие отношение к теме «На подводе». Стр. 66: «Небогатые врачи и фельдшера не имеют даже утешения думать, что служат они одной идее, так как все время думают о жалованье, о кусках хлеба»; стр. 77—78 — сюжет рассказа: «Учительница в селе. Из хорошей семьи. Брат где-то офицером. Осиротела, пошла в учительницы по нужде. Дни за днями, бесконечные вечера, без дружеского участия, без ласки, личная жизнь погибает; удовлетворения нет, так как некогда подумать о великих целях, да и не видать плодов... Увидела в вагоне мимо медленно проходившего поезда даму, похожую на покойную мать, вдруг вообразила себя девочкой, почувствовала себя, как 15 лет назад, и, ставши на колени, на траву, проговорила нежно, ласково, с мольбой: о мама! И, очнувшись, тихо побрела домой. Раньше: писала брату, но не получала ответа, должно быть отвык, забыл. Огрубела, застыла... Вставала уже при входе инспектора или попечителя и говорила о них: они. Поп говорил ей: всякому своя доля, прощался: рандеву... Доля».

Рассказ писался в Ницце, в ноябре 1897 г., и был послан редакции «Русских ведомостей» 20 ноября. Возможно, что работа началась еще в октябре и что именно о рассказе «На подводе» идет речь в письме к М. И. Чеховой от 27 октября 1897 г.: «Я кое-что пописываю». И 29 октября — Е. М. Шавровой: «Я кое-что делаю, но лишь кое-что, на три су, не больше».

В. М. Соболевский, редактор-издатель «Русских ведомостей», сообщил Чехову 25 ноября 1897 г.: «„На подводе“ помещу в воскресенье» (ГБЛ); Чехов писал ему 22 ноября, уже пославши рассказ: «...рассказ, который я послал Вам третьего дня, „На подводе“, не помещайте раньше конца декабря; пока велите набрать его и прислать мне в корректуре. Так нужно. Я же напишу другой рассказ, который Вы напечатаете, буде пожелаете, в первой половине декабря. Пожалуйста, исполните мою просьбу, пришлите корректуру; я возвращу ее своевременно. Будьте покойны!»

Этот «другой рассказ» не был, однако, написан.

4 декабря 1897 г. Соболевский послал Чехову корректуру рассказа «На подводе» с просьбой: «Одно местечко я бы просил Вас исключить из тактических побуждений, — а именно об Алексееве. Оно, конечно, имеет значение в данном ходе рассказа, как дополняющее характеристику невежественной среды, с к‹ото›рой приходится считаться учительнице, но я боюсь, что именно этот разговор может шокировать или произвести тяжелое впечатление на близких покойника; у него остались жена, дети, многочисленные родственники: удобно ли при этих условиях в московской газете, да еще такой, к которой, с ведома многих, Алексеев относился необыкновенно враждебно, — напоминать о недавнем событии?» (ГБЛ; письмо не датировано, но посланное «одновременно» другое письмо Соболевского помечено: «4 декабря

97»). Чехов отвечал 10 декабря, при возвращении корректуры: «Я остриг корректуру, чтобы сделать ее легче. Алексеева вычеркнул; в этом месте рассказа должен бы‹ть› короткий разговор, — а о чем, это все равно».

Распоряжением министра внутренних дел от 16 марта 1893 г. бесцензурным периодическим изданиям запрещено было публиковать сведения о покушении на московского городского голову Алексеева (Н. Новомбергский. Освобождение печати во Франции, Германии, Англии и России. СПб., 1906, стр. 222).

Собирая свои произведения по договору с А. Ф. Марксом, Чехов в письме от 31 января 1899 г. просил И. П. Чехова прислать ему в Ялту газетный текст рассказа «На подводе». На сохранившейся газетной вырезке рукой Чехова вместо зачеркнутых слов: «фальшивые деньги чеканил с немцами» — вписано: «городского [Але] голову Алексеева убивал» (ЦГАЛИ).

В сборнике «Братская помощь...» рассказ был помещен без существенных изменений. Готовя собрание сочинений, Чехов произвел небольшую правку, при которой единственным значительным изменением была замена слов: «фальшивые деньги чеканил с немцами» — прежними словами «с немцами городского голову Алексеева убивал».

«Твой чудесный рассказ „На подводе“ прочитали и прослезились, особенно Дроздова», — сообщала брату М. П. Чехова из Мелихова 27 декабря 1897 г. (М. П. Чехова. Письма к брату А. П. Чехову. М., 1954, стр. 58). И. Н. Потапенко писал Чехову в декабре 1897 г.: «Ты скучаешь в Ницце, а я в Петербурге слишком не скучаю. С наслаждением читаю твои очерки в „Русских вед‹омостях›“ — плоды твоей скуки (ГБЛ).

В день публикации, 21 декабря 1897 г., Л. Н. Толстой записал в своем дневнике: «Сейчас прочел рассказ Чех‹ова› „На подводе“. Превосходно по изобразительности, но риторика, как только он хочет придать смысл рассказу» (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 53. М., 1953, стр. 172).

С. Ашевский в работе «Наши педагоги в изображении Чехова» («Образование», 1904, № 4) использовал образ Марьи Васильевны для характеристики тяжелого экономического и общественного положения сельских народных учителей. «Трудно найти во всей русской литературе более безотрадное и в то же время более правдивое изображение жизни сельских педагогов, чем этот коротенький рассказ, служащий как бы дополнением к „Скучной истории“ и к „Человеку в футляре“» (стр. 35).

В 1902 г. после обращения к Чехову профессора русского языка в Париже П. Буайе рассказ «На подводе» был включен в сборник произведений Чехова на французском языке «Un meurtre» (см. примечания к рассказу «Убийство»).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, сербскохорватский и французский языки.

НЕОКОНЧЕННОЕ

ШУЛЬЦ

Впервые — «Письма А. П. Чехова». Под ред. М. П. Чеховой, т. IV. М., 1914, стр. 527—528. С подзаголовком: (Из неоконченного рассказа. 1896 г.)

Печатается по черновому автографу (ГБЛ).

Рассказ начат на обороте чернового автографа письма Чехова к И. Д. Сытину, датируемого по содержанию: около 4 октября 1895 г. (см. т. VI Писем). Рукопись начатого рассказа занимает немногим больше половины листа линованной бумаги большого формата. Чернила, которыми Чехов писал рассказ, значительно светлее тех, которыми он писал письмо Сытину.

Правка особенно обильна в начале и в конце автографа (см. варианты).

Формой повествования в начатом рассказе — с точки зрения ребенка (гимназиста-первоклассника) — Чехов продолжал линию произведений, начатую в 1885 г. рассказом «Кухарка женится» (затем появились: «Детвора», «Гриша», «Мальчики», «Степь»; отчасти примыкают сюда «Событие» и «Беглец»). Возвращение Чехова в 1895 г. к этому виду повествования не случайно. Весной 1895 г. он написал рассказ, специально предназначенный для журнала «Детское чтение», — «Белолобый» (см. примечание к этому рассказу). Летом он получил приглашение участвовать в другом детском журнале — «Детский отдых». Я. Л. Барсков, редактор этого журнала, в письме к Чехову от 24 июля 1895 г. просил дать «что-нибудь» в 1896 г. (Записки ГБЛ, вып. VIII. М., 1941, стр. 33). Чехов ответил на эту просьбу с редким для него опозданием — через 2 месяца: «Не отвечал я Вам так долго, потому что не хотелось отвечать на Ваше обстоятельное письмо коротко и неопределенно. Но время затянулось и волей-неволей приходится отвечать коротко. В настоящее время у меня нет ничего готового, а то, что пишу и буду писать до весны, уже обещано давным-давно. Если случайно напишу что-нибудь подходящее для детского чтения, то пришлю, но это „случайно“ случается со мной очень редко, раз в пять лет. Кажется, за все 15 лет, пока я пишу, я написал только два детских рассказа, да и те, говорят, охотнее читаются взрослыми, чем детьми.

В октябре я буду жить в Москве и постараюсь повидаться с Вами и поговорить, а пока позвольте поблагодарить Вас за приглашение и пожелать Вам и журналу полнейшего успеха» (22 сентября 1895 г.).

В октябре Чехов был в Москве дважды — в начале месяца и в двадцатых числах. Возможно, к этой предполагавшейся встрече Чехов набросал начало рассказа. Судя по письму Барскова к Чехову от 4 октября 1897 г., в котором он писал, что Чехов его не знает или знает «два месяца», встреча эта в 1895 г. не состоялась.

Некоторые исследователи Чехова считают этот отрывок логическим продолжением повести «Степь», которая заканчивалась приездом героя в губернский город для поступления в гимназию

(см. например: О. А. Петрова. К расшифровке некоторых заметок в записных книжках Чехова. — В кн.: Чеховские чтения. Таганрог — 1972. Изд. Ростовского ун-та, 1974, стр. 40). Возможно, что новый замысел был действительно как-то связан с сожалением Л. Толстого о том, что Чехов не продолжил «Степь», которая представлялась ему «началом большого автобиографического романа» (мнение Толстого Чехов узнал из письма Г. А. Русанова от 14 февраля 1895 г. — Записки ГБЛ, вып. VIII, стр. 58). Однако нет оснований ни повесть «Степь», ни тем более начатый отрывок считать произведениями автобиографическими — жанром, чуждым Чехову.

Описание длинной грязной дороги в гимназию совпадает с воспоминаниями родных Чехова о Таганроге (вплоть до детали: «высокие кожаные калоши», обладателями которых были немногие зажиточные таганрожцы — см.: М. Андреев-Туркин. Чехов в Таганроге. — В сб.: Чехов и наш край. Ростов н/Д., 1935, стр. 33).

Страх маленького гимназиста перед строгим учителем восходит также к детским годам Чехова. Из письма к Д. В. Григоровичу от 12 февраля 1887 г. видно, что ему долго снились гимназические учителя в характерном соседстве: с воротами кладбища, похоронами и другими кошмарами (см. т. II Писем, стр. 30).

К намеченному в отрывке «Шульц» внешнему образу: маленький герой в окружении большого вещного мира (длинное, как халат, пальто и просторная фуражка Кости Шульца — в зачеркнутых черновых строках; «высокий, полный господин в очках» с пуговицами на жилетке, которые приходятся вровень с глазами мальчика, — в сохраненном тексте) Чехов обращался и позже. К 1897 г. относится пометка в Записной книжке I (стр. 92): «Маленький, крошечный школьник по фамилии Трахтенбауэр» (зачеркнуто и перенесено в четвертую записную книжку — для будущих произведений). Любопытно, что длинная фамилия школьника — немецкая, как и в отрывке «Шульц». Этот образ осуществлен был в конце концов в рассказе «Душечка» (1898): девятилетний сын ветеринара Саша «идет по улице в гимназию, сам маленький, но в большом картузе, с ранцем на спине».

МУЖИКИ ‹гл. X и XI›

Черновая рукопись неоконченного продолжения повести «Мужики» (главы X и XI) (ЦГАЛИ) представляет собой два листа 21×30 см., из которых первый исписан лишь с одной стороны, а на обороте — черновик письма Чехова к А. Ф. Марксу от 9 августа 1900 г.; второй лист исписан с обеих сторон. Рукопись носит многочисленные следы творческой работы Чехова. Многие слова и фразы зачеркнуты густо, так что не просматриваются, особенно на местах бывших сгибов. См. также стр. 510—511.

Стр. 345. Клавдия Абрамовна хаживала и на маскарады, и к Филиппову... — Д. И. Филиппов, известный московский булочник. Его магазин на Тверской привлекал много разнородного люда (см.: В. А. Гиляровский. Москва и москвичи. — Избранное в трех томах, т. 3. М., 1960, стр. 215).

Сноски

¹ инсипидка — от франц. insipide (безвкусный, нескладный, нелепый).

¹ Искаж. моностих В. Я. Брюсова: “О, закрой свои бледные ноги“ (1894 г.).

¹ В регистрационной книге № 3509 за 1897 г. Главного управления по делам печати значится, что брошюра «Мужики», 65 стр., представлена Сувориным и сдана цензору Елагину 9 августа, дозволена 19 августа; время обратной выдачи — 20 августа (см.: Н. Ф. Бельчиков. Народничество в литературе и критике. М., 1934, стр. 180).

² В Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина под шифром 58—7/1680 хранится роскошный, подарочный экземпляр «Мужиков», отпечатанный на особой бумаге с того же набора, но с некоторыми улучшениями в верстке и с незначительными текстовыми поправками.

¹ Одну из своих статей о «Мужиках» 12 января 1899 г. Струве послал Чехову, приглашая участвовать в журнале «Начало»: «Направление и характер журнала „Начало“ Вам, быть может, выяснятся из прилагаемой при сем статьи о Ваших „Мужиках“, статьи, помещенной в несуществующем ныне „Новом Слове“, фактическим редактором которого я был за последние 9 месяцев его существования» (ГБЛ).

¹ По воспоминаниям И. Н. Альтшуллера, Чехов с большим юмором рассказывал ему, как одна «убежденная эсдечка» (М. И. Водовозова) доказывала ему, «...что после „Мужиков“ и „Оврага“ и участия в журнале „Жизнь“ он ведь уже стал настоящим марксистом, но только сам еще этого не осознал» (ЛН, стр. 688).

Прижизненные переводы на иностранные языки

ПРИЖИЗНЕННЫЕ ПЕРЕВОДЫ
НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИБиблиография составлена Л. П. Северской при участии М. Рев (венгерский язык). Упоминания о переводах, появившихся во французских и немецких периодических изданиях, см. в примечаниях к „Убийству“, „Моей жизни“, „Мужикам“ (точные библиографические данные не установлены). ¹

АРИАДНА

Немецкий язык

Ariadna. — Tschechow A. Russische Liebelei. Novellen. Übers.: L. Flachs-Fokschaneanu. München, A. Schupp, 1897

Сербскохорватский язык

Arijadna. — Hrvatsko pravo, Zagreb, 1896, br. 62—68

Arijadna. — Bog i Hrvati — kalendar, Zagreb, 5/1898, s. 82—101

Чешский язык

Ariadna. Přel. E. Bílá. — Ženský obzor, I, 1896, č. 9 a 12

Шведский язык

Ariadne. — Tschechoff A. Noveller. Rysk kärlek. Sthlm., 1903

БЕЛОЛОБЫЙ

Немецкий язык

Bleßkopf. — Tschechow A. Gesammelte Werke. Bd. 2. Übers.: W. Czumikow. Leipzig — Jena, Diederichs, 1901

Die Wölfin. — Tschechow A. Die Hexe und andere Novellen. Übers.: T. Kroczek. Halle, O. Hendel, 1904

ДОМ С МЕЗОНИНОМ

Болгарский язык

Лидия. (Разказ на един художник). Прев. М. — Сила, I, 1898, бр. 18—22 от 6, 15, 20, 28 май и 3 юни

Дом с мезонин. (Разказва художник). Превежда се за нашите млади учители-обществени дейци. Прев. М. Теофилов. — Ново време, VII, 1903, кн. 2, февруари

Венгерский язык

Az erkélyes lak. — Csehov A. A bűn. Elbeszélések. Bdp., A Magyar Hírlap kiadása, 1903.

Немецкий язык

Das Haus mit dem Giebel. — Tschechow A. Das Kätzchen. Übers: C. Berger. Wien — Leipzig, Wiener Verlag, 1904

Сербскохорватский язык

Kuća s mezaninom. — Hrvatsko pravo, Zagreb, 1896, br. 155—159

Kuća s tornjicem. Prev. A. Markov. — Narodna odbrana, Osijek, 2/1903, br. 264—270

Чешский язык

Dům s mezaninem. — Čechov A. P. Povídky. Přel. E. Bílá a B. Prusík. Praha, Otto, 1897

МОЯ ЖИЗНЬ

Венгерский язык

Az én életem. (Egy vidéki ember elbeszélése). — Csehov A. Az én életem. (Egy vidéki ember elbeszélése). Bdp., Légrády Testvérek kiadása, 1899.

Az én életem. (Egy vidéki ember elbeszélése). 2 kiadás. Bdp., Légrády Testvérek kiadása, 1904.

Датский язык

Mit liv. — Čekhov. A. Mit liv og andre Fortaellinger. Overs. af W. v. Gerstenberg. København & Kristiania, A. Christiansens Kunstforlag, 1899

Немецкий язык

Zum Irrsinn. — Tschechow A. Zum Irrsinn (Umschlag: Zum Wahnsinn). Erzählung. Übers.: O. Treyden. Berlin, R. Eckstein, 1897

Der Taugenichts. — Tschechow A. Der Taugenichts. Erzählung eines Provinzialen. Übers.: F. und G. Bernhard, München, A. Langen, 1900

Kleinstadtleben. — Tschechoff A. Gesammelte Werke. Bd. 5. Übers.: W. Czumikow. Jena, Diederichs, 1904

Сербскохорватский язык

Moj život. Prev. M. Mareković. — Prosvjeta, Zagreb, V, 1897, br. 8—15

Моj живот. С рус. Лукић-Новица. — Србобран, 1902, № 21

Моj живот. С рус. Ж. Jаковљевић. — Народни Покрет, I, 1904, №№ 63—81, 83, 85—111

Моj живот. — Чехов А. П. Моj живот. Прев. Ж. Jаковљевић, Jагодина, 1904

Финский язык

Elämäni. — Inkeri, 1900, no. 36

Чешский язык

Můj život. Přel. Ž. Šebková. — Zlata Praha, 16, 1899, s. 138—394

Шведский язык

Mitt lif. — Tschechoff A. P. Mitt lif. Berättelse. Öfvers. af E. S. (Elin Schosty). Sthlm., 1899

МУЖИКИ

Болгарский язык

Мужици. Разказ. Прев. Б. Цонев. — Български преглед, IV, 1898, кн. 10, януари

Венгерский язык

A parasztok. — Csehov A. A parasztok és egyéb elbeszélések. Bdp., Légrády Testvérek kiadása, 1901.

A parasztok. — Népszava. 1902. XXX. évf. 31. sz. Bdp., március 18.

A parasztok. — Csehov A. A parasztok és egyéb elbeszélések. 2 kiadás. Bdp., Légrády Testvérek kiadása, 1904.

Датский язык

Bønder. — Tschechov A. Mit liv og andre fortaellinger. Overs. af W. v. Gerstenberg. København — Kristiania, A. Christiansens Kunstforlag, 1899

Немецкий язык

Die Bauern. — Tschechoff A. P. Gesammelte Werke. Bd. 4. Übers.: W. Czumikow u. M. Budimir. Jena, Diederichs, 1902

Сербскохорватский язык

Mužici. — Podravac, Virje — Durđevac, VII, 1899, br. 17—24

Мужици. Прев. В. Лукић-Новица. — Чехов А. Мужици. Загреб, Штампа Српске Штампариjе, 1901

Мужици. — Бранково коло, 1901, с. 1514

Мужици. — Застава, XXXVI, 1901, № 260

Мужици. — С рус. Новица. — Србобран, XVIII, 1901, №№ 115—117, 120—122, 125, 126, 129, 130, 132, 134, 136, 138, 139, 141, 143, 145

Мужици. — Србобран, XVIII, 1901, № 247

Мужици. — Коло, 1902, с. 128

Мужици. — Српски књижевни гласник, 1902, књ. 5

Seljaci. — Hrvatsko pravo, Zagreb, 1902, br. 466—475

Французский язык

Les Moujiks. — Tchékhov A. Les Moujiks. Trad. par D. Roche. Paris, Perrin, 1901

Paysans. — Tchékhov A. Un meurtre. Trad. par C. Ducreux. Paris, Revue Blanche, 1902

Чешский язык

Mužici. Přel. B. Prusík. — Lumír, XXV, 1898, č. 15—17 (20. II)

Mužici. — Čechov A. P. Mužici. Přel. Ž. Šebková. Praha, Otto, 1898

Mužici. — Čechov A. P. Mužici. Praha, Otto, 1901

Шведский язык

Musjikerna. — Čechov A. P. Musjikerna med flera berättelser. Sthlm., 1897

НА ПОДВОДЕ

Болгарский язык

На колата. Прев. М. Треофилов. — Право дело, VI, 1903, кн. 3, март

Сербскохорватский язык

Odgojiteljica. — Sarajevski list, Sarajevo, XXV, 1902, br. 150

Французский язык

La maîtresse d'ecole. — Tchékhov A. Un meurtre. Trad. par C. Ducreux. Paris, Revue Blanche, 1902

СУПРУГА

Немецкий язык

Eine Gattin. — Tschechow A. Hatschi!! und andere Geschichten. Übers.: Josephsohn. Berlin, Globus-Verlag, 1903

Eine Gattin. — Tschechow A. Die Hexe und andere Novellen. Übers.: T. Kroczek. Halle, O. Hendel, 1904

Сербскохорватский язык

Gospodja supruga. — Dom i sviet, Zagreb, XVI, 1903, br. 24

УБИЙСТВО

Сербскохорватский язык

Ubojstvo. — Hrvatsko pravo, Zagreb, 1896, br. 166—167, 169—172

Французский язык

Un meurtre. — Tchékhov A. Un meurtre. Trad. par C. Ducreux. Paris, Revue Blanche, 1902

Чешский язык

Zločin. — Čechov A. P. Povídky a humoresky. Přel. K. Kysela. Praha, Topič, 1903

Сноски

¹Библиография составлена Л. П. Северской при участии М. Рев (венгерский язык).

Упоминания о переводах, появившихся во французских и немецких периодических изданиях, см. в примечаниях к „Убийству“, „Моей жизни“, „Мужикам“ (точные библиографические данные не установлены).

Список иллюстраций

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ

       

А. П. Чехов. Фотография. 1895 г.	4
Сборник «Почин» (М., 1895), в котором опубликован рассказ А. П. Чехова «Супруга». Оглавление, стр. 1	93
«Белолобый». Запись сюжета на отдельном листе. ЦГАЛИ	101
«Ариадна». Автограф. Первая страница. ЦГАЛИ	129
«Моя жизнь». Глава шестая. — «Ежемесячные литературные приложения к „Ниве“, 1896, № 11. Страница с авторской правкой. ЦГАЛИ	195
«Мужики». Глава девятая. — «Русская мысль», 1897, № 4. Страница, изъятая цензурой. ЦГИАЛ	283
«Мужики». Глава десятая. Страница чернового автографа продолжения повести. ЦГАЛИ	309

Алфавитный указатель произведений

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

              

Анна на шее	161
Мужики ‹гл. X и XI›	344
Ариадна	107
На подводе	335
Белолобый	100
Печенег	325
В родном углу	313
Супруга	92
Дом с мезонином	174
Три года	7
Моя жизнь	192
Убийство	133
Мужики	281
Шульц	343

Содержание

СОДЕРЖАНИЕ

ПОВЕСТИ, РАССКАЗЫ

                       

	Текст	Вари- анты	Приме- чания
Три года	7	351	451
Супруга	92	394	465
Белолобый	100	394	467
Ариадна	107	395	469
Убийство	133	404	479
Анна на шее	161	407	486
Дом с мезонином (Рассказ художника)	174	411	488
Моя жизнь (Рассказ провинциала)	192	411	496
Мужики	281	424	508
В родном углу	313	425	529
Печенег	325	425	531
На подводе	335	427	533
НЕОКОНЧЕННОЕ		343
Шульц	343	427	536
Мужики ‹гл. X и XI›	344	428	537
ВАРИАНТЫ	349—434
ПРИМЕЧАНИЯ	435—537
Условные сокращения	437
Вступительная статья к примечаниям	439
Прижизненные переводы на иностранные языки	538
Список иллюстраций	542
Алфавитный указатель произведений	542

Концевая страница

Печатается по решению
Редакционно-издательского совета
Академии наук СССР

*

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Н. Ф. БЕЛЬЧИКОВ (главный редактор),
Д. Д. БЛАГОЙ, Г. А. БЯЛЫЙ, А. С. МЯСНИКОВ,
Л. Д. ОПУЛЬСКАЯ (зам. главного редактора),
А. И. РЕВЯКИН, М. Б. ХРАПЧЕНКО

Текст подготовили и примечания составили
А. Л. Гришунин, Т. И. Орнатская,
Э. А. Полоцкая

Редактор девятого тома
А. С. Мясников

*

Редактор издательства А. Ф. Ермаков
Оформление художника И. С. Клейнарда
Художественный редактор С. А. Литвак
Технические редакторы О. М. Гуськова, Т. В. Полякова
Корректоры Г. М. Котлова, О. В. Лаврова

*

Сдано в набор 28/II 1977 г. Подписано к печати 22/VII 1977 г.
Формат 84×1081/32. Бумага № 1. Усл. печ. л. 28,6.
Уч.-изд. л. 31,3. Тираж 300 000 экз.
Изд. № 4212/75. Заказ № 1260.
Цена 3 р. 50 к.

Издательство «Наука»
117483, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 94а

Ордена Октябрьской Революции
и ордена Трудового Красного Знамени
Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова
Союзполиграфпрома при Государственном комитете
Совета Министров СССР по делам издательств,
полиграфии и книжной торговли.
Москва, М-54, Валовая, 28